Несколько отошла я лишь тогда, когда свернула на граверку и стала петлять по просёлочной неровной дороге.

Дальний свет я не стала зажигать, хотя это было вполне позволительно — встречных машин мои ясные очи не видели. Однако, будь моя воля, для большей безопасности я бы и ближний вырубила, но дорога оказалась слишком извилистой, чтобы пробираться вслепую.

В зеркальце заднего обзора я уже не видела огней. И это радовало. Значит, чёрта с два — никто пока еще не сел нам на хвост.

Сзади заворочался Лазутин. Он просунул голову между спинок сидений.

— Где мы? — пропыхтел он мне в плечо.

— Скоро приедем, — заверила я.

— Приедем? — Кажется, он заволновался. — Куда приедем?

— Ваш конечный пункт известен, — пошутила я. — Преисподняя.

Я почувствовала, как он дёрнулся и отпрянул назад, словно получил по физиономии.

— Ну и шуточки у вас, мадам.

Через некоторое время я остановила машину, но мотор заглушать не стала, только выключила свет. До карьера оставалось совсем ничего. И прежде чем к нему подъехать, я хотела как следует осмотреться.

Сзади по-прежнему было тихо — в том смысле, что за нами никто не следовал. А спереди царила такая же чернота.

— Приехали? — не удержался Лазутин.

Я набрала полную грудь воздуха, точно перед последним рывком, в который следовало вложить все силы ради достижения победы.

Что ж, именно это я и собиралась сделать. Вложить последние силы. Для последнего рывка.

Я с шумом выдохнула, включила свет, выжала сцепление и тронулась с места. Вопрос банкира я проигнорировала. К черту. Уже немного. Осталось почти ничего.

Свет фар вырвал из тьмы каменистый склон карьера. Я погасила скорость. Не доезжая нескольких метров до обрыва, нажала на тормоза, останавливая машину. После чего выключила свет. И повернулась к Лазутину.

Я не видела в темноте его лицо. И не стала зажигать свет в салоне, потому что мне не очень-то хотелось лицезреть его физиономию, перепачканную кровью, как и рубашка. Нет, подобное зрелище не для меня — пусть лучше будет виден лишь темный силуэт.

— Вы не забыли вещи, про которые я говорила?

— Обижаете, — раздался голос банкира. — Фонарик. И запасная одежда для себя. Правильно?

— Правильно. Где все это?

— В багажнике.

— Никто не видел, как вы положили туда всё это? — усомнилась я в исполнительности банкира, хотя наставления мои были предельно чёткие.

— Никто. Абсолютно, — даже с некоторой гордостью заявил Лазутин. — Или вы считаете, что я на такое не способен?

— Почему же? Вы ведь хозяин и банка, и этой машины. Кому же, как не вам, без проблем добраться до своей тачки… — Я откашлялась и закончила: — К тому же — это в ваших интересах.

Я больше не стала распространяться на эту тему. Хлопнула дверцей и выбралась наружу. Следом за мной выбрался и Лазутин.

— А что с этим? — Я приметила, как он протянул ко мне руку, однако в темноте не разобрала, что он мне протягивает. — Это кровь, — сказал банкир.

— А-а… — выдохнула я и забрала у него пакет.

Потом открыла заднюю дверцу и вылила остатки жидкости на заднее сиденье и на пол. Кровь больше не понадобится. А сам пакет я положила в свою сумочку, которую перекинула через плечо. Затем обулась (холодно все-таки босиком, да и пятки о камешки поистерла). После чего закрыла заднюю дверцу и выпрямилась.

— Доставайте-ка всё, что взяли, — сказала я Лазутину.

Тот как-то суетливо задвигался: вытащил ключи из замка зажигания, ими же открыл багажник, покопался внутри, потом закрыл багажник. И я заметила в его руке объемистый сверток, который в темноте показался мне каким-то бесформенным.

— Фонарик мне, — потребовала я. — А сами переодевайтесь.

— Ага, — оживился банкир.

Я взяла фонарик, проверила его надежность и, довольная осмотром, стала дожидаться, когда Лазутин наконец закончит возиться с одеждой. Когда этот момент настал, я осветила его фонариком.

