«Всю подноготную… землю рыть носом», — стучали в голове фразы майора. И все еще подходя к калитке, он уже понимал, что иного выхода у него нет. Он не может себе позволить оказаться в положении подозреваемого. Нет у него такой возможности. Черт побери, разве можно было думать, что какая-то книга так все перевернет? Всего лишь книга, выдумка, триллер, роман, и… Он клял в эту минуту и старика, и его писанину, и себя, что соблазнился на писательскую славу. Надо же, потешил самолюбие. Подкрепил имидж.

Рязанцев открыл калитку.

Все. Он не собирается из-за этого старикашки вешать на свою голову эту беду. В конце концов, можно во всем разобраться, он ведь знает, где тот жил, как его зовут, чёрт побери — звали, — вот пусть с этим покойничком и разбираются, пусть выясняют всю его подноготную. Правда, придётся признаться в плагиате, но в сравнении с вырисовывающейся перспективой… Пусть уж лучше так — присвоил рукопись. Но ведь, с другой стороны, тот сам ему отдал её.

Главное, чтобы от него отстали — это главное. Сделать всё, чтобы от него отвязались. Он ведь хотел спокойной жизни. Он и жил спокойно. Если бы не эта книга… Какая-то книга! С ума сойти можно. Как же он так бездарно вляпался?

Он остановился. И попросил остановиться своих спутников, поскольку намеревается сделать признание.

Он понял, что перед ним разверзается пропасть, когда они подъехали к дому, где жил этот чёртов Пафнутьевич, у которого он «наследовал» проклятую рукопись.

— Вы не ошиблись? — поинтересовался Колесников, неодобрительно покачав головой.

— Нет, — отрезал Антон Валерьянович, всё ещё надеясь на благополучный исход. Хотя теперь даже Колесников смотрел на него с осуждением.

Рязанцев, который очень внимательно выслушал его рассказ о старике-адвокате, в свою очередь, переспросил:

— Значит, здесь обитал этот самый ваш Георгий Пафнутьевич?

Он кивнул, чувствуя, как под взглядом Колесникова у него учащенно забилось сердце. Что ж он так смотрит на него?

— Ну, ну, — недобро сверкнул глазами Рязанцев и постучал в калитку, которая вела к одноэтажному кирпичному дому. На калитке красовалась надпись, возвещавшая о наличии на территории злой собаки, и Рязанцев решил не рисковать и не злить псину.

— Антон Валерьянович… — вновь попытался подступиться к нему Колесников, но тут же бы остановлен Рязанцевым.

— Спокойно, коллега. Сейчас все выясним. Я побуду с Антоном Валерьяновичем, а вы запросите-ка сведения насчет сердечных приступов хозяина этого дома. Позвоните в больницу и в отделение милиции. Когда это произошло, вы сказали?..

Рязанцев грозно глянул на Антона Валерьяновича. Тот повторил то, что уже говорил ранее, а Колесников, сокрушенно мотая головой, поспешил к служебной машине.

— Саша! — позвал Рязанцев.

Из машины вылез высокий, крепкий молодец.

— Поглядывай за этим человеком, — отдал приказ Рязанцев.

Дальше все закружилось в водовороте событий, которые казались Антону Валерьяновичу сплошным кошмаром.

На стук Рязанцева сначала отреагировала заливистым лаем собака, а затем появилась женщина бальзаковского возраста, с заспанными глазами, в накинутом на плечи пальто. Увидев троих мужчин, она испуганно вскрикнула, словно они сейчас же ринутся наперегонки посягать на ее честь, и попятилась назад. Но Рязанцев все же сумел представиться и протянул ей свое удостоверение.

Хозяйка дома несколько успокоилась, однако, когда узнала, зачем приехали эти люди, ещё больше изумилась и, с минуту молча переваривая информацию, затем затараторила, что в толк этого не возьмет, что в её доме никто, кроме неё самой и двух детей, не живёт, что мужа она лишилась уж лет как десять назад, и никакого такого Пафнутьевича или как там его — в глаза сроду не видывала, и уж точно никогда тот здесь не жил — ни как хозяин, ни как квартирант.

Из служебной машины вышел Колесников. Женщина, увидев знакомое лицо, заулыбалась и тут же призвала того в свидетели:

— Да вот же… Всё могут подтвердить.

