Ефим оторвал взгляд от янтарной поверхности налитого в чашку чая и посмотрел на Гергелевича в упор.
– Так! – неожиданно для самого произнес он. – Именно это я и хочу сказать…
И тут же снова опустил взгляд.
В янтарном чае рублевой монетой плавал свинцовый свет, падающий из окна.
Гарри Григорьевич поднялся, пересек комнату, подошел к выключателю у выхода в коридор и зажег свет. В чашке, стоящей перед майором, вспыхнуло пять маленьких солнц – столько ламп горело в могучей лапчатой люстре под потолком.
– Да, пойми, Ефим, нет у меня ГПУ! И ни у кого нет! – махнул рукой Гергелевич.
– И Чапеля нет! – заметил майор.
Генерал застыл у двери.
– ГПУ здесь не причем! – раздраженно произнес он. – А я уж, тем более, здесь не причем!
– А кто причем? – спросил майор. – Кто?
Лицо Гергелевича порозовело, то ли от темы разговора, то ли от выдержанного коньяка из стальной фляжки.
– А о том, кто причем, – медленно произнес он, – о том, кто причем, ни мне, ни тебе, Ефим Алексеевич лучше не знать! Есть такие вещи, которые лучше не знать! Вообще! Никому!
– Я так не думаю, Гарри Григорьевич! – повысил голос Ефим. – А, если, Чапель – не последний? Если это только начало? Если завтра еще кто-нибудь исчезнет? Вот я и хочу знать, если вы здесь не причем, то кто здесь все-таки причем?
Гергелевич достал фляжку, сделал хороший глоток и, выдохнув, раздраженно сказал:
– Дался вам всем этот Чапель! Да, Чапель сам виноват, если хочешь знать! Совал свой нос, куда попало, ну вот