Банкир был в тенниске, в джинсах и в кроссовках. Из начальника он превратился в спортивного мужичка — такие выходят вечером подышать свежим воздухом. Правда, в очень уж отдаленные места, то есть подальше от человеческого жилья.

— Куда одежду? — деловито поинтересовался Лазутин.

— На заднее сиденье, — ответствовала я.

— Думаете, этого будет достаточно… для трупа? — усмехнулся он, выполнив мое указание.

— Идите-ка сюда, — сказала я, направляясь к краю карьера.

На каменистом склоне я остановилась и посветила вниз, на дно глубокого оврага.

Световое пятно вырвало из тьмы какую-то серую массу, неподвижно застывшую внизу.

— Знаете, что это такое? — спросила я, весьма довольная собой.

Он промолчал. Версий у банкира не было. Ни одной.

— Это негашеная известь, — с мрачным видом изрекла я.

Лазутин продолжал хранить молчание, словно переваривал только что услышанное. Об этом финальном аккорде я ему заранее ничего не сказала — решила сохранить в тайне. Безопаснее так. Уже для собственной моей персоны.

— Надеюсь, я заработала оставшиеся деньги?

Я услышала, как он хлопнул себя по заднице, по всей видимости, намекая, что деньги в кармане — чтобы я не волновалась.

— Мы сейчас сбросим машину вниз — и финита. Всё.

— А мой труп? — встрепенулся банкир.

— В машине.

— Как в машине?! Там же ничего не будет!

— А там он и не должен находиться. Вы химию изучали в школе?

Лазутин закашлялся, словно подавился чем-то. Химию он, конечно, изучал — обязательный предмет, не помню только, с какого класса. Но плохо изучал — это без сомнения.

— Негашёная известь съедает всю плоть. До косточек. От вас просто ничего не остается. Вас сбросили в машине — вы превратились в прах. Всё. Идентификации вы не подлежите. Потому что ничего не останется — сто процентов. Ни зубов, ни косточек. И вместе с тем все улики налицо. А металл негашёная известь не уничтожает…

Лазутин некоторое время молчал. Затем шумно выдохнул:

— Откуда тут эта гадость?

— Черт его знает. Какая-нибудь безалаберная строительная организация сбросила. Или еще кто. И закопать даже не соизволили. Все как положено. Никто не в ответе.

— Ловко, — подвел он черту. — А мы?

— Свалим отсюда. В том направлении (я указала рукой), в километре отсюда находится железнодорожная станция. Та, о которой я вам вчера говорила. Там я оставила свою «Ауди».

Он всё понял. И не стал больше ни о чём спрашивать — тотчас же перешёл к действиям:

— Тогда давайте закругляться.

Я вернулась к машине. Немного подумала и вытащила из салона один башмак Лазутина — решила оставить его в другом месте.

А затем мы с банкиром установили машину на нейтралку, подкатили ее к краю обрыва и, поднатужившись, толкнули вниз.

«Мазда» на секунду задержалась на краю карьера, повисела, раскачиваясь, словно пыталась обрести равновесие, — и полетела в серую массу.

Я думала, что услышу страшный удар, но нет — что-то хлюпнуло, потом как-то противно булькнуло и наконец заскрежетало, будто кто-то принялся мять и корежить металл.

Тяжело дыша, я наклонилась над обрывом и посветила вниз фонариком. Машина почти вся скрылась в негашеной извести, только задок багажника торчал над поверхностью серой каши да колеса задние — по инерции они еще продолжали крутиться.

— Прекрасно, — подытожила я. — В конце концов, если вас будут хорошенько искать, то найдут, куда свернула машина, и доберутся до карьера. Увидят задок багажника и… И всё. Тело в негашеной извести. Ну-ка, возьмите…

Я протянула ему фонарик. И выдала новое указание:

— Светите вниз.

Он так и сделал.

Я прицелилась и бросила башмак Лазутина вниз. И попала точно, куда хотела. Ударившись о камень, башмак подскочил и упал на выступ, где-то в метре от извести. Ну вот. Вывалилась, понимаешь ли, туфля во время падения машины с банкиром. Царствие ему небесное.

Я была весьма довольна своей работой. Стащила с рук перчатки (наконец-то можно от них избавиться), сунула их в сумочку и… И не сразу опомнилась, когда световое пятно исчезло.