Колесников подошел поближе и в который уж раз виновато осуждающе посмотрел на хозяина «Бригантины», как бы говоря: я же предупреждал, пусть и не словесно…

— Я хотел сказать… — тяжело вздыхая, произнёс Колесников.

— Знаю, что вы хотели сказать, — почти возмутился Рязанцев. — Я просто давал возможность Антону Валерьяновичу… Но он этой возможностью не воспользовался.

— Что значит… не воспользовался? — икнул тот, ощущая, как его бросило в жар.

— Антон Валерьянович… — Колесников развёл руки в стороны. — В этом доме никогда не жил Григорий Пафнутьевич. Вообще здесь, в этом районе, такого человека нет. Не было и нет. И адвоката такого тоже не было. А уж тем более знаменитого — о нём, уж по верьте, я бы знал.

— Но он здесь жил! — едва не выкрикнул Антон Валерьянович, чувствуя, как мурашки забегали по позвоночнику.

Женщина вдруг понимающе, словно на больного, посмотрела на человека с бородкой и живо отступила в сторону:

— Да вы, если хотите, пройдите. Посмотрите мой дом.

— На черта мне ваш дом! — взвился Антон Валерьянович. — К чертовой матери! Здесь жил старик, адвокат. Сюда меня приглашал.

— Ну хватит, — насупился Рязанцев. — В дом заходить мы не будем. Незачем. Поехали в отделение… А вы по дороге что-нибудь более убедительное придумайте.

— Но ведь здесь стояла милицейская машина! Вот здесь!

Антон Валерьянович даже притопнул ногой. На что Рязанцев скептически усмехнулся.

Из машины высунулась голова водителя и позвала Колесникова. Тот вмиг достиг машины, о чем-то поговорил по телефону, затем вернулся и, стараясь не смотреть на Антона Валерьяновича, доложил:

— Никаких случаев в этом районе со смертельными исходами на тот день не зарегистрировано. Вообще их не было в тот день. И в отделения на тот час вызовов не было — к этому району.

Антон Валерьянович раскрыл рот и тут же его закрыл. Крышка. Всё. Не было старика. Не было милицейской машины под дождём. Ничего не было. Может, ему тогда все это приснилось? Не-ет. Присниться не могло. Потому что была книга, которую он не писал. А написал этот мистический старикашка. И если он не умер — то просто испарился.

А как же тот здоровяк, который стоял у милицейской машины? Он что же — призрак? Да и сам старый адвокат?

— Поедемте, Антон Валерьянович, — сочувственно отчего-то произнес Рязанцев, словно ему вдруг стало жаль этого человека. — Будем разбираться.

Что тут разбираться? Когда получается, что он все выдумал. Когда получается именно так. Все вранье. За исключением одного — книги, которую он не писал.

Что теперь? Что он может объяснить? Кроме того, что уже сказал и что не подтвердилось? Ничего. А значит… Даже ругнуться не было сил.

Нужно было выкручиваться. Именно сейчас. Потом уже будет поздно.

— Подождите. — Он с трудом выталкивал из себя слова. Они застревали у него в глотке от волнения. — Поедемте ко мне… домой. У меня осталась рукопись. Вы посмотрите… Там его рукой написано на титульном листе. Прошу вас…

Он так умоляюще посмотрел на Рязанцева, а затем на Колесникова, что тот почувствовал себя неловко. А майор закашлялся. А затем милостиво махнул рукой:

— Ну ладно, давайте ещё раз съездим. Хотя нужно было сразу показать.

Сразу, сразу. Кто ж знал?..

«Ничего, — успокаивал он себя. — Только бы добраться до дома».

Конечно, никакого титульного листа там не было. Не дурак же он оставлять бумагу, на которой значилось, кому принадлежит роман — кто его настоящий автор. Произведение стало его собственностью.

Домой ему нужно было попасть по другой причине. Там он собирался освободиться от свалившихся на него, как лавина снега в летнюю погоду, людей.

Ступив на порог своего дома, он облегчённо вздохнул. Хотя домом этот одноэтажный добротный особняк стал для него совсем недавно, всё равно — он уже успел с ним свыкнуться, срастись. Как и с той жизнью, которую начал вести. И которой вмиг лишился. Теперь в этом можно было смело признаться. В одночасье все рухнуло. Из-за книги, из-за мистического старика, который непонятно почему возник на его пути, — будь проклят старикашка и его книга.