«Интересно, что он хотел этим сказать?» — думал Зоров, озадаченно глядя на дверь. Как и много лет тому назад, слова Учителя порой ставили его в тупик. Долго ему ломать голову не пришлось, дверь распахнулась, вошла целая делегация светил врачебного Олимпа, среди которых Зоров узнал председателя Высшей медицинской контрольной комиссии профессора Бирнса и самого члена Круга Шести Лэмюэля Лоусона. Зорову помогли перелечь на антигравитационную повозку (которую медики упрямо продолжали именовать «каталкой», несмотря на отсутствие у нее даже признаков колес), и торжественная процессия направилась в диагностический центр.

Только через несколько часов, подвергнутый устрашающему количеству анализов и диагност-процедур, Зоров вновь оказался в своей палате и с наслаждением вытянулся на кровати. Чувствовал он себя словно после марш-броска километров на двадцать, да с полной десантной выкладкой, да по трассе категории не ниже третьей… Радовало одно: послезавтра он сможет покинуть стены лечебно-восстановительного центра и приступить к тренировкам под руководством сэнсэя Ямото Сузуки. Почти как в славные далекие деньки… вот именно почти. Зоров непроизвольно нахмурился. Да, многовато приключилось с ним в последнее время, даже чересчур… Он почувствовал вдруг нараставшую потребность в собеседнике, который бы знал его, как никто другой, и которого он знал бы так же.

— Ну вот мы и снова вместе. А ведь могло быть хуже, не так ли. Вяз?

— Хуже, лучше… Принимай происшедшее как данность, — проворчал Вяз.

— Ты что, не в настроении?

— А чему радоваться?

— Может, и ты боишься чего-то, как мэтр Чалмерс?

— Ты глуп. И мне стыдно, что у меня такое неразумное первое Я. Мне не приходилось встречать человека более мужественного, чем Чалмерс. Индивидуум, не испытывающий страха вовсе, ущербен точно так же как тот, кто лишен чувства боли. Смелым и отважным можно считать лишь человека, на поступках которого испытываемый им страх не отражается, а если и отражается, то изменяет их в лучшую сторону. Преодоление страха — суть смелости. И чем более эффективно преодоление, тем более высокой степенью отваги отмечен человек. А уж превратить опасность и ее страх в источник силы — это удел героев.

— У тебя, очевидно, очередной ностальгический приступ по пропахшим нафталином истинам с тысячелетней бородой?

— Истина — даже если она древняя, общеизвестная, банальная даже, — тем не менее истина. И если кое-кто начинает ее подзабывать, то нелишне напомнить…

— Хорошо. Я не об этом хотел вести речь. Но напоролся на твою вторую ипостась — язву, то бишь «Я Зорова Второе уязвляющее».

— Скорее «уязвленное», — буркнул Вяз. — Однако ты прав, настроение у меня ни к черту.

— Что так?

— Расставание всегда тяжело, даже если перспектива впереди будто бы неплоха.

— Ты говоришь загадками.

— Видишь ли, этот наш разговор будет… последним, Алзор.

— То есть… Не понимаю.

— У меня такое предчувствие. А может, в свете изложенного Эйфио, и знание. Точнее, предзнание.

— Нельзя ли подробнее? А то, признаюсь, у меня даже мурашки по спине побежали…

— Каким-то образом я знаю, что события скоро пустятся вскачь и захлестнут тебя — настолько, что тебе будет не до глубокомысленных диалогов со вторым срезом твоей души… или твоей первой производной… со мной, короче. А затем произойдет некий качественный скачок, и я стану тебе не нужен… точнее, ты поглотишь меня, как и свое третье «я», и все остальные, о которых пока можешь только догадываться. Меня это и радует, и огорчает одновременно… Такие чувства могла бы испытывать мыслящая гусеница перед превращением в куколку.

— Куколка затем, как правило, превращается в красивую бабочку, — заметил Зоров.

— Поэтому я и говорил о радости. Но, как мне кажется, ты хотел потолковать о другом.

— Даже не знаю теперь… Слово «последний» настроило меня на минорный лад.

