Он услышал звук ключа в замке и поднялся на ноги, болезненно сощурившись от пронзительного света. Его снова отвели в ту комнату, где прежде обыскивали. Майор попросил закурить, но его как бы и не услышали. Усадили на стул и вышли, оставив дверь открытой. Он знал, что ему предстоит первое испытание на прочность, и ждал, приготовившись. Через несколько минут мимо распахнутой двери прошла его жена, за ней — обе дочери.

— Курт? — удивленно окликнула его жена.

— Папочка! — заверещали девочки.

Их повели дальше, а Курта снова спустили в подвал; теперь ему ясно дали понять, что его семью тоже допрашивают, а квартиру конечно же тем временем обыскивают. Ничего страшного. Жена и дочери ничего не знали, и в квартире у себя он никаких улик не оставлял. Никакого шпионского оборудования, ни иностранной валюты, ни документов. Слава богу, от американского паспорта он избавился по пути в Вандлиц.

В следующий раз за ним пришли уже после полуночи и повели к комнату для допросов. Два стула, стола нет, одна стена — зеркальное стекло, по ту сторону, возможно, стоят зрители. Майору велели остановиться посреди комнаты и отвечать на вопросы, на бесконечно и бесконечно повторявшиеся вопросы. Какими бы случайными эти вопросы ни казались, все они били в одну и ту же точку. Его отношения со Штиллером? Чем Штиллер занимался в Западном Берлине? Что интересовало Штиллера в отделе по делам иностранцев?

Этот процесс назывался «предварительной обработкой», и Шнайдер позволил обработать себя. Голова у него то и дело непроизвольно падала, и он вздергивал ее резким движением разбуженного человека. Он допускал промахи и оговорки, зная, что допрашивающие все берут на заметку и каждое слово будет обращено против него. Он то и дело о чем-то просил: дать ему покурить, выпить кофе или хотя бы воды, сводить в туалет. Допрашивающие кружили вокруг него, со всех сторон осыпая вопросами, месили его мозг, словно тесто. Он простоял шесть часов на ногах, и колени начали подгибаться; тогда ему велели встать «памятником» — прислониться к стене и распахнуть руки так, что вес тела приходился на кончики пальцев. Мучительная боль. Уж лучше б пытали. Он едва мог отвечать, голос стал еле слышным, слова больше походили на стоны.

Еще три часа допроса: его то заставляли стоять по стойке «смирно», то ставили к стене «памятником». Ему уже не было надобности притворяться, он и в самом деле изнемогал. Один из допрашивающих Курта офицеров вышел на минуту и, вернувшись, принес рубашку и брюки майора. Ему велели одеться и вновь повели по лабиринтам коридоров, на этот раз наверх, протолкнули в какую-то дверь без таблички. Он попал в кабинет, возле стола стояло два стула. Он рухнул на один из стульев и тут же уснул.

Он очнулся: чьи-то руки в толстых коричневых перчатках слегка похлопывали его по щекам. Шнайдер сфокусировал взгляд: генерал Рифф, сидя на краю стола, собственноручно приводил подозреваемого в чувство.

— Вот вам кофе, майор, — вежливо предложил генерал.

Если Рифф думает, что эта маленькая радость заставит Шнайдера зарыдать от благодарности…

Генерал протянул ему открытую пачку «Мальборо», поднес огонек:

— Возьмите хлеба, есть масло, сыр.

— Вы прямо-таки убиваете меня своей добротой, генерал. Как же мне отплатить вам за такое внимание?

— Начните с рассказа о том, почему вы убили генерала Штиллера и Ольгу Шумилову.

Шнайдер откинулся на спинку стула, скрестил ноги, затянулся сигаретой.

— Даже вы, генерал, понимаете, что я их не убивал.

— В самом деле? Мы провели вскрытие. Если хотите, можете прочитать отчет. Обратите внимание на время смерти.

Шнайдер принял из рук генерала медицинский отчет, пробежал его глазами.

— Между пятью и шестью часами утра, — усмехнулся он. — Как удобно.

Шнайдер отхлебнул кофе, разломил булочку, намазал ее маслом и положил сверху пластинку сыра. Он принялся тщательно жевать, демонстрируя, что никуда не торопится, что Риффу не удалось запугать его.

— Куда девалось орудие убийства, генерал? Пистолет не найден.

