Посмеявшись над собственной глупостью, Фосс умиротворенно откинул голову на руку, и вдруг, без предупреждения, лица отца и брата поплыли перед глазами. Слезы размыли очертания комнаты, где он больше не был один, и долгий жаркий день завершился.

Вечером, полдесятого, Фосс поднялся, оделся, прихватил газету и пошел выпить кофе в угловом кафе, а оттуда перешел на обычную свою скамейку в Садах Эштрела. Он сидел, аккуратно положив на колени свернутую газету. К вечеру жара отпустила. Под деревьями гуляли парочки. Женщины по большей части были одеты нарядно — в шелка, а если на шелк денег не хватало, в хорошей выделки хлопчатобумажные платья. Мужчины-португальцы носили темные костюмы и шляпы, богатые иностранцы предпочитали лен, и только бедняки вынуждены были одеваться не по погоде тепло.

Сморгнув, Фосс увидел ту же сцену другими глазами, увидел других людей — не женщин и мужчин, наслаждающихся вечерней прогулкой, но выпот большого города. Из сумрачных, грязных зданий выползали они, выдавливались из дешевых, провонявших мочой пансионов, сочились с душных чердаков, и кое-как выполосканное белье жесткими складками сохло у них прямо на теле. Эти люди охотились за случайной монетой — схватить, засунуть во влажный, липнущий к ляжке карман. Наблюдатели, слухачи, шептуны, фабрикаторы слухов. Лжецы и обманщики, уголовники, хищники, падальщики.

Один из этой несметной стаи опустился на скамейку рядом с Фоссом. Маленький, истощенный, небритый и беззубый, черные брови торчат длинными пучками. Фосс легонько постучал свернутой газетой по скамейке и почувствовал, как прокисший запах чужой плоти приблизился вплотную. Осведомителя звали Руй.

— Ваш француз уже три дня из комнаты не выходит, — сообщил Руй.

— Он умер? — уточнил Фосс.

— Нет, нет. То бишь он выходил, но только кофе выпить.

— Кофе он пил один?

— Да. Еще купил хлеба и банку сардинок, — добавил Руй.

— С кем-нибудь разговаривал?

— Он до смерти напуган, этот тип. В жизни не видал, чтобы человек так боялся. От собственной тени шарахается, пинает ее ногой посреди улицы.

И ты бы на его месте шарахался, подумал Фосс. Бедолага Меснель переехал из Парижа, где у него был только один враг, в Лиссабон, где врагов уже двое — немцы и тайная полиция. Французскому коммунисту не позавидуешь.

— На окраине города он больше не бывал?

— Эти путешествия в парк Монсанту чересчур его утомили. У парня совсем нет сил… уж никак не для Монсанту.

— Сообщите мне, как только он отправится куда-то. Сигналы вы помните, — произнес Фосс.

Он поднялся и ушел, оставив газету на скамье. Жадно прошуршав страницами, Руй нашел желанное — бумажку в двадцать эскудо между новостями спорта.

Фосс вышел через ворота возле Базилики и направился по Калсада-да-Эштрела, поглядывая порой через плечо — не удастся ли поймать такси, а заодно удостоверяясь, что по его следам не идут буфуш. Возле него притормозило такси, и Фосс попросил довезли его до Ларгу-ду-Шиаду. По пути он думал о Меснеле. Что-то его тревожило. Все та же проблема: с какой стати русские используют такого человека в разведке? Безнадежный чудак, больной, невротик, неудачник, разучившийся даже умываться. Пиявка печеночная, клоп постельный!

Расплатившись с водителем, Фосс двинулся по лабиринту мощеных, давно разбитых улочек Байру-Алту к небольшому кабачку, перед входом в который жарили на улице макрель. Устроился в темном углу, откуда мог наблюдать сразу за двумя выходами. Заказал рыбу и графинчик белого вина.

Он ел без аппетита и глотал вино так проворно, что не чувствовал кислого привкуса. В дверях так никто и не показался. Он заказал багасу, местную водку, и глоток спирта ожег его горло. Закурил, сигарета липла к влажным от пота пальцам.

Анна заглянула в кабинет: темно и пусто. Она перешла в гостиную. Там тоже было темно. Уилшир обнаружился на задней террасе, сидел в одиночестве за маленьким столиком, курил и пил неразбавленный виски из графина. Анна села. Уилшир словно бы не заметил ее, он пристально следил за пустынной лужайкой и ворочал в голове тяжелые, темные шкафы тревог и сомнений.

