Когда они выбрались из котлована и быстрым шагом двинулись в обратный путь, Зоров нарушил молчание:

— Экспедиция будет, — твердо сказал он. — И, я уверен, не одна. Человечество долго стояло перед запертой дверью, но сейчас она начинает приоткрываться. И мы шагнем за порог.

— Что только нас ожидает там? — задумчиво спросил Ахава.

— Что бы ни ожидало — человек не остановится.

— Да, — согласился Ахава, — так уж мы устроены, что не останавливаемся, а запертые двери только подстегивают… и если мы не находим ключей, то просто взламываем эти двери. Нужно ли ломать — вот вопрос! Зоров искоса взглянул на Ахаву и усмехнулся.

— А вы философ, Дэн.

— Я действительно люблю поразмышлять над разными вещами и философию изучал в свое время. Вы удивлены? Но тогда то, что вы доктор физики, еще более удивительно.

— Видите ли, Дэн, я долго, как это говорится, искал себя. Я еще и светомузыку писал, и в транссолнечных регатах участвовал…

— Так не вы ли, часом, выиграли гонку в восемьдесят первом? — неожиданно вмешался Климов.

— Да. Интересуетесь гонками на фотонных яхтах?

— Мой брат яхтсмен. И в той гонке занял шестое место.

— Виктор Климов?! Помню, как же. Тесен мир однако.

Ахава засмеялся.

— Интересно, что бы вы сказали, командир, если бы узнали, что профессор Тосиро Като мой родной дядя по матери? Вы должны его знать.

— Вы решили заставить меня усомниться в теории вероятностей, — тоже рассмеялся Зоров. — Конечно же, я знаю Тосиро Като, слушал его блестящие лекции по физике микромира. Что ж, я очень рад. Будет о чем потолковать на обратном пути.

Так, перебрасываясь фразами и не забывая зорко поглядывать по сторонам, разведчики вышли в знакомый туннель, который привел их к колодцу — выходу из-под земли. Неожиданности больше не подстерегали их — они благополучно выбрались наверх и зашагали по гладкому гравиниту в направлении ожидающего их бота с Герлахом и Корнуэйном. Был день, и Зоров автоматически отметил, что их поход длится уже почти восемнадцать часов. С тусклого серого неба сеялся мелкий дождь, на плоской, как стол, равнине глазу не было за что зацепиться. Несмотря на всю унылость окружавшего их пейзажа, настроение разведчиков было приподнятым. И это было естественной реакцией молодых мужчин, профессионалов, хоть и чертовски уставших, но выполнивших задание и, несмотря на обилие опасных, неприятных и странных приключений, обошедшихся без потерь. Что случалось далеко не всегда, и им это было известно лучше, чем кому-либо.

— Дэн, кусать хосесь? — спросил Климов не очень хорошо говорившего по-русски японца. И сам заржал, не дожидаясь ответа.

— Я-то и хочу, и буду, — спокойно отозвался Ахава, пряча в уголках губ улыбку, — А вот ты — нет. Тебе не дадут.

— Это почему же? — возмутился Климов.

— А потому, что таких, как ты, в этот… ах да, калашный ряд! Не пускают.

Тут же и Зоров не выдержал и так расхохотался, что слезы выступили.

— Ну, Дэн, так вы весь аппетит Василию отобьете!

— Что вы, командир! Сделать это почти столь же трудно, как изменить мировую константу.

— Ладно, Дэн, — с притворным огорчением буркнул Климов.

— Два — один в твою пользу. Пока! — Он сделал ударение на последнем слове. — Вы, японцы, народ хитрый, но и мы не лыком шиты.

— Это в смысле — не из лаптей щи хлебаете?

— Лаптем, а не из лаптей, балда! — Климов снова развеселился.

— Балда? — глубокомысленно переспросил Ахава. — А, знаю! Вы, русские, очень любите эту самую балду гонять.

— Командир! — охнул Климов. — Я понял, кто Дэна похитил. Наши ребята, русские! Во как здорово Дэна погоняли!

Тут уже не сдержал улыбки и невозмутимый японец.

— Два — два, Вася, согласен. Боевая ничья.

— Чья или ничья — это мы еще поглядим.

— Ну, ну, разошелся! Недаром говорят: не будите русского медведя… Предлагаю, как говорят шахматисты, все-таки ничью.

