Робби тяжело переводит дух. Закорючки вен на его висках пульсируют. Его губы беззвучно шевелятся.

Раз Миссисипи…

два Миссисипи…

три…

Его подбородок вздрагивает, опускается, потом он снова закрывает рот. Прижимает руку туда, где когда-то был его желудок, его губы замирают, вытягиваются в тонкую ниточку, щеки опадают. Он прижимает губы — никаких зубов, никаких клыков — к запястью Исузу и остается в таком положении, в то время как его щеки медленно надуваются, становятся плоскими, опадают.

Голова Исузу опускается на грудь, как в шутовском поклоне. Потом ее глаза открываются черными отверстиями — это выглядит так, словно ее голову прострелили из дробовика. Она несколько раз моргает, моргает отчаянно, и обнаруживает, что темные очки Твит уже втиснуты ей в руку.

— Спасибо, — говорит она — это ее первое слово вампира.

— Без проблем, — откликается Твит.

Чувствуя себя снова в безопасности за темными стеклами очков, Исузу вглядывается (это уже не так болезненно) в сияющие лица собравшихся вокруг любимых. Она улыбается своей старой, тупозубой улыбкой, но несколько ночей спустя это изменится. И тогда ей придется изучать свою новую улыбку — чтобы по неосторожности не укусить саму себя, чтобы оставить место для клыков. Но пока хороша и старая: она говорит о том, что не нуждается в словах, которые будут сказаны.

Мы улыбаемся в ответ, приветствуя нашего маленького новоприбывшего с прибытием в вечность.

— Да, так-то вот, — разочарованно произносит отец Джек. — Кто-нибудь мне поможет?

— Давайте, — откликаюсь я, перепрыгиваю через алтарь и расстегиваю ряд застежек.

Отец Джек распрямляет плечи, вытягивает руки вперед. Пустые рукава длиной примерно в фут свисают с его кистей.

— Спасибо, Марти, — говорит отец Джек, похлопывая меня по спине, пустой рукав шлепает меня, точно плавник какой-то странной темной рыбы. — Пожелайте им от меня удачи. Особенно ему.

Он разворачивается. Направляется к выходу. Я кручу в руке второе кольцо — то, что лежало в другом кармане.

— Отец Джек, — окликаю я его. — Это еще не все.

Так мы и поженились — Роз и я. Спросите, за каким чертом? Я — сын глотателя вишневых косточек. Я глотал сопли; я глотал кровь; я глотал даже кое-что похуже, чем мои собственные дурацкие страхи. И вот я спрашиваю, и она соглашается, и мы заканчиваем вечер двойным торжеством — точно как в комедии Шекспира.

— Берете ли вы… — начинает отец Джек, и Роз — моя сладкая, моя любовь, говорит:

— Да, само собой. Почему бы и нет?

— Только ничего не отвечай, — предупреждаю я Исузу, у которой еще шумит в голове после обращения, так что она может что-нибудь ляпнуть.

Например, правду.

Исузу делает вид, что засовывает в рот ключик и проворачивает его, потом выдергивает и смотрит на этот невидимый ключ, словно спрашивая саму себя, каким образом ей глотать его, когда ее рот уже на замке. И, наконец, решительно бросает ключ через плечо. Отряхивает ладони, показывает мне «большое О». Приподнимает свои темные очки ровно настолько, чтобы подмигнуть мне своим новым глазом.

— Согласны ли вы… — начинает отец Джек, и я едва позволяю ему договорить, после чего выкладываю:

— Да, черт возьми!

Святой отец отвешивает мне легкий подзатыльник. Указывает на распятие, нависающее над алтарем, и прочие присутствующие здесь священные предметы.

— Следите за языком, — предупреждает он.

— Прошу прощения.

— Привыкайте, — говорит Робби, как-то очень по-приятельски подталкивая меня локтем.

Его выражение мужской солидарности, полагаю, только на вид кажется немного наигранным. На самом деле, лучше было бы назвать это «узами». Цепями. Роз и Исузу, конечно, не препятствуют этому, и две ладошки впечатываются ему в затылок. Шмяк. Шмяк.

