Совсем уж бесполезные сейчас вещи — нательный крестик, защищающий от порчи, или сухие концентраты, позволяющие делать различные эликсиры — в расчет не брались. Но оставалось еще ЭТО. Свой главный фокус я использовать не намеревался: слишком редкая, дорогая вещь.
Сидящий рядом со мной поляк уснул, уткнувшись лицом в стол. Меня радовало то, что он не храпел. Может умер — например, его стошнило и здоровяк просто захлебнулся. Потом мои мысли как всегда перескочили на семейство фон Эрбах-Гратц и я погрустнел.
Спустя часа полтора, ближе к вечеру, народу в трактире прибыло и в зале стало гораздо шумней. Трактирщик не поспевал готовить для всех, поэтому среди посетителей возникали ссоры за место в очереди. Между желающими чуть раньше получить свой обед дело несколько раз доходило до драки. Остальные не спешили ввязываться в бой, если их самих не трогали. Пострадавших оставляли лежать там, где они падали. Или, если лежали на прохожем месте, оттаскивали под лавку. Потом они приходили в себя и, как ни в чем не бывало, продолжали пить пиво или вино, которое разносили две служанки. Они были страшные, как смертный грех, но единственные женщины в этом заведении, а поэтому пользовались большим спросом. На моих глазах два неаполитанца, пришедших в трактир вместе, набили друг другу морду за право уединиться с одной из девок под лестницей.
Со времени ухода Себастьяна прошло около двух часов. Мы успели поесть, кормили здесь не так уж и плохо, и опустошили глиняный кувшин с пивом. К этому моменту вернулся Себастьян.
— Дела не так плохи, как можно было подумать. Мне посчастливилось кое-что разузнать. Нам нужно будет встретиться с одним господином, который поведает нам все, что знает о произошедшем в ганзейском дворе, — фон Вормсвирген не садился на лавку, а стоял наклонившись к нам, чтобы можно было тихо говорить.
Пинок сзади заставил его ткнуться головой в тарелку, на которой грудой были сложены кости — остаток нашего с Дитрихом обеда. Кое-кто из посетителей расхохотались. Правда, негромко, да и смешки сразу стихли. Себастьян, красный от возмущения, оттолкнулся от стола и развернулся к обидчику. Мы продолжали сидеть на своих местах.
Перед Себастьяном стоял невысокий голландец, богато одетый, и тоже не безоружный — на боку его в кожаной перевязи висел меч. Был он невообразимо пьян, его даже покачивало из стороны в сторону. За спиной обидчика маячила троица его дружков — может, сынки богатых семей, ищущие себе развлечений в подобных местах. По крайней мере, для здешнего места они выглядели совсем неподходящими посетителями.
— Соблаговолите дать объяснений сейчас сами, сударь, если не желаете, чтобы вас заставили это сделать позже!
Себастьян не обнажал оружия, намереваясь словесно задавить обидчика, используя несколько имен знатных людей, с которыми был знаком в Амстердаме. Голландец воспринял это как признак слабости и выхватил меч из перевязи.
— Да ты, собака, знаешь, кто я? Да я!.. — он нанес удар, от которого достающий свою шпагу Себастьян ушел плавным движением. Следующий удар фон Вормсвирген слил по клинку в сторону, оказался справа от противника и нанес свой. Лезвие вонзилось в левую ногу голландца, раздробив коленную чашечку. Он упал на колени, одной рукой зажимая рану, а в другой сжимая меч, которым пытался прикрыться от удара сверху. Себастьян пнул его носком сапога в солнечное сплетение — противник упал на пол, уткнувшись лицом в доски. Он пытался что-то сказать, но не мог, и только хрипел.
Я выхватил меч и бросился на помощь Себастьяну, к которому опасливо приближались еще двое голландцев. Четвертый стоял за их спинами и возился с чем-то, висящим на его поясе. Они были вовсе не так пьяны, как хотели казатья.
Из-за моей спины грянул пистолетный выстрел. Дитрих застрелил одного из тех двоих, что собирались наброситься на Себастьяна. Голландец, стоявший поодаль, поднял руку — в ней тоже был пистолет. Он выстрелил в меня, но промахнулся. Пуля просвистела почти над самым моим ухом и вонзилась в тело спящего поляка. Дико всхрапнув и дернув руками, как марионетка, здоровяк сполз на пол, так и не проснувшись.
