Занимающий главное место за столом, датский король казался поистине великаном, возвышаясь, самое меньшее, на голову над своими подчиненными. Он был очень популярен — за искусное владение практически любым оружием и за лихую смелость в бою, граничащую подчас с безумием. Это был прирожденный воин, о котором злые языки Европы говорили: «больше рейтар, чем монарх».
Даже сейчас он сидел в богато изукрашенной кирасе итальянской работы, составные наплечники его лат защищали руки почти до самого локтя. Доспехи эти изготовил тот же мастер, что делал и воинскую экипировку Людовику XIII. Поперек ног короля, на коленях, лежал обнаженный валлонский меч. Лезвие его, матово-стальное, имело тот самый чуть синеватый отлив, характерный для венецианских клинков.
Король был навеселе — его подданные праздновали очередную победу над войсками Священной Римской империи. Командующему армией Католической лиги, Карлу фон Эрбах-Гратцу, с небольшим отрядом кавалерии удалось уйти с поля битвы, избежав участи остальных своих войск.
Из собравшихся за столом и вокруг него офицеров, воздвигся седой уже генерал Яльмар фон Руеф, нынешний владетель Бергена, обучавший когда-то юного еще короля фехтованию. Прочие дворяне смолкли.
— Долгих лет королю! Долгой славы Кристиану Датскому! — монарх польщенно улыбался, внимательно слушая старого графа. — Вечной славы победителю австрийцев!
Остальные поддержали тост — оглушительный рев одобрения, казалось, заставил содрогнуться землю под шатром. Кое-кто из пивших за короля даже покачнулся, явственно чувствуя под ногами неровную, колеблющуюся от страха перед владыкой землю.
В дальнем конце стола, где собрались командиры наемных рот, уже пили без тостов, изредка присоединяясь к датским офицерам, если звучали здравицы в честь самого Кристиана. Наемники его любили.
Король сидел с неотвратимо пьянеющими приближенными еще минут двадцать, а затем единым глотком опорожнил кубок и встал из кресла. Ему было сорок семь лет и его богатырское здоровье могло выдержать еще с десяток таких пьянок. Еще бы — он привык к ним с детства.
Когда Кристиан IV выходил из шатра, дворяне расступались, смолкая; за спиной прошедшего короля вновь разгорался разговор, но уже более тихий, нередко даже шепотом. Он умел, если хотел, внушить страх перед собой — жестокий, расчетливый, злопамятный. Отличный фехтовальщик и стрелок, не самый лучший политик и правитель.
Ночь за пологом огромной королевской палатки встретила Кристиана почти тишиной. Так показалось ему в первые несколько секунд, пока он стоял оглушенный шумом, который окружал его в шатре. Там все еще продолжалась пьянка.
Он отыскал неподалеку от шатра чистое место, не загаженное пока навозом, дерьмом и рвотой — всем тем, что всегда сопутствуют лагерю, а особенно биваку дворянской кавалерии. Скинул с себя новый еще плащ, бросил его на землю, затем снял кирасу, расстегнув ремни на левом боку. Откинул ее в сторону и растянулся на постеленом плаще.
Чувствуя как проходит легкий хмельной шум в ушах, Кристиан смотрел на звезды. Маленькие белые искорки на черном небе складывались в картины, знакомые королю с детства. Вот он первый раз берет в руки меч, вот его первый бой, когда он убивает мятежника-норвежца. Потом была служба в соборе, где он просил прощения у господа бога за содеянное, объятый мальчишеским ужасом. Этой картины не было между звезд, но Кристиан все равно помнил все, как будто только что участвовал в этом. После того убийства он заходил в церкви разве что если это требовалось для нужд управления королевством.
А вот — там, на небе — все его битвы. Трехдневное сражение датских и шведских флотов под Висби, невероятное по всем оценкам взятие Кристианополя Густавом II Адольфом. Восстание проганзейской партии в Копенгагене и позорное бегство Кристиана в Стокгольм, к недавнему врагу. Затем осада своей бывшей столицы, когда отряды верных сюзерену датских дворян, поддерживаемые шведской армией, разбили наголову войска его двоюродного племянника — принца Магнуса, объявившего себя новым правителем королевства. И наконец алмазы в венце его побед — взятие Киля и победа над Карлом фон Эрбах-Гратцем, одним из полководцев Максимилиана Баварского.
Прохладный ночной ветерок скользнул по траве, пробираясь между стеблями, забрался в волосы человека и взлохматил их. Король улыбнулся — мать вновь гладила его по голове, указывая на звезды: «Там наверху, сынок, Господь пишет наши судьбы. Что было и что будет. Спи. Спи, Кристиан».