— А вы неплохо знаете русский фольклор, Дэн, — заметил Зоров. — Во всяком случае, лучше, чем я — японский.

— У меня, как и у вас, командир, тоже было много разных увлечений. Сколько, например, вы знаете земных языков? Не безукоризненно, конечно, а на уровне разговорного общения и чтения беллетристики?

— Из родственных русскому неплохо знаю украинский и польский. Затем английский, французский, немного испанский.

— Я знаю двадцать три языка. На многих, в том числе и на русском, говорю с заметным акцентом, но вполне свободно. Кстати, о языке: на каком языке говорила с вами Дальвира?

— На русском, как ни странно. Это вас смутило, Дэн?

— Ты тоже слышал русскую речь? — не ответив на вопрос Зорова, повернулся к Климову Ахава.

— Да… А как же, черт побери! К чему ты клонишь, Дэн? А что, по-твоему, я должен был слышать суахили?

Теперь уже Ахава проигнорировал вопрос Климова. Он торжествующе обратился к Зорову:

— Вот вам, командир, еще одна загадка. Дело в том, что я совершенно отчетливо слышал льющуюся из уст Дальвиры безукоризненную японскую речь!

Климов присвистнул.

— Это значит, — сказал Зоров, усилием воли гася нахлынувшее возбуждение, — что она общалась с нами телепатически. Внушая при этом, что говорит на родном для каждого языке.

— Посланница иного мира! — воскликнул Климов.

— Во всяком случае, я все больше склоняюсь именно к этой мысли.

Зоров несколько раз глубоко вздохнул. Он никак не мог отогнать воспоминания об одном странном сне из далекого детства… Сколько лет ему было? Семь, восемь? Или, может быть, девять? Начитавшись и насмотревшись фантастики, он страстно мечтал, что именно он, когда вырастет и станет звездолетчиком, первым из людей встретится с братьями по разуму. И однажды ему приснился сон… Страшный и непонятный, ибо совершенно не совпадал с его оптимистическими грезами наяву. И не догадка, а уверенность в поразительном, невероятном сходстве картин того детского сна с происшедшими в подземелье событиями больно хлестнула Зорова по нервам. Он постарался скрыть свое состояние от Ахавы и Климова, Кажется, ему это удалось, во всяком случае, если они что-нибудь и заметили, то приписали это удивительному открытию телепатических способностей Дальвиры.

— В общем, одну загадку можно считать разгаданной, — заявил Климов с довольной улыбкой.

— Твое заявление, Василий, сильно отдает фанфаронством, — сказал Ахава.

— Вот как? — язвительно спросил Климов. — Тогда что ты скажешь о другой загадочке — о результатах гадания некой старушенции по имени Пифия? — И он рассказал Ахаве о том, что произошло в маленькой комнатка. По ходу повествования он как-то незаметно помрачнел, и даже явное изумление на обычно бесстрастном лице друга не потешило самолюбие Климова — а именно этой цели он поначалу добивался.

— А что вы скажете, командир? — почему-то тихо спросил Ахава.

— Я вижу, что легкий треп перешел в серьезный разговор… Скажу честно: поначалу и меня гадание этой Пифии стукнуло по нервам. Но я ученый, и в трансцендентальную чушь не верю. Факт либо должен иметь научное материалистическое объяснение, либо это не факт.

— Я позволю не согласиться с вами, командир, — сказал Ахава. — Выводы из научного знания, но не материалистического, а духовного, также бывают верны и подтверждаются практикой, экспериментом, каковой, как известно, является критерием истины. Зоров хотел возразить, но вдруг вспомнил долгие часы медитаций и неспешных, полных скрытого смысла разговоров с сэнсэем Ямото Сузуки в тиши опустевшего зала «до-дзе», когда остальные ученики покидали его, и он оставался наедине с учителем…

— Видите ли, Дэн, я глубоко убежден, что два пути познания мира — научно-материалистический и духовный — когда-то непременно сольются, и будет построена удивительная и — главное! — ВЕРНАЯ картина мира во всей ее грандиозной сложности, красоте и величии. Но до этого, очевидно, еще далеко. Что же касается прорицаний Пифии, так еще Оккам предостерегал от введения лишних сущностей. Почему все не объяснить гораздо проще: старушка оказалась, как и Дальвира, телепаткой и смогла прочитать необходимую информацию о погибшем друге Климова в его же мозгу.