— Эти ночи… — пропыхтел Уилшир и ничего больше не добавил к своим словам. И так было ясно: утомили его эти ночи, надоели до невозможности.

Шаги Уилсона все замедлялись, по мере того как он вместе с Анной приближался к кромке пиний, отмечавших вход в его сад. Сначала Анна подумала, что ему не хочется возвращаться; она снова учуяла этот странный запах, исходивший от Уилсона, запах не страха, но чего-то похожего на страх. Высвободив руку, на которую Анна опиралась, Уилшир обвил этой рукой ее плечи. Так они продвигались, и теперь уже Анна поддерживала его.

В лунном свете сад казался не черным, но темно-синим. Пошатнувшись, Уилшир бессильно ухватился за густую листву живой изгороди. Его сотрясли рыдания, такие глубокие, что походили больше на рвоту, он словно пытался извергнуть из себя что-то ужасное, кошмар, терзавший его утробу. И все теснее прижимал к себе Анну, карманы его смокинга, набитые тонкими и оттого острыми жетонами, впились ей в ребра. Высокие каблуки помешали Анне удержаться на покатых ступеньках, вместе с Уилширом она слетела с дорожки и врезалась в ограду. Совокупный их вес пробил живую изгородь, и оба они рухнули уже по другую сторону, приземлились на мягкой и рыхлой почве. Уилшир так и остался лежать на спине, лицо его обмякло, дыхание выровнялось. Анна, упавшая сверху, выбралась из его уже не цепких объятий и с ужасом услышала, как приближается сквозь заросли какое-то животное, большое и агрессивное, судя по производимому им шуму. Мелькнула белая манишка, белые манжеты опустились к распростертому на земле Уилширу.

— Вы уж мне помогите, — попросил мужской голос по-английски (говорил он с акцентом).

Анна помогла приподнять Уилшира и перекинуть его через плечо невесть откуда взявшегося помощника — жетоны так и посыпались из кармана. Незнакомец попятился, выбираясь из обломанных кустов изгороди, и ровной рысцой пустился вверх по лужайке. Ни в доме, ни перед домом не светилось ни огонька, но через стеклянную дверь удалось проникнуть на террасу.

— Где он обычно спит?

— Я не… Думаю… Да положите его здесь, и все, — пробормотала она.

Незнакомец боком прошел в гостиную, свалил Уилшира на первый же диван и заботливо стянул со спящего ботинки. Тот заворочался было, но тут же снова затих. Анна подошла к окну и распахнула ставни — днем слуги закрывали окна от невыносимой жары. Когда она обернулась, незнакомца уже и след простыл. Снова глянула в окно: вот он, пересекает залитую лунным светом лужайку, неторопливый и спокойный, словно вышедший на дежурство патрульный. В конце дорожки он обернулся, лицо его оставалось в тени. Негромко стуча кожаными подошвами, он спустился по мощеным ступенькам и растворился во тьме.

С утра было жарко. Анна залежалась в постели, проникший в спальню солнечный луч щекотал пятки. События прошедшей ночи толпились в ее мозгу. Впервые она поняла, как взрослые ухитряются запутать свои жизни, это происходит почти мгновенно. Мысли и действия сгущаются, слишком много событий происходит в короткий, плотный отрезок времени, каждый день приносит свои потребности и желания, триумфы и разочарования. Насколько же медленно движется на этом фоне жизнь ребенка, как тянутся ничем не заполненные летние месяцы! Мысли Анны двигались по кругу, постоянно возвращаясь к исходной точке — к человеку, беспокоившему ее больше, чем непредсказуемые поступки Уилшира. Лицо того мужчины, его взгляд, неотрывный, пристальный и совершенно ей непонятный. Что же все-таки в нем таилось, угроза или интерес?

Она проиграла мысленно весь вчерашний вечер вплоть до финальной сцены в казино. Когда она уводила Уилшира из бара, Джим Уоллис остался сидеть за столиком вдвоем с девушкой, той самой птахой, которую прижимал к себе «на счастье» выигравший в рулетку американец. Миловидная, если кому нравятся фарфоровые куклы, если кто-нибудь находит привлекательным лицо, не отражающее ни мыслей, ни чувств. Черствое лицо, всегда готовое что-то посулить и не сдержать обещания. Всего добродушия Уоллиса не хватит на девицу с такой физиономией.

