— Зря это я, — пожурил он самого себя, — хлеб для меня — смерть. Какие планы, Анна? Или Андреа?

— Я по-прежнему Анна.

— Вернешься в Лиссабон?

— Не думаю.

— Ясно.

— Я свой срок отслужила в Анголе и Мозамбике. В Гвинею я не поеду, тем более когда воюют уже двое.

— Вполне тебя понимаю. Какого черта их вообще туда понесло? Безумная война, скверная. Не следовало влезать в эту заварушку, победить и вовсе немыслимо. Выгоднее отказаться от колоний. На что они вообще нужны? Орешки, кокосы. Коврики у двери. Не стоит потраченных денег. Выпутывайся из этой хреновины поскорее, док, вот что я бы сказал Салазару. Не успеешь оглянуться, чернокожие сами перережут друг другу глотку. Как в Биафре.

— Я подумала: не заняться ли мне наукой в Кембридже?

— По-прежнему с цифирьками возишься?

— Скорее с формулами, Джим.

— Молодчина. Теория игр, насколько я понимаю, все еще в моде? Стратегия. Как держать русских за яйца. И так далее.

— Тебе надо перед публикой выступать, Джим. Умеешь рассказать по-простому.

— Я уж пытался. Студенты меня в штыки приняли. Говорят, фашист. Объявили забастовку перед следующей моей лекцией, на том дело и кончилось. Чертовы волосатики… Пригласили вместо меня какого-то типа вещать насчет разоружения. Чему они только учатся?

— Рассуждаешь, как краснорожий полковник из провинций.

Уоллис рассмеялся, захлебнулся дымом.

— Вымирающая порода, — вздохнул он. — Но мы еще нужны. Ты видела фотографию Брежнева? Думаешь, такой человек станет слушать типов в безрукавках, которые покуривают косячок и обожают ароматизированные свечи? Хотя мне больше по душе был Хрущев. Тот порой завернет что-нибудь эдакое, знаешь, были у человека озарения.

— Хрущев тебе нравится только потому, что вы оба терпеть не можете современное искусство, — пророкотал уверенный голос из коридора.

— А, Дикки. Я-то думал, куда ты подевался. Только что говорил Анне, странно, что ты не заскочил угоститься спиртным на дармовщинку.

Ричард Роуз зачесывал седеющие волосы назад и фиксировал их гелем. Глаза его все еще смотрели зорко, пухлые губы готовы были к поцелуям. Все обменялись рукопожатиями. Будущий «сэр Дикки» смахнул воображаемую пылинку с лацкана.

— Ты помнишь, как Хрущев отозвался о современном искусстве? Ты еще в полный восторг пришел.

— Ослиным хвостом намалевано, — с йоркширским акцентом выговорил Джим.

— Настоящий крестьянин. Ему бы картошку сажать. Да что там — коровам хвосты крутить. Мистер X.

— Налить вам, мистер Роуз? — Анне хотелось побыстрее избавиться от него.

— Я принесу, — вызвался Уоллис. — Что будем пить?

— Крашеную водичку, — ответил Дикки, подразумевая джин с ангостурой.

— Ангостура вон там, — указала Анна, раздосадованная услужливостью Джима.

— Мои соболезнования, Анна, — гладко, словно по писаному, заговорил Роуз. — Одри была замечательная женщина. Потрясающая. Когда она ушла в отставку, заменить ее оказалось попросту некем.

— Боюсь, сама она вовсе не считала себя незаменимой.

— Возможно, однако у нее была своя манера работать, вот что ценно. Очень строгая, даже придирчивая, но свой парень, с ней было нескучно.

Они обменялись теми же вопросами-ответами, что перед этим с Уоллисом. Роуз по-прежнему оставался холостяком — вот и вся информация, какую удалось из него выжать.

— С кем вы, говорите, переписываетесь в Кембридже? — спросил он.

— Я не говорила. С Льюисом Крейгом.

— Чем он занимается?

— Я несколько выпала из процесса. В пятидесятые и шестидесятые он занимался теорией игр, но с тех пор, должно быть, перешел к другим темам.

— Вообще-то я слыхал где-то его имя. Стратегия. Наш интеллектуальный резерв.

— Вероятно.

— В пятидесятые годы он работал в Калифорнии, в корпорации РЭНД, — продолжал Роуз, проверяя собственную память. — Некоммерческий стратегический исследовательский центр, если вы в курсе.

— После того, как защитил докторскую в Принстоне?

— Но ведь он не янки, верно?

— Итон и Кембридж.

— Хм-м, — протянул Роуз.

Корабль его красноречия разбился о неприветливые берега.

Вернулся Уоллис с розовым джином в стакане.