Полог королевской палатки приоткрылся, выпустив наружу еще одного покинувшего торжество. Яльмар фон Руеф — саксонец по отцу, норвежец по матери, подданный датского короля — был, наверное, единственным действительно близким Кристиану человеком из всего его окружения. Подслеповато щурясь — возраст брал свое, да и темно было снаружи после ярко освещенного шатра — старик обвел взглядом склоны холма. Приволакивая за собой левую ногу, он безошибочно двинулся в ту сторону, где лежал отдыхающий король.
Не дойдя до своего владыки нескольких метров, генерал смущенно кашлянул. Он знал, что в такие минуты одиночества король думает о своем, а нарушать покой его королевского величества старому графу совсем не хотелось. Кристиан был вспыльчив и необузданно жесток, стоило попасться под его горячую руку. Не помогло бы даже то, что Яльмар был его ближайшим советником.
С самой окраины лагеря донесся крик часового, заставивший датского монарха привстать на локте, подтянув к себе меч. Вверх по склону холма, на котором стоял шатер, уже бежал пехотинец, позвякивая кирасой.
Король вздохнул и поднялся на ноги. Только тогда он заметил стоявшего неподалеку фон Руефа.
— Что там происходит, старик? Очередной шпион?
Генерал Яльмар, который прислушивался — в отличии от владыки — к речи часовых внизу, подтвердил догадку монарха:
— Так и есть, ваше величество. Один из солдат уже спешит сообщить вам о поимке, — фон Руеф ткнул вниз рукой.
Воин тем временем поднялся на холм и, запыхавшийся, теперь объяснял часовым, что несет донесение его величеству.
— Пропустите его! — голос короля заставил вздрогнуть и часовых и солдата. Последний, увидев Кристиана, нерешительно двинулся к нему. Подойдя ближе, он поклонился сначала владыке, затем стоящему чуть поодаль генералу. Король нетерпеливо спросил:
— Говори. В чем там дело?
— Очередной имперский разведчик, ваше величество. Шпионил для Тилли. Мы поймали его неподалеку от лагеря, он прятался…
— Ну так повесьте его, — Кристиан жестом освободил солдата и повернулся к Яльмару. — Всегда одно и то же.
— Вам следовало бы приказать допросить его, ваше величество, — мягко упрекнул короля старик.
Лицо владыки поскучнело, он отвел взгляд, посмотрев на небо:
— Он опять умолял бы меня пощадить его, обещал выложить мне важные сведения — конечно же ничего полезного, но страшно секретно. Просил бы зачислить его в одну из моих рот, чтобы искупить свою вину. Потом, услышав все, что он может мне сказать, я все равно приказал бы повесить его. Как видишь, мой старый Яльмар, я всего лишь сократил в этом представлении пару сцен. Финал остался неизменным.
Несколько минут они молчали. Генерал тихо покачивал головой, видя как королем вновь овладевает меланхолия.
— Вы выполнили свой долг, ваше величество. С началом зимы мы можем требовать вторую часть обещанной суммы.
Король сжал кулаки. Он стоял над обрывом, служившим склоном холму. Внизу раскинулся лагерь его армии, освещенный сотнями огней от костров. Мерный гул, заполнявший стоянку войск, постепенно стихал. По-прежнему слышались оклики часовых, смех из королевского шатра, где продолжалось празднование победы над Карлом фон Эрбах-Гратцем. Впрочем, оно шло уже третий день, с вечера самой битвы.
Запах солдатской снеди, дым костров, вонь навоза и человеческого дерьма сплетались для короля в особенный, привычный ему запах. Запах войны.
— Долг?! Я взял Киль, потратив на это больше двух недель! Оставив под его стенами не меньше трех тысяч солдат! Северные земли империи свободны теперь от Католической лиги. Тилли боится моей армии, и все, что ему остается, это маневрировать, вести переговоры, заключать со мной перемирия, набирать новых людей и тревожить меня частыми, слабыми, но болезненными уколами своей легкой кавалерии. Максимилиан Баварский потерял большую часть своих войск, сейчас его посланники вербуют людей в Италии и Речи Посполитой, всегда готовой поддержать Габсбургов и всех остальных католиков. Теперь же эти английские торговцы требуют от меня, чтобы я приступил к осаде других ганзейских городов, и в первую очередь Бремена, — голос Кристиана IV сделался свирепым, режущим своей озлобленностью тьму ночи. — Они делают вид, что не знают об имперской армии, стоящей там. И о хваленых мушкетерских ротах самой Ганзы, которые в одно мгновение пополнятся сотнями авантюристов, воюющих за деньги. Я же не получу подкрепления из Дании до самого конца июля, и могу рассчитывать только на Евангелическую Унию.