Тем временем Твит вносит свой маленький вклад в общее дело, только на этот раз достается голени Робби. Он вопит, хватается за ногу обеими руками — вот сейчас он точно переигрывает. Эта игра рассчитана на то, чтобы вызвать наше сочувствие, только публика не та. В конце концов, мы вампиры. Отныне и во веки веков.

Аминь.

Если спросите меня, что общего может быть у отца Джека и Твит… Полагаю, я предположил бы следующее.

Им обоим все это осточертело.

Твит, конечно, чуть поменьше, чем отцу Джеку, но сейчас это значения не имеет. Обоих надула Госпожа Судьба, да и не только она одна. Обоих оскорбили люди, которые утверждали, что любят их: Твит — банкой «Небесной Лазури», отец Джек — всеми моими предосторожностями. И ни один из них не помешался на идее счастливого конца, в сценарий которого они не включены.

Полагаю, именно они говорят на задворках церкви, пока Исузу и Роз прогуливаются и фотографируют новобрачных, то есть друг друга. Вероятно, они посмеиваются над нашими улыбками и отпускают мерзкие шуточки по поводу нашего счастья.

Они сохранили все «здесь и сейчас», которые были у них до этого момента. Вот о чем они будут говорить — позже, за чашкой кофе, когда до него доберутся. «Кофе» — это оправдание, которое они придумали, чтобы не присоединяться к нашему маленькому празднику у меня на квартире.

— Кофе? — переспрашивает Исузу. — Но я думала…

— Не занудствуй, детка, — шепчу я. — Улыбнись. Помаши ручкой. Пожелай им всего хорошего.

— Я улыбаюсь! — кричит Исузу. — Желаю всего хорошего…

Твит машет в ответ и дергает отца Джека за штанину. Он наклоняется, и она шепчет ему что-то на ухо. Он наклоняется еще сильнее, и она забирается к нему на плечи. Оба смеются, отец Джек выпрямляется, сначала пошатывается, но потом быстро восстанавливает равновесие. Они снова смеются — это отчаянный, циничный, чудной смех, — и отец Джек галопом устремляется в высокие двустворчатые двери с нашей маленькой голубой девочкой на плечах.

Я знаю, что вы подумали. Вам становится неловко при мысли о том, что за счастливый конец получился у отца Джека. Открою вам маленький секрет.

Мне тоже неловко.

Единственная проблема состоит в том, что это была комплексная сделка. Счастливый конец для отца Джека — это счастливый конец для Твит. Он сложен, этот мир, который я помог создать. Я сказал бы, что это паршиво, но…

Но что касается меня, то я улыбаюсь — стиснув зубы.

Что касается меня, то я желаю всем счастья.

Я благодарю всех, кто тем или иным образом помог этому роману появиться на свет — а таких людей очень много. За независимую критику моих ранних проектов, комментарии и советы я хочу выразить благодарность Мириам Годерич, Джози Кирнс, Лауре Берри, Марку Шемански, Мэри Дории Расселл, Эми Шейб, Лорен Маккенна и Лиз Кинан. Я в неоплатном долгу перед «Ragdale Foundation» за время, место, вдохновение и дружбу, которые позволили мне закончить первый вариант этого романа (и кое-что еще). За помощь, благодаря которой этот роман оказался у нужных людей в нужное время, я хочу сказать «спасибо» каждому сотруднику Литературного Агентства «Dystel & Goderich», но прежде всего — Джейн Дистель и Мириам Годерич, а также Стивену Фишеру (Агентство Сценических Искусств). Что касается разрешения использовать фрагменты биографий людей и их черты… Прежде всего, сердечное спасибо настоящей Роз Торн. Вообще-то, их несколько (по крайней мере, согласно Google), но та, которой адресована моя благодарность, работает в «комнатах отдыха» в Тэйлоре, штат Мичиган. Благодарю тебя за то, что позволила мне использовать твое восхитительное имя. Как и обещал, я указываю: кроме имени, Роз Торн из этой книги и настоящая Роз не имеют ничего общего. Далее, хочу благодарить Сьюзан Холл за разрешение описать ее удивительную татуировку. Как и в предыдущем случае, я использовал только татуировку и ничего больше (и ситуация, и персонаж, в честь которого татуировка была сделана, являются полностью вымышленными). И наконец, я хочу благодарить моего папу, Юджина Сосновски, за историю с вишневыми косточками.