Когда длинное и нудное сидение за столом закончилось, я возвратилась в свою комнату и села на единственный стул с прямой спинкой, чтобы подумать о проблемах, которые встали передо мной, как ряды горных хребтов. Было ясно, что Джереми был с ног до головы закован в колючую броню — броню без единой видимой щели. И все же он был только ребенком, и у него должны быть потребности, о которых он может и не знать. Потребности, которые он, может быть, подавил после трагического случая, когда когда погиб его отец. Где-то должна быть щель в его обороне, и я должна найти ее. Я должна запастись необходимым терпением, чтобы ждать, и рассудительностью, чтобы распознать путь к сердцу Джереми. Это казалось очень сложной задачей, и я не имела права позволить себе испугаться.
Вечер после такого раннего ужина показался мне бесконечным, и я чувствовала, что во мне нарастает беспокойство. Я знала, что не положено молодым девушкам выходить одним на улицы Нью-Йорка после наступления темноты. Нападения бродяг и воров, нападения на женщин, если они выходили без сопровождения, и даже на мужчин, если они не были вооружены, случались слишком часто в те мрачные времена. Но сидеть здесь часами, когда не было желания заниматься чтением или шитьем, показалось мне страшнее для состояния моего духа, чем возможная опасность для моего тела вне дома.
Я надела серый широкий доломан с капюшоном, который моя мать сшила для меня по новой моде, и завязала серые ленточки шляпки под подбородком. Когда я покинула комнату, на верхнем этаже все было спокойно, и я никого не видела и не слышала, спускаясь, я увидела сцену, повеявшую на меня таким магическим, таким счастливым теплом, что, заглядевшись, я невольно задержала руку на перилах и остановилась, не понимая, что делаю.
Обе створки дверей в столовую были открыты, и я могла видеть длинный стол, за которым дети и я недавно сидели во время злосчастной трапезы с мисс Гарт. Теперь стол сверкал, и это сверкание придавали ему прекрасная белоснежная скатерть и серебро на ней. Роскошный букет хризантем стоял посредине стола, а в высоких подсвечниках горело множество свечей. По концам стола сидели хозяин и хозяйка этого необычного дома.
Снова у меня перехватило дыхание при виде красоты Лесли Рейд. Что чувствует обыкновенная женщина, когда видит столь необычную красоту другой женщины? Возможно, в этом чувстве есть место зависти, но, как я думаю, и большая доля любопытства. Мы смотрим, и удивляемся, и стараемся понять, как же ее воспринимает мужчина, и приобретаем знание о том, чего же не хватает нам самим.
Миссис Рейд была одета к обеду в платье из желтой парчи, которая оттеняла ее рыжие волосы. Они казались еще прекраснее, чем тогда, потому что на голове не было шляпки. Бриллианты сверкали в мочках ушей и на пальцах. Свет свечей усиливал янтарный блеск ее глаз.
Посвятив какое-то время жене мистера Рейда в поисках ответа на мучительную загадку, я перевела взгляд на него, дабы увидеть, как он относится к ее красоте. За столом прислуживал Генри — высокомерный дворецкий. Пока он что-то накладывал мистеру Рейду из серебряного блюда, тот сидел и смотрел на свою жену таким же пылающим взглядом, как и раньше, когда я впервые увидела их вместе. Он расспрашивал ее о прошедшем визите, как это сделал бы каждый муж, а она отвечала ему уже не так отстраненно и холодно, рассказывая о ком-то, кого она встретила у Шерри. В ее манере чувствовалась даже некоторая живость, которой не было раньше.
Думаю, что я ненамного завистливее других, но в тот момент я была подавлена своим одиночеством и… давайте назовем это не завистью, а тоской, — словом, звучащим намного добрее. Как повезло Лесли Рейд! Вот она за собственным великолепным столом, со своим мужем, таким внимательным, любящим и обожающим.
Но тут миссис Рейд сделала замечание о сквозняке, и дворецкий направился к дверям, чтобы закрыть их. Стряхнув видение со своих глаз, я быстро сбежала по ступеням и вышла через тяжелую входную дверь на площадь Вашингтона. Я решила, что буду идти, пока не устану, пока не надышусь свежим воздухом и не забуду тех, кто с таким тактом и изяществом сидел за обедом при свете свечей.