Я нанес удар, стараясь попасть по руке амстердамца, которому теперь приходилось биться со мной и Себастьяном одновременно. Он отбил его, стараясь уйти из-под удара фон Вормсвиргена.
Дитрих разрядил второй пистолет, но, очевидно, промахнулся. Я краем глаза заметил, как он выхватил свой меч и перелез через лавку, направляясь к оставшемуся голландцу с пистолетом.
Нашему противнику было не до нападения, он отступал, стараясь не позволить нам атаковать его одновременно. Себастьян нанес очередной удар, от которого голландец уклонился. Но сделал это неудачно — мой клинок рассек его руку чуть ниже локтя и он выронил оружие. В тот же момент фон Вормсвирген завершил свой выпад и его шпага вонзилась в грудь противника на ладонь ниже сердца. Он согнулся пополам, харкая кровью. Я ударил его навершием меча по темечку и голландец мешком осел на пол.
Обернувшись к Дитриху, мы застали его стоящим перед последним из нападающих. Тот медленно пятился назад, выставив вперед руки. Его меч лежал на полу: Дитрих знал пару приемов, позволяющих обезоружить противника, не убивая его. Правый рукав рубахи Дитриха был распорот, запачканный кровью.
Я оперся на стол, пытаясь восстановить дыхание. Рядом стояли Себастьян и Штаден. Им пришлось хуже — пришлось пережить схватку лицом к лицу с противником, полностью выложиться в бою за свою жизнь. Оглядевшись, я увидел, что убит только один из обидчиков Себастьяна. Тот самый, в которого Дитрих попал из пистолета. Остальные вроде были живы, по крайней мере — пока. Я хотел было пойти осмотреть их, но подумал и решил, что оно того не стоит.
На Страшном Суде мне наверняка зачтутся благие помыслы о ближнем. У Себастьяна с Дитрихом даже и не появилось подобной мысли.
Последний из голландцев допятился-таки до двери таверны, затем нырнул туда — видно, все еще боялся за свою жизнь.
Посетители трактира, кроме поляка под лавкой, по прежнему сидели на своих местах и делали вид, что не обращают на нас ни малейшего внимания. Норвежец, шведы и оба испанца придвинули мушкеты поближе к себе. Остальные просто держали руки недалеко от оружия, не зная, чего можно от нас ожидать. Никто из них не решился помочь раненым, оставив их на совесть хозяина таверны. Самого трактирщика нигде не было видно, о чем я не преминул сообщить Себастьяну.
— Да я сам вижу! Быстрее, нам еще нужно попасть к городским воротом засветло! — фон Вормсвирген намеренно вводил свидетелей происшедшего в заблуждение относительно нашего дальнейшего пути.
Мы медленно и степенно вышли из трактира, а затем поспешили затеряться в лабиринте городских улиц. Близился вечер и уже начинало темнеть.
Знакомый Себастьяна жил в особняке, ближе к центру города. Это был огромный двухэтажный дом, обнесенный каменным красным забором в полтора моих роста.
Благодаря знанию Себастьяном города мы успешно избежали встречи с городской стражей. Он провел нас по темным улочкам Амстердама, избегая центральных проспектов и площадей, куда они постоянно стремились вывернуть.
Вечер оборачивался ночью, на небосклоне уже высыпали звезды. Со стороны порта в небо карабкалась огромная луна, протискиваясь между тучами — бледный круг сыра. Богатые горожане спешили по улицам в сопровождении слуг, которые несли перед ними фонари, освещавшие путь. Амстердамцы торопились укрыться по своим домам, опасаясь остаться на улицах города после того, как темнота полностью покроет его — это было запрещено указом магистрата. Нарушителю придется заплатить ночной страже серебряный гульден.
Находясь в непроглядной тени, Себастьян постучал несколько раз в калитку и начал ждать ответа. Я и Дитрих — оба в крови, злые после драки — остались за углом ближайшего дома, с оружием наготове. Штаден педантично перезарядил свои пистолеты:
— Когда из вернемся в Бремен, куплю тебе два таких же. И не думай увильнуть от уроков стрельбы, — я только печально вздохнул. Дитрих загоняет меня до смерти, если только чудо не свершится и во мне не откроется талант.
