Он не имел права ухаживать за Митико. Она была невестой Ллойда.

И кроме того…

…кроме того, дело было не только в ее прекрасных, чарующих японских глазах.

И даже не в ревности, не в гадании, почему она выбрала Ллойда, а не его.

В глубине души он понимал истинную причину своего интереса к Митико. Причем очень хорошо. Он думал, что если его жизнь круто повернется, если он совершит какой-то непредсказуемый шаг — ну, например, возьмет да и женится на невесте своего коллеги, — то, может быть, ему удастся показать судьбе «нос» и изменить свое будущее так радикально, что ему никогда не придется увидеть дуло нацеленного на него пистолета.

Митико была потрясающе умна и удивительно красива. Но он не станет ухлестывать за ней. Это было бы чистой воды безумием.

С губ Тео сорвался смешок, и он сам этому удивился. Но ситуация действительно была по-своему забавной. Возможно, Ллойд был прав. Возможно, вся Вселенная представляла собой нечто вроде прочнейшего блока и время являлось постоянной величиной. О, Тео, конечно, подумывал о том, чтобы выкинуть что-нибудь такое дикое и безумное, но потом, по здравом размышлении, взвесив все «за» и «против», оценив собственные мотивы, он повел себя так, как повел бы, если бы этот вопрос перед ним вообще не стоял.

Кинолента его жизни продолжала разворачиваться на экране. Кадр за кадром отснятой кинопленки.

Митико и Ллойд не планировали окончательно съезжаться до свадьбы, но после смерти Тамико Митико каждую ночь проводила у Ллойда. А в своей квартире с момента Флэшфорварда она побывала всего раз. Зашла ненадолго. И все, что она увидела, заставило ее расплакаться. Маленькие туфельки Тамико на коврике у двери, кукла Барби на стуле в гостиной (Тамико всегда усаживала свою куклу поудобнее), рисунки Тамико, прикрепленные к дверце холодильника магнитиками. В одном месте на стене Тамико написала свое имя маркером, и теперь у Митико рука не поднялась стереть эту надпись.

В общем, они жили у Ллойда, избегая воспоминаний.

Но все же Митико порой умолкала и сидела, уставившись в одну точку. Ллойду нестерпимо было видеть ее такой печальной, но он понимал, что ничего не может поделать. Она будет горевать — возможно, всю жизнь.

И конечно, он не был полным невеждой в психологии: он прочел немало статей на тему семейных отношений и даже посмотрел несколько ток-шоу Опры и Гизеллы. Он понимал, что кое о чем говорить не следует, но порой слова сами слетали у него с языка. Разговорами он просто пытался заполнить вакуум, возникший между ним и Митико.

— Знаешь, — осторожно начал Ллойд, — ведь у тебя будет другая дочь. Твое видение…

Митико бросила на него такой взгляд, что он тут же заткнулся.

Она не произнесла ни слова, но он все прочел в ее глазах. Нельзя просто взять и заменить одного ребенка. Все дети особенные.

Ллойд это знал, хотя у него не было детей. Много лет назад он видел старое кино с участием Мики Руни под названием «Человеческая комедия»,[53] но ничего смешного в этом фильме не было, а к концу просмотра Ллойд решил, что и человеческого в нем не так уж много. Руни играл американского солдата, воевавшего во время Второй мировой войны в Европе. Родни у него не было, но ему очень нравилось, когда другой солдат, его сосед по казарме, читал вслух приходившие из дому письма. Через эти письма герой Руни познакомился со всеми его родственниками: братом, матерью и даже с возлюбленной. А потом этого парня убили в бою, и тот, которого играл Руни, приехал в его родной городок, чтобы передать родным его личные вещи. Возле дома он случайно столкнулся с младшим братишкой погибшего солдата и сразу узнал его, словно родного. Мальчик вбежал в дом, крича: «Мама! Солдат домой вернулся!»

И все. Дальше шли титры.

И зрители должны были, по идее, поверить, что парень, роль которого играл Руни, каким-то образом займет в сердце этой женщины место сына, павшего от немецкой пули в бою во Франции.