Как выполнить указания Сазерленда при таких странных отношениях с этим человеком? — прикидывала Анна. Найти с ним общий язык едва ли возможно. Кардью считал Патрика обаятельным, но свое обаяние тот явно приберегал для мужчин. С ней Уилшир либо опасно фамильярен, либо непостижимо далек. То поглаживает ее по волосам, целует в уголок рта, то бьет лошадь, подвергая опасности ее жизнь. Возможно, все дело в богатстве: деньги изолировали его, приподняли над миром заурядных людей. И вот гадай теперь, как заговорить с ним, как пробудить его интерес.

— Ужин готов? — устало и надменно спросил хозяин.

— Не знаю. Я только что спустилась.

— Выпьете?

— Спасибо, ничего не нужно.

— Подымить? — Он поднес ей прикурить, выкинул свой окурок и тут же достал очередную сигарету.

— Пожалуй, я все-таки выпью, — решилась она.

— Жуан! — позвал Уилшир, но никто не откликнулся. — Мне показалось, в доме как-то подозрительно тихо. Боюсь, мы можем сегодня остаться вообще без ужина.

Он собственноручно смешал для Анны бренди с содовой.

— Я не голодна, — махнула рукой она.

— Они должны были приготовить хоть что-нибудь. Но Мафалда иногда сбивает прислугу с толку своими распоряжениями.

— Вчера, на верховой прогулке, вы стегнули мою лошадь, — начала Анна, решившись атаковать в лоб. — Зачем вы это сделали?

— Стегнул вашу лошадь? — переспросил он, выпрямляясь в кресле.

— Вы помните, как моя лошадь понесла?

— Да, — ответил он не слишком уверенно. — Помню: она понесла.

— Это случилось потому, что вы ударили ее хлыстом, когда проезжали мимо меня.

— Ударил лошадь. — Это прозвучало как подтверждение, однако с намеком на вопросительную интонацию.

— Почему вы сделали это? Я не стала спрашивать вас при майоре, потому что подумала, это как-то связано с той девушкой, Джуди Лаверн. Меня это напугало.

— Напугало?

— Да, — сказала Анна, уже сообразив, что ничего от него не добьется.

Глаза Уилшира забегали, и это встревожило Анну пуще прежнего. Сазерленд ошибся: не следовало затевать такой разговор.

— Я думал, это… Я думал, моя лошадь напугала вашу кобылку, я слишком быстро подъехал…

И снова перед глазами эта картина: Уилшир приподымается на стременах, заносит руку с хлыстом, сознательно, со злобой наносит удар.

— Наверное, так и было, — подхватила она. Что угодно, лишь бы положить конец разговору. — Джуди Лаверн хорошо ездила верхом?

— Нет, — ответил он, с трудом сдерживая злость. — Не хорошо — великолепно. И ничего не боялась.

Он проглотил виски, яростно затянулся сигаретой и уставился мимо Анны, грызя большой палец, на миг утратив рассудок.

— Пойду посмотрю, как там ужин, — внезапно сказал он как ни в чем не бывало.

Тьма на лужайке сгустилась. Анна допила бренди — тоже одним глотком. Зря она доверяла Сазерленду. Что к чему, она пока не поняла, но ее присутствие в этом доме целиком и полностью связано с отсутствием Джуди Лаверн.

Фосс оставил на столе несколько монет. Еда стоила дешево — трудно даже понять, на что живут люди, которые готовят и подают эти блюда. Он вернулся к памятнику Луишу ди Камоэнсу, обошел площадь, держась поближе к деревьям, где сидели на каменных ступенях люди, ничуть не интересовавшиеся чужаком. Затем Фосс вернулся на железнодорожную станцию и купил билет до Эштурила. Выбрал вагон посередине почти пустого состава. Перед самым отправлением Фосс стремительно вышел из поезда, прошелся по платформе. Нет, за ним никто не следил. Кондуктор дал свисток. Фосс вскочил в первый вагон тронувшегося поезда.

Выйдя в Эштуриле, он прошел через сады к отелю «Парк». Из-под нависших пальм он следил за прохожими и проезжими, дождался момента, когда улица опустела, и быстро пересек ее. Дошел до казино, почти неуловимым движением распахнул дверцу автомобиля и скользнул за руль. Завел машину, проехал на зады казино, а оттуда — на противоположную сторону площади. Дальше — на запад, через Кашкайш. Длинные прямые отрезки пути позволяли убедиться в том, что сзади не висит «хвост».