— На меня напали. Я полагаю, представители сил, враждебных и Системе, и вашему делу, профессор, в чем бы оно ни заключалось. Еще больше, чем вы во мне, я уверен в вас: ваша деятельность не может быть направлена во зло человечеству.
— Вы очень близки к истине, молодой человек, ибо мы здесь занимаемся техническим воплощением безынерционного гиперпространственного трансфуркационного перехода, который мне посчастливилось обосновать теоретически.
После экспедиции на Землю и приключения Дэна Ахавы Зоров был морально готов к чему-то подобному, но едва сдержал взрыв восторга и только произнес тихо:
— Это… это величайшее открытие века, профессор! Но почему, почему…
— …Я скрыл это от Совета? — закончил его мысль Вильбах. — Объясню. Над этой проблемой я работал давно, но решение упорно не давалось. Полагая, что приблизить к нему могут разнообразные эксперименты, я набросал программу и передал на утверждение. Эксперименты, признаю, были весьма дорогостоящими, но ведь и перспективы открывались!.. Короче, мне отказали. В этот период времени Совет в очередной раз рассматривал проект «Надежда» о крупномасштабной дезактивации Земли. Я примкнул к группе сторонников немедленного осуществления проекта, заразив многих перспективой применения безынерционной трансфуркации для удаления больших масс радиоактивной, химической и прочей дряни с поверхности нашей прародины. Если бы проект поддержали, в его рамках я получил бы любое необходимое финансирование. Но, как вам должно быть известно, проект зарубили.
— Точнее, отодвинули рассмотрение на двадцать пять лет, — вставил Зоров.
Вильбах фыркнул, живо напомнив Зорову прошлое: точно так же реагировал профессор, когда однажды на зачете Зоров начал путаться в выводе конфигурационного параинтеграла Рэйли — Поттера.
— Через двадцать пять лет меня, вероятно, уже не будет в живых, — с горькой иронией произнес Вильбах. — Да и вам будет за шестьдесят. Вам ведь нравится Планета Карнавалов? Чистое небо, солнышко, ласковый океан… Так неужели бы вам не хотелось окунуться в волны земного океана, позагорать на земном песке — под земным Солнцем?
— Я не знаю в Системе ни одного человека, который не мечтал бы об этом.
— Что не помешало Совету тем не менее принять это идиотское решение… извините за резкость. И давайте не будем об этом, а то у меня поднимется давление… Однажды, пребывая в состоянии черной хандры, я решил воспользоваться — впервые за много лет — положенным мне отпуском и провести две недели на Планете Карнавалов. И то ли очарование чудесной природы благотворно повлияло на мои мозги, то ли по какой другой причине, но решение проблемы безынерционной трансфуркации пришло ко мне именно здесь. Вместе со мной тогда отдыхал, уйдя в отставку со всех постов после памятного голосования в Совете, мой друг и единомышленник Рамон Чандра, главный идейный вдохновитель проекта «Надежда». Помню, мы проговорили до утра, не сомкнув глаз, и тогда же определили свой путь… Сейчас даже не верится, что нам удалось так много, имея так мало, да к тому же сохраняя секретность. Нам очень помогли единомышленники, примкнувшие к работе после «исчезновения». И недавно пришел первый огромный, настоящий успех…
— Ликвидация громадной свалки радиоактивных отходов на востоке Европы?
— Вы в самом деле хорошо осведомлены. Мой друг Горди Чалмерс не дремлет, так?
Зоров не ответил, широко открытыми глазами уставившись на Вильбаха. Он сказал то, что очевидным образом замкнуло логическую цепь умозаключений. И только потом понял и осознал всю грандиозность сделанного Вильбахом и его коллегами.
— Так это правда?! Вы… вы… — Голос у Зорова перехватило, и он с трудом закончил: — …делаете великое… великое и святое дело.
— Великое и святое дело… — горько повторил Вильбах. — И это говорите вы, проголосовавшие против «Надежды»? — Он махнул рукой и отвернулся.