Парадное платье, висевшее на спинке стула, оказалось испачканным. Ну да, катастрофа в живой изгороди. Что за кошмары таятся в сознании Уилшира, что заставляет его упиваться до бесчувствия? Накинув на себя первую попавшуюся одежонку, Анна босиком сбежала вниз. В тихой гостиной только пылинки плясали в одиноком луче света, пробившемся через приотворенный ставень. Уилшир исчез.

Она выбежала из дома, пронеслась по лужайке, ощущая под ногами жесткую и горячую почву, до мощеной дорожки и далее вниз, к тем кустам, сквозь которые они пролетели накануне. Земля вокруг была вся истоптана, взрыта, в ее расселинах суетились потревоженные муравьи. Анна принялась ощупывать все вокруг и руками, и стопами, пока не наткнулась на жетон из казино — самый дорогой, пять тысяч эскудо, то есть пятьдесят фунтов. По боковой тропинке Анна наведалась к летнему домику и беседке, чьи деревянные балки заросли страстоцветом, изысканные пурпурные и белые цветы спускались до каменных скамеек. Она выбрала из двух столбов, обрамлявших вход в беседку, левый и положила на него фишку из казино, первый раз воспользовалась «почтовым ящиком».

Когда Анна повернула к дому, солнце уже припекало лопатки. Она снова пустилась бегом через лужайку, опрометью ворвалась на пустую террасу и проскочила ее насквозь, до стеклянной двери, где Уилшир перехватил ее за руки, так внезапно, что на миг ноги девушки беспомощно повисли в воздухе. Уилшир провел пальцами по ее разгоряченным плечам и дальше, вниз по руке, до самых локтей. Ей не удалось подавить дрожь.

— Мафалда не велит бегать по дому, — произнес хозяин так, словно только что выдумал новое правило.

Одет он был точно так же, как при первой встрече, в костюм для верховой езды; искать на его лице следы вчерашней попойки было бы бесполезно: он выглядел свежим и бодрым. Вероятно, это стоило определенных усилий, стирка-отпаривание-накрахмаливание-глажка, но кто бы поверил, что этот самый человек накануне пытался повергнуть себя в ступор с помощью алкоголя?

— Покатаемся? — предложил он.

— Вряд ли вы имеете в виду прогулку на ослике вдоль берега?

— Ну не-е-ет.

— Боюсь, мой опыт верховой езды этим исчерпывается.

— Ясно, — откликнулся он, усердно закручивая усы. — Что ж, для начала и это сойдет. По крайней мере, верхом вам сидеть довелось.

— У меня нет подходящей одежды… и обуви тоже нет.

— Горничная отнесла вам кое-какие вещи. Сходите, примерьте. Должны подойти.

Вернувшись в комнату, Анна убедилась, что грязное вечернее платье исчезло, а на кровати лежат бриджи, носки, рубашка и куртка для верховой езды. Соответствующая обувь стояла на полу. Ей подошло все, только бриджи оказались немного коротковаты. Анна послушно оделась, застегнула рубашку на все пуговицы, в очередной раз машинально поглядела в окно и поймала себя на мысли: эта одежда не принадлежит Мафалде. Это с какой-то молодой женщины. В окно она видела, как Уилшир расхаживает по гравиевой дорожке, постукивает хлыстиком по высоким сапогам.

Неожиданно Анна ощутила, что в комнате она не одна. В дверях ванной застыла Мафалда, волосы распущены, снова никакой одежды, кроме ночной сорочки, лицо испуганное, пристальный взгляд вбирает каждую деталь, как будто она давно знакома с англичанкой и не верит своим глазам: как эта девица посмела вновь появиться в ее доме?

— Дона Мафалда, я — Анна, английская секретарша мистера Кардью, — на всякий случай представилась девушка. — Мы познакомились вчера вечером…

Но ее слова бессильны были разрушить чары. Мафалда запрокинула голову назад, все так же изумленно и подозрительно изучая гостью, а затем повернулась и вышла, от размашистого шага подол рубашки натянулся и плотно облепил поспешно двигающиеся ягодицы. Заскрипел паркет в коридоре — точно парус под ветром, — и Мафалда скрылась. Яркое утро померкло. У Сазерленда и Кардью имелись свои стратегические планы, ради которых они поселили ее в этом доме, но, видимо, своя игра была и у хозяина дома, Уилшира, и о его замыслах Анна понятия не имела.