— Почему же, мы нашли принадлежавший генералу Штиллеру вальтер ППК на полу, в обойме не хватало двух патронов. Можете прочесть заключение баллистической экспертизы.

— Я и не читая догадаюсь, что там написано.

— Пожизненное заключение в лагере имеет одно преимущество, майор: оно длится отнюдь не так долго, как обычная жизнь. Максимум пятнадцать лет, и вы окончательно освободитесь.

— Чем добивать козла отпущения, вы бы лучше поискали настоящих убийц генерала Штиллера. Ведь вам, надо полагать, известно, кто побывал на вилле…

— Не дурите, майор! — рявкнул генерал Рифф. — Если будете упорствовать, я спущу вас в подвал, и на этот раз вы проведете там не десять часов, а гораздо больше. Довольно будет недели, и мозг у вас превратится в желе, в настоящее желе из вываренного телячьего копыта!

Шнайдер допил кофе, доел последний кусок бутерброда и налил себе еще кофе, чтобы запить. Забрал со стола недокуренную сигарету и вернулся на свое место.

— Что нового я могу рассказать вам? Вы и так все знаете. Думаю, вам тоже кое-что перепадало от деятельности генерала Штиллера. Вам известно, что он располагал средствами куда большими, чем обычная генеральская зарплата. Вам известно, что он был человек корыстный и распущенный. Я могу добавить кое-какие некрасивые подробности, некоторые из них, возможно, покажутся вам любопытными, но следствию это вряд ли поможет.

Кажется, генерала удалось убедить. Рифф тупо уставился на майора, точно бык, разгромивший посудную лавку и недоумевающий, к чему все эти осколки под его копытами.

— Какие делишки вы обтяпывали для генерала Штиллера в Западном Берлине?

— Бегал по его поручениям, — ответил Шнайдер. — Я был курьером, генерал Рифф, мальчиком на побегушках, и это вам тоже известно. Гордиться тут нечем, но разве у меня был выбор?

— Какие поручения вы исполняли?

— Судя по вопросам, которые вы задавали мне на вилле, ответ вам известен. Бриллианты. Предметы искусства. Иконы. Все это продавалось на Запад.

— Кто из русских участвовал в этих операциях?

— Этого я вам сказать не могу.

— Не знаете или не хотите сказать?

— Допустим, я скажу, и вы примете соответствующие меры. Долго ли я протяну после этого, как по-вашему?

— Генерал Якубовский?

— Я не стану отвечать, — повторил Шнайдер. — Вам этого должно быть достаточно, ведь так?

Рифф кивнул, прошелся в задумчивости вокруг гола:

— Вы когда-нибудь вступали в контакт с иностранными агентами?

— Я работаю в группе наблюдения за иностранцами. В мои обязанности входит следить за иностранцами, проверять их контакты, разбираться с ними…

— Я имею в виду — по поручению генерала Штиллера.

— Генерала Штиллера интересовала только валюта, — ответил Шнайдер. — Это была торговля, а не измена родине.

— Девяносто процентов предателей изменяют родине именно ради денег.

— Не думаю, что все так просто, — возразил Шнайдер.

— Вы когда-нибудь слышали кодовое имя Клеопатра?

— Нет. В чьей разведке работает этот агент?

— В британской.

— И находится в Западном Берлине?

— Вот именно.

— Какое отношение имеет к нашему делу Клеопатра? — уточнил Шнайдер.

Рифф не ответил. Он снова обошел вокруг стола и опустился на стул, о чем-то упорно размышляя. Параноик, терзаемый страстью знать все и обо всех, он не мог успокоиться до тех пор, пока все части шарады не встанут на место. Очевидно, Рифф не знал, кто такой (или такая) Клеопатра и какое отношение он (она) имеет к делу, и это незнание терзало его.

— Вы подозреваете, что Штиллер вступил в контакт с агентом Клеопатра и поставлял информацию противнику? — не выдержал Шнайдер.

— Я в этом уверен и думаю, что контакт устанавливали именно вы. Вы — его орудие, майор Шнайдер.

— Я ни разу не вступал в контакт с иностранными агентами от имени генерала Штиллера, и я уже сказал, какие поручения я выполнял для него: передавал ценности и деньги. Вы сами знаете: когда начальство хочет от подчиненного подобных услуг, отказаться можно, только что в таком случае тебя ждет? Я делал то, что поручал мне Штиллер, а если бы я отказался, я бы не сидел сейчас здесь, но на моем месте сидел бы кто-нибудь другой.