— Ерунда. Начнем с того, что мое мнение не есть истина в последней инстанции. Не исключено, что я ошибаюсь и нам предстоит еще множество приятных диалогов. О чем ты хотел поговорить? О том, что произошло после возвращения с Земли?

— Да. И особенно — о разговоре с членами Круга. Пожалуй, тогда я пережил самое большое потрясение в жизни.

— Уверен, не последнее. У тебя еще все впереди, как в песне поется. Но что же из услышанного поразило тебя больше всего?

— Трудно даже ответить однозначно… Пожалуй, история Августа Кауфмана и его поразительное «Завещание». Как физика, меня захватил рассказ Эйфио о Мак-Киллане и его теории. Ибо если она верна, то является самым грандиозным достижением человеческого разума за всю историю существования нашей цивилизации. Кауфман и Мак-Киллан! Два таких ярчайших гения — и их загадочная гибель, от которой веет холодком потустороннего, как и от зловещего словосочетания «фактор Кауфмана»… Ты знаешь, он ведь и меня коснулся.

— Знаю. Ты — значит, и мы все, твои производные, — был на волосок от смерти.

— Ничего, Вяз, прорвемся. Против лома нет приема, окромя другого лома, как говаривали мои предки. Плохо только, что о грозящем ломе почти ничего не известно. Хуже всего, что не знаешь, в чьих руках этот лом…

— А вот это тебе, уверен, предстоит выяснить на Планете Карнавалов. Так сказать, конкретно. Потому что в общем виде суть явления под названием «фактор Кауфмана» должна разъясняться в теории Мак-Киллана.

— Не сомневаюсь, милый Вяз. Вот только теория не дошла до нас, в силу все того же злополучного «фактора».

— Рано или поздно теория будет восстановлена. Над этим, как ты знаешь, работают, притом очень упорно. Кстати, ты бы не желал испробовать свои силы?

— Нет. Пока, во всяком случае. Передо мной сейчас только одна цель — Планета Карнавалов. Остальное второстепенно. Хотя я бы покривил душой, если бы утверждал, что никогда не пытался облечь качественные положения и выводы в стройный ансамбль математических абстракций. Пока без особых успехов, но кто знает… И вот еще что: на меня исключительно сильное впечатление произвел тезис Мак-Киллана о неизбежном слиянии двух великих путей познания сущего — пути духовного и пути физического. И если мне и суждено внести свою лепту в воссоздание теории Мак-Киллана, то я отнюдь не убежден, что произойдет сие на традиционном для меня физическом пути. И оставляя пока в стороне любые математические абстракции, хочу сказать еще несколько слов о картине мира по Мак-Киллану. В дополнение к тому, что услышал от Эйфио.

— Во мне ты найдешь очень внимательного и заинтересованного слушателя.

— Не сомневаюсь. Итак, если принять четырехполюсную модель Вселенной, можно попытаться сделать предположение о характере сил Разрушения и Созидания. Как отмечал Эйфио, вся информация о Вселенной изначально закодирована в модуляциях базисного энергоуровня Мироздания — нуль-поля вакуума. Для удобства назовем эту закодированную запись исходной матрицей информполя. Принятие полярной модели приводит к выводу о существовании вполне реальных физических воздействий как искажающего, так и восстанавливающего характера. Энергетика этих сил, очевидно, того же, наиболее глубинного уровня — базисного. Сочетание этих воздействий, имеющее некий главный вектор равноденствия, и приводит к движению Вселенной по четвертой координате событийного пространства, то есть во времени.

— Весьма фундаментальный вывод. Но у меня по ходу возник вот какой вопрос: можно ли считать, учитывая, что Вселенная эволюционирует в сторону усложнения, что силы Созидания превалируют над силами Разрушения?

— Во-первых, тебе следовало бы вместо «учитывая» употребить слово «предполагая». Усложнение Вселенной в процессе эволюции отнюдь не бесспорная аксиома. Хотя совершенно очевидная для меня, причем на всех уровнях: микро, макро, мега. Ну а во-вторых, я думаю, что воздействие полюсов на Вселенную строго симметрично — во всяком случае, в достаточно большие промежутки времени.

— Почему же тогда происходит усложнение Вселенной, если принять этот постулат?