Видимо, он непроизвольно произнес эти слова, беззвучно, одними губами, потому что обрамляющие Глаза ресницы тревожно дрогнули, и их обладательница спросила:

— Простите… вы что-то сказали?

Теперь Зоров увидел розовато-мерцающие губы, по-детски пухлые, чуть приоткрытые, обнажающие идеально ровные белые зубки; губы пытались улыбнуться, но что-то мешало им, что-то, спрятанное в морщинках у уголков рта и почему-то ассоциирующееся у Зорова со странной печатью давней, давней печали… Затем ему удалось охватить взглядом все лицо с кожей чудесной белизны и легким, едва заметным румянцем — отблеск закатного солнца на девственно чистом снегу; мягко очерченный подбородок и чуть вздернутый нос; гордый высокий лоб над узкими дугами бровей в обрамлении тяжелых черных волос. В следующую секунду глаза Зорова поднатужились на еще более общий план, и он увидел гибкую фигурку в глухом облегающем платье цвета темного пламени, кисти рук — тонкие и нежные, как скрипичные струны, длинные стройные ноги, обтянутые паутинкой ртутно поблескивающих новомодных колгот, узкие ступни, удобно покоящиеся в туфельках-»кузнечиках».

— Вы так и будете молчать?

Поле зрения Зорова вновь опасно сузилось, и властно царящие над всем Глаза едва вторично не отправили его в нокдаун.

— Простите… — Слово далось Зорову так, словно на центрифуге в предельном тренировочном режиме. — Я… задумался.

— Ценное качество, — с едва уловимой иронией произнесла девушка. — Хотя здесь предпочитают не думать, а заниматься другими вещами. Вы, вне всякого сомнения, здесь впервые. — Теперь это прозвучало как утверждение, а не вопрос.

— Да, да, — энергично закивал головой Зоров, постепенно обретая дар речи и хоть какое-то подобие уверенности в себе. — Никогда раньше не был здесь, хоть приходилось слышать многое… то есть разное… вот и прилетел… отдохнуть, так сказать… — Он вдруг покраснел, запутавшись в дебрях слов и ощущая их дурацкую двусмысленность. И сделал героическую попытку поправить ситуацию: — Я, честно говоря, немного ожидал от посещения «Рассл…», то есть «Геи-13»… но увидел вас… и оказалось, что приятные неожиданности могут подстерегать даже в этом… гм… месте… — Тут у Зорова хватило ума замолчать; мысленно простонав: «О Господи, что я несу!» — Он опустил глаза и покраснел еще больше. Девушка молчала, но, поскольку Зоров не осмеливался поднять глаз, фантазия живо дорисовала язвительную усмешку на гордом лице, и он произнес с тихим отчаянием: — Не смейтесь… Я веду себя чертовски глупо, но уж очень все как-то… неожиданно.

— Да… неожиданно, — согласилась девушка, и это добавило Зорову смелости:

— А для меня, сказать точнее… ошеломляюще. Вы только не подумайте ничего дурного… я не собираюсь говорить принятых в подобных ситуациях комплиментов, я вообще не умею их делать, тем более нет таких слов, чтобы описать ваши глаза. Я уже думал… но самые красивые слова бессильны. Ну, вот теперь я сказал все как есть… так что не судите строго. Он сделал героическое усилие и поднял глаза. И не увидел ни насмешки, ни иронии; казалось, она даже не слышала его, всматриваясь ему в лицо со странной настойчивостью, словно пытаясь разглядеть что-то пока недоступное. Зоров ощутил вдруг хлынувший на него хаос неожиданных, непонятных эмоций, и собственные переживания поспешно ретировались и попрятались в закоулках души, потому что тут все было гораздо, гораздо серьезнее. Но пока он ничего не мог понять. Озадаченный и озабоченный, Зоров напряг восприятие, и в этот момент девушка, он видел это, приняла решение.

— Меня зовут Джоанна Рамирос, — после короткой, но мучительной борьбы с собой, от которой жарко полыхнула чернота ее глаз, произнесла она и быстрым, решительным движением протянула руку.

«Как голову на плаху», — шальной ракетой пронеслось в сознании Зорова, и от чудовищной нелепости этого сравнения он вздрогнул и потряс головой, пытаясь вышвырнуть из мозгов занозистую мысль.

— Александр… Александр Зоров, — хрипло произнес он и осторожно пожал тонкую ладонь.

— Рада знакомству, — стандартную фразу венчала стандартная улыбка, но за ней крылось нечто отнюдь не веселое, и было заметно, что маскирует она другие чувства и мысли… настойчивый и едва ли не болезненный интерес, какое-то непонятное, нервическое ожидание…

— Итак, вы прибыли сюда отдохнуть, — сказала Джоанна.

Вновь стандартная фраза и неясный, тревожащий подтекст… Зоров молча кивнул, совершенно не представляя, как вести себя и что говорить. Броситься очертя голову в омут неопределенности, куда явно и круто сворачивал вроде бы безобидный разговор? Но если бы он смог разглядеть хоть намек на ключ к происходящему… Выручил инстинкт — тот самый, который непроизвольно отодвигает человека от края пропасти. Зоров сделал вид, что ничего особенного не происходит, и обычный разговор скользит себе по обычному, накатанному руслу.

— Вы тоже на отдых? — постаравшись придать голосу беззаботные интонации, спросил Зоров.

— Увы, я здесь работаю. Поэтому, кстати, хорошо отличаю завсегдатаев от новичков. Далеко не все любят бывать здесь, а кое-кто открыто называет «Гею-13» не только миленьким словечком «Расслабуха», но и похлеще — притоном. — Она не изменила тона, по-прежнему вся в ожидании, как натянутая тетива арбалета.

— Глядя на вас, Джоанна, я убеждаюсь, что критики «Геи-13» столь же далеки от истины, как Туманность Андромеды от Солнца, — игривый тон почти удался Зорову.

Лишь едва-едва дрогнули уголки губ Джоанны, взгляд слегка затуманился, тетива чуть ослабла. Было заметно, что она приняла очередное решение:

— Будем считать, Александр, что я отвергла брошенный вами спасательный круг. — И совершенно неожиданно спросила: — Вы любите стихи?

Зоров даже не удивился, лишь зябко повел плечами. «Вновь мгла заволокла путь, и кони захрапели, пугаясь топкой, вязкой почвы».

— Почему вы спросили об этом?

— Когда я обратилась к вам и вы обернулись, то долго и как-то странно смотрели на меня… а потом будто бы прошептали стихотворную строку.

— Я уже говорил, — Зоров смутился, — это было навеяно чарами ваших глаз… А стихи я люблю. Только вот на интерлинге стихов не пишут. У вас какой родной язык?

— У меня их два — английский и испанский. Предки моей матери жили в Англии, в графстве Суссекс, в настоящем средневековом замке. А отец у меня испанец, Алонсо Рамирос. И он говорит, что в его жилах течет кровь великого Гарсиа Лорки. А значит, она течет и во мне. Вы знаете испанский?

— Немного.

— Тогда послушайте.

Как-то незаметно они углубились в одну из галерей и оказались на небольшой уютной террасе, примыкавшей к галерее. За распахнутым настежь окном шумел ночной парк. Шел дождь, пахло прелыми листьями, деревья стояли, как затаившиеся в ночи великаны. Две-три звезды мерцали в тусклом разрыве облаков. Откуда-то издалека доносилась музыка, тихая и грустная, и сливалась с шорохом дождя и негромким, печальным голосом Джоанны.