Возможно, существовали более легкие способы проверить реальность будущего. Он мог бы выколоть себе глаз, отрубить руку, сделать татуировку на лице. Что угодно, лишь бы его облик радикально отличался от того, каким другие люди видели его в своих видениях.

Но нет. Это не сработает.

Не сработает, потому что все это непостоянно. Татуировку можно удалить, отрезанную руку заменить протезом, в пустую глазницу вставить стеклянный глаз.

Нет. Стеклянного глаза у него быть не могло: в собственном видении он лицезрел этот треклятый ресторан нормальным, стереоскопическим зрением. Стало быть, выколоть глаз было бы убедительным тестом невозможности изменить будущее.

Вот только…

…вот только протезирование и генетика постоянно двигались вперед. Как знать, а вдруг два десятилетия спустя ему смогут клонировать глаз или руку? И кто мог утверждать, что он откажется от такого шанса, чтобы исправить увечье, ставшее результатом ошибки молодости?

Его брату Тео отчаянно хотелось верить, что будущее не фиксировано. А вот напарник Тео — этот высокий малый, канадец — как там его? Симкоу, вот как. Симкоу говорил в корне противоположное. Дим видел передачу по телевизору и понял, что его будущее высечено на камне.

А если будущее высечено на камне, если Диму не суждено стать знаменитым писателем, то он не хотел больше жить. Слова были его единственной любовью, его единственной страстью и, честно говоря, его единственным талантом. В математике он был дуб дубом (как трудно ему было учиться следом за Тео в одних и тех же школах, где учителя ожидали от него таких же успехов в точных науках), он не блистал ни в одном виде спорта, не умел ни петь, ни рисовать, и с компьютером у него были сложные отношения.

Конечно, если в будущем он впал бы в тоску, то мог бы покончить с собой позже.

Но, по всей видимости, он этого не сделал.

Да, не сделал. Дни и недели пролетают, как птицы; человек не всегда замечает, что его жизнь не движется вперед, что в ней нет прогресса, что она не такая, о какой он всегда мечтал.

Да, в такую жизнь погрузиться легко. В такую пустую жизнь, какая предстала перед ним в видении. Легко, если позволишь ей день за днем затягивать себя в трясину.

Но он получил подарок: прозрение. Этот малый, Симкоу, говорил о жизни как об отснятом фильме. Вот только киномеханик вставил в проектор не ту катушку и понял, что ошибся, только через две минуты. Произошел резкий скачок, перенос из сегодняшнего дня в далекое завтра, а потом — возвращение назад. Это было совсем не то же самое, что жизнь, разворачивающаяся кадр за кадром. Теперь Дим ясно видел, что его ожидает совсем не такая жизнь, какая ему хотелась бы. Он, подающий мусаку[51] и зажигающий огонь в сковороде для приготовления саганаки,[52] — этот он был уже мертв.

Дим снова посмотрел на пузырек с таблетками. Он понимал, что огромное число людей сейчас размышляют о будущем, о том, стоит ли жить дальше, зная, что им сулит далекое завтра.

Если бы хоть один из этих людей покончил с собой, это, вне всяких сомнений, доказало бы, что будущее можно изменить. Наверняка ему не одному приходила в голову такая мысль. И наверняка многие ждали, чтобы кто-то сделал это первым. Они ждали сообщений в Интернете: «Мужчина, которого другие видели в 2030 году, найден мертвым»; «Самоубийство доказывает неопределенность будущего».

Дим опять взял пластиковую баночку янтарного цвета, сжал ее в кулаке, покачал, послушал, как постукивают внутри таблетки.

Как легко просто нажать на колпачок — вот так, как сейчас, отвинтить его и высыпать таблетки на ладонь.

«Какого они цвета?» — подумал Дим. Вот ведь глупость. Он помышлял покончить с собой, но при этом не знал, какого цвета потенциальное орудие самоубийства. Он отвинтил колпачок. Под ним лежал комок ваты. Дим приподнял его.

Черт побе…

Таблетки оказались зелеными. Кто бы мог предположить? Зеленые таблетки. Зеленая смерть.

Дим наклонил баночку, и таблетка упала на ладонь. Посередине таблетки была бороздка. Нажмешь ногтем — она распадется пополам, получишь маленькую дозу снотворного.