— За лиссабонскую миссию, — провозгласил он, поднимая бокал.

— Славные денечки, — вздохнул Роуз. — Все мы были так молоды тогда, так доверчивы.

— А вот и еще один из команды сорок четвертого года, — воскликнул Уоллис. — Лиссабонская миссия в полном составе.

Сначала между плечами двух разведчиков просунулась трубка, за ней рука и все тело. Новоприбывший успел расцеловать Анну в обе щеки, прежде чем она разглядела его. Придерживая ее рукой за плечи, он слегка отодвинул Анну от себя и вгляделся в нее, словно любящий дядюшка.

— Сочувствую, Анна, — пророкотал Мередит Кардью. — От всей души сочувствую. Все были потрясены — ведь правда, Дикки? — когда Одри позвонила в июле и назвала диагноз. Храбрая женщина. Господи боже, я бы на ее месте не совладал с собой.

Он обхватил Анну рукой за плечи, притянул к себе, как будто она по-прежнему находилась под его покровительством.

— Вот мы и в сборе, — сказал Роуз. — Только Сазерленда с нами нет.

— Бедняга Сазерленд, — вздохнул Кардью.

— Розовый джин? — предложил Уоллис.

— Не откажусь.

— Как поживает Дороти? — обернулась Анна к Кардью.

К двум часам все разошлись. Уоллис задержался допоздна, ему предстояло отвезти домой Пегги Уайт, помощницу бухгалтера, которая пренебрегла бутербродами и теперь жестоко расплачивалась за семь порций джина, выпитых на пустой желудок. После ухода гостей Анна прибрала и осталась сидеть на кухне, вспоминая странные взгляды, какими мерили ее с ног до головы Уоллис и Роуз. Казалось, будто они оба, каждый на свой лад, прикидывают, годится ли Анна для определенной работы. Неужели Роуз, вопреки их взаимной неприязни, готов что-то ей доверить? А Уоллис?

Может быть, у того на уме не работа, а флирт? Супруга номер два тоже успела надоесть? Семейная жизнь в Англии катится ко всем чертям. Почему бы и нет? Внезапная беременность никому теперь не грозит. Приняла таблетку, и делай что хочешь. Салазар бы перерезал себе горло, прежде чем допустил безбожную таблетку в страну. Мысли Анны безболезненно скользили по этим рельсам, пока не наткнулись на ее собственную семью: близкие разобщены, тысячи миль между ними, мужчины сражаются в Африке. Уронив голову на руки, Анна заплакала — одна в большом доме. Весь гардероб матери успели свезти на благотворительную распродажу, и самые отважные черви уже прокладывали ходы сквозь лакированное дерево гроба.

Поезд вез Анну в Кембридж. Она купила на станции газету и впервые в жизни порадовалась, читая «Гардиан»: на первой же странице среди основных новостей из-за рубежа сообщалось, что доктор Салазар спешно доставлен в лиссабонскую больницу Круш Вермелью. Диктатор упал в обморок, обследование установило наличие внутричерепной гематомы и тромба в оболочке мозга. Ну да, усмехнулась Анна, португальцы не могут же просто сказать — кровоизлияние в мозг. Статья завершалась коротким интервью с главным специалистом по внутричерепной хирургии: профессор пояснил, что главе государства понадобится операция для устранения тромба.

Солнце прорвалось из-за туч и залило вагон ярким светом. Анна закурила с таким чувством, будто воскуряет жертвенные благовония за погибель фашистского режима и прекращение колониальных войн в Африке.

Льюис Крейг жил в Тринити-колледже, в квартире с видом на двор. Он курил сигары, швейцарский сорт «Виллигер». Анна учуяла их запах еще с первого этажа и заранее представила себе квартиру: хаос бумаг и книг, смысл которого ясен лишь самому хозяину. Однако квартира оказалась неожиданно опрятной, никаких разбросанных бумаг. Блокноты на пружинах складывались на книжную полку, их набралось уже несколько сотен, рассортированных по пачкам с цветными ленточками. И другие проявления эксцентричности, присущие преподавателям математики, как то: носки под сандалии, протертые до блеска серые брюки, заканчивающиеся повыше лодыжки, твидовый пиджак с заплатами на локтях и галстук, украшенный свежими пятнами яйца и бекона, оказались чужды Льюису Крейгу. Он быстро лысел, но уцелевшие волосы были коротко подстрижены, подчеркивая форму головы, большой, квадратной. На вид профессор был силен и подтянут, ни унции лишнего жира. Судя по тому, как пиджак — не твидовый, а от хорошего костюма — обтягивал его грудь и плечи, профессор регулярно упражнялся с гантелями.