Это был обман. Даже подросток — а Ллойду было шестнадцать, когда он смотрел по телевизору этот фильм, — мог понять, что это обман. Один человек никогда не может заменить другого.

И вот теперь ему вдруг пришла в голову глупая мысль о том, что будущая дочь Митико сумеет каким-то образом занять в ее сердце место покойной Тамико.

— Прости, — пробормотал Ллойд.

Митико не улыбнулась. Она только чуть заметно кивнула.

Ллойд не знал, подходящий ли сейчас момент для того разговора, который был у него на уме. Всю жизнь он мучился неспособностью найти нужное время — нужный момент, чтобы назначить свидание девушке-однокласснице; нужный момент для просьбы повысить ему зарплату либо для вторжения в разговор двух людей на вечеринке, чтобы им представиться, или, наоборот, извиниться и уйти, почувствовав себя лишним. У некоторых есть подлинное чутье на подобные вещи, но только не у Ллойда.

И все же…

…и все же этот вопрос необходимо было как-то решать.

Мир приходил в себя. Люди мало-помалу возвращались к прежней жизни. Да, многие ходили с костылями; да, некоторые страховые компании уже объявили о своем банкротстве; да, точного числа погибших до сих пор не назвали. Но жизнь должна была продолжаться. Люди ходили на работу, возвращались домой, ели, смотрели кино и пытались в чем-то добиться успеха.

— Насчет свадьбы… — начал Ллойд и замолчал. Его слова повисли в воздухе.

— Да?

Ллойд выдохнул.

— Я не знаю, кто та женщина — женщина из моего видения. Понятия не имею, кто она.

— Поэтому ты думаешь, что она может оказаться лучше меня?

— Нет, нет, нет. Конечно нет. Просто…

Он замолчал. Но Митико его слишком хорошо знала.

— Ты думаешь о том, что на планете семь миллиардов людей? И что нам просто повезло, что мы вообще встретились?

Ллойд виновато кивнул.

— Возможно, — сказала Митико. — Но если подумать о том, сколько у нас с тобой было шансов не встретиться, получится гораздо больше. Ты жил в Чикаго, я — в Токио, и мы оба оказались здесь, на границе Франции и Швейцарии. Это чистая случайность или судьба?

— Вряд ли можно верить в судьбу и одновременно в свободу воли, — негромко бросил Ллойд.

— Наверное, нельзя, — опустила глаза Митико. — И допустим, ты действительно не готов к браку. Многие мои друзья и подруги женились или вышли замуж, решив, что это их последний шанс. Понимаешь, возраст поджимал, и они рассуждали так: если не сейчас, то никогда. Если что и показало твое видение, так это только одно: я для тебя не последний шанс. А значит, можно расслабиться и не спешить.

— Дело не в этом, — дрожащим голосом произнес Ллойд.

— Нет? — подняла брови Митико. — Тогда принимай решение прямо сейчас. Признавайся. Мы поженимся?

Ллойд понимал, что Митико права. Вера в невозможность изменить будущее помогала ему заглушить чувство вины за случившееся. И все равно как физик он всегда придерживался именно этой позиции: пространство-время представляет собой неизменяемое пространство Минковского. То, что он собирался сделать, уже было сделано, и будущее так же незыблемо, как и прошлое.

Насколько они оба знали, никто не сообщал о видении, в котором хоть как-то упоминалось о том, что Митико Комура и Ллойд Симкоу поженились. Никто не рассказывал о том, что видел их свадебную фотографию в дорогой рамке. Фотографию, на которой были запечатлены высокий синеглазый европеец и миниатюрная японка.

Да, что бы он сейчас ни сказал, это уже было сказано и будет сказано всегда. Но Ллойд не имел ни малейшего представления о том, какой его ответ был запечатлен в пространстве-времени. Его решение — прямо сейчас, в этот момент, на этом срезе времени, на этой странице, в этом кадре фильма — было неведомым. И Ллойду было так нелегко его озвучить, какие бы слова ни слетели с его губ, поскольку он прекрасно знал, что с неизбежностью произнесет эти слова, а вернее, уже произнес.