— Не отождествляйте меня с Советом, профессор. Я даже не его член. К тому же, если бы в Совете знали о вашем открытии, я уверен, что все бы изменилось. Перед вылетом сюда меня принял Круг Шести в полном составе, и если бы вы знали, как каждый из этих уставших от страшного бремени ответственности людей мечтает о том, чтобы когда-нибудь человечество вернулось на Землю!
— Они мечтают, а мы делаем, — буркнул Вильбах, не оборачиваясь. Но в голосе его уже не было той горечи.
— Поверьте, профессор! Весь технический потенциал Содружества был бы подчинен вам! Вы бы такое смогли!.. Разве это не очевидно?
— Во всяком случае, далеко не так, как вам. Те, кто уже однажды отверг наш энтузиазм, нашу готовность самоотверженному труду, еще живы и здравствуют. И что помешает им проделать это еще раз? Скажем, под предлогом большей полезности моего открытия на других направлениях? Предлогов вообще можно выдумать множество…
— Извините, профессор, но мне кажется, что вы говорите с чужих слов. И вас не отвергли, нет. Просто временно возобладали другие приоритеты. Возможно, ошибочно, особенно если учесть дальнейшее развитие событий. Что же касается происходящего на Планете Карнавалов… Вам не приходило в голову, что не все здесь… чисто? Я имею в виду не моральный аспект «исчезновения» людей, а нечто иное. Возможно, занятые исключительно научно-техническими проблемами, вы не замечали ничего…
— Замечал, — перебил его Вильбах, — я что, слепец, по-вашему? Но мне давали работать, и это главное. Остальное не имеет значения. На сегодняшний день мы переправили в солнечную топку миллиарды тонн разнообразной мерзости с поверхности Земли! Так что я должен был предпринять, по-вашему? Затормозить работу и заняться сомнительными расследованиями? Или все-таки делать дело, которое действительно и великое, и святое? Я выбрал дело. Единственное — я запретил Фоссу бывать здесь. Поставил Рамону условие — либо я, либо он.
— Кто такой Фосс? — быстро спросил Зоров, мгновенно вспомнив ориентировку Чалмерса.
— А черт его знает. Член не то Совета, не то какой-то комиссии при Совете. Высокий интеллект, хотя и со странностями. Вначале он здорово помог нам, особенно на первых стадиях технической реализации проекта «Наша Надежда», как мы его назвали. Некоторые его инженерные подсказки я бы рискнул назвать, без преувеличения, революционными, хотя он будто бы и не физик вовсе. Именно он поставил условие и настоял на абсолютной секретности… и неустанно твердил о ней. А затем, когда пришли первые успехи, Фосс начал… ставить палки в колеса, что ли. Да, странная он личность, очень странная. Иногда мне кажется, что в нем скрыто… нечто нечеловеческое. Чушь, конечно, но с ним явно связана какая-то тайна. Рамон посвящен в нее, но мне ничего не говорит.
— А…
Но очередной вопрос Зорову задать не удалось. Замигало расположенное над дверью алое табло «Тревога», завыла сирена и голос робота-информатора произнес: «Внимание! Начинаю отсчет времени ликвидации центра по сигналу НОЛЬ. Шестьдесят минут». В алом окошечке появились черные цифры, сменявшие друг друга со зловещей неизбежностью: 60–00, 59–59, 59–58, 59–57…
— Дьявол! — вскричал Вильбах, вскакивая на ноги. — Но ведь это невозможно!
— Что случилось?!
— Включена система ликвидации станции, минуя фазу полной эвакуации!
— Программу можно остановить? — быстро спросил Зоров.
— Никоим образом. Любая попытка подобного рода приведет к немедленному взрыву.
— Кто включил программу?
— Не знаю. И ничего не понимаю. Программа включается одновременно двумя ключами, один из которых у меня, а второй — у Чандры. Мой — вот. Никаким другим образом программу включить нельзя, существуют сторожевые подпрограммы, полностью исключающие такую возможность.
— Компьютерные программы многое что исключают, — мрачно заметил Зоров. — Например, мытье человека крутым кипятком в автоматической душевой с заблокированным замком…
— О чем это вы?
— Да так… Насколько я понимаю, у вас очень мало времени. Что вы собираетесь предпринять?
— Спасать людей. На это, к счастью, хватит и получаса. Но оборудование, особенно уникальное…