Но ему маленькая доза была не нужна.

Рядом стояла бутылка воды. Дим купил негазированную воду — он не знал, как углекислый газ будет взаимодействовать с таблетками. Дим положил таблетку в рот. Почему-то он решил, что у нее будет мятный привкус, но таблетка оказалась совершенно безвкусной. Она была в тонкой оболочке — как фирменный аспирин. Дим сделал глоток воды. Таблетка послушно скользнула в горло.

Он снова наклонил баночку, высыпал на ладонь три зеленые таблетки, сунул в рот и запил большим глотком воды.

Получилось четыре. Это была максимальная доза для взрослых, о чем было написано на этикетке. Еще там было сказано, что такую дозу нельзя принимать несколько ночей подряд.

Три таблетки Дим проглотил легко, после чего высыпал из баночки еще три, сунул в рот и запил большим глотком воды.

Семь. Счастливое число, так сказать.

А действительно ли он хотел это сделать? Еще было время остановиться. Он мог вызвать «скорую», сунуть в рот два пальца.

Или…

…или еще немного подумать. Дать себе еще несколько минут.

От семи таблеток он, пожалуй, не умрет. Наверняка не умрет. Наверняка такие небольшие передозировки то и дело случались. Ну да, и в Интернете было написано, что нужно проглотить еще как минимум десять…

Дим высыпал на ладонь еще несколько таблеток и уставился на них. На горстку крошечных зеленых камешков.

День девятый. Среда, 29 апреля 2009 года

— Хочу тебе кое-что показать, — заявила Карли.

Джейк улыбнулся и галантно пропустил ее вперед. Они находились в здании Канадской национальной лаборатории ядерной физики и физики элементарных частиц.

Карли пошла по коридору, Джейк последовал за ней. Они проходили мимо дверей, на которых висели постеры к мультфильмам, как-то связанным с наукой. По пути им попадались сотрудники с небольшими цилиндрическими дозиметрами, совсем не похожими на служившие для той же цели в ЦЕРНе тонкие пластинки.

Наконец Карли остановилась перед дверью. С одной стороны находился пожарный гидрант за застекленной дверцей, с другой — фонтанчик с питьевой водой. Карли постучала. Никто не отозвался. Тогда она повернула ручку и открыла дверь. Переступив порог, она обернулась и с улыбкой поманила Джейка пальцем. Он вошел в комнату, и Карли сразу закрыла за ним дверь.

— Ну? — произнесла она.

Джейк растерянно пожал плечами.

— Не узнаешь? — спросила Карли.

Джейк огляделся по сторонам. Просторная лаборатория с бежевыми стенами и…

— О боже! — вырвалось у Джейка.

Да, теперь стены были покрашены бежевой краской, но через двадцать лет их перекрасят и они станут желтыми.

Это была комната из видения. Сейчас на стене тоже висела периодическая таблица элементов — точно такая, какую Джейк видел в своем видении. А вот и лабораторный стол — тот самый, на котором они предавались любви.

Джейк почувствовал, что краснеет.

— Ну что, то самое место? — спросила Карли.

— Да, то самое, — кивнул Джейк.

Конечно, сейчас, в середине рабочего дня, они не могли оккупировать лабораторию, но…

…но в видении Джейка… В общем, если оценка времени была точной, это произошло вечером, в семь часов двадцать одну минуту по женевскому времени, а значит, в этот момент в Нью-Йорке был день — два часа двадцать одна минута пополудни, а здесь, в Ванкувере… утро, одиннадцать часов двадцать одна минута… в среду. Наверняка в это время в лаборатории все трудились засучив рукава. Как же они с Карли могли заниматься здесь любовью в разгар рабочего дня? О, конечно, сексуальная мораль вполне могла деградировать за грядущие двадцать лет, как это происходило на протяжении последних пятидесяти лет, но наверняка даже в далеком 2030-м никто не устраивал себе секс-перерывов на работе. Может быть, 23 октября все-таки было каким-то праздником? Может быть, на работе, кроме них с Карли, никого не было? Джейк смутно помнил, что в Канаде День благодарения праздновали в октябре.