Старый Вашингтонский плац, используемый для парадов, был преобразован совсем недавно, несколько лет тому назад, и голая площадь превратилась в один из красивейших парков города. Были разбиты газоны и клумбы и посажены ряды деревьев. Были проложены боковые дорожки, покрытые цементом. Центральные дорожки, выложенные свежими деревянными плитами, сбегали к огромной чаще фонтана, а затем разбегались к Пятой авеню.
В газетах писали, что из-за какой-то политической игры здесь. поставили намного больше фонарей, чем надо для такой площади. Но, по крайней мере, этот парк стал самым освещенным парком города. Фонарщик уже прошел по нему, и при ярком свете газовых фонарей казалось маловероятным, что кто-либо из уголовных элементов города окажется поблизости. Я прошлась по дорожкам и вокруг широкой фонтанной чаши, и шелестящие листья разлетались из-под ног при каждом моем шаге.
Сцена за обеденным столом все еще преследовала меня. В сердце моем поселилась уверенность, что миссис Рейд очень добра и, скорее всего, очень любит своего мужа. И он был таким мягким и любящим при ней. По моим наблюдениям, он не отличался слишком мягким характером, но, вероятно, становился таким в присутствии своей красавицы жены.
Ее холодность до этого была вызвана, вероятно, какой-нибудь небольшой семейной ссорой. Мои мысли перескочили на другой предмет. А как выглядел Дуайт Рейд? Был ли младший брат таким же обаятельным, как и старший? Обаятельный? Откуда я выкопала такое слово, да еще в применении к человеку, который был откровенно безразличен ко мне и почти буквально оттолкнул меня?
На память приходили только обрывки информации о Дуайте Рейде. Он был что-то вроде сэра Галахада[2] в политической жизни города, борясь с преступностью, помогая нуждающимся и совершая добрые дела в то время, пока служил. Газеты атаковали его не так часто, как других участников нашей продажной политической жизни, и его смерть была ударом для честных людей всего города. Так как Лесли вышла замуж сначала за него, он был, вероятно, лучшим из двух. Как, наверное, переживали все в доме из-за его неожиданной смерти! Но все же через год она вышла замуж за старшего брата. Как же это могло произойти?
Мои мысли прыгали так, как это бывает, когда своя собственная жизнь не представляет достаточного интереса.
Я быстрым шагом огибала площадь, радуясь, когда встречала других людей, прогуливавшихся в этот приятный осенний вечер. Я отбросила наконец свои соображения в сторону, и к тому времени, когда вернулась к дому, моя голова была чиста от хитросплетений собственных сомнений и глупой зависти. Завтра мне надо встать рано, готовой к исполнению новых обязанностей.
Подойдя к ступеням дома, я взглянула вверх и увидела, что столовая еще ярко освещена и мистер Рейд стоит у одного из высоких окон, теперь широко распахнутых. Я опустила глаза и торопливо прошла по тротуару, надеясь, что он не заметит меня или хотя бы сделает вид, что не заметил. Но совершенно неожиданно он окликнул меня:
— Ловите!
Удивившись, я подняла голову и увидела, как он бросил что-то напоминавшее желтый мячик. Мое ответное движение было инстинктивным, без раздумий. Часто до этого я играла в мяч с моими юными соседями и даже немного с Ричардом, который не мог хорошо бросать и ловить мяч. Я вскинула обе руки и поймала желтый сферический предмет, летевший ко мне. Мужчина в окне громко рассмеялся и закрыл ставни. А я глупо стояла внизу, сжимая в руках так неожиданно брошенный апельсин.
Я не могла удержаться от улыбки, пока отпирала дверь ключом, который предоставила в мое распоряжение Кейт. Мистера Рейда нигде не было видно, и я начала медленно подниматься по лестнице, удивляясь тому, что вдруг обнаружила. Я узнала, что мрачный и угрюмый мистер Рейд мог действовать по первому импульсу. Оказалось, что он прекрасно помнил меня, и хотя он показал это несколько необычным способом, я немного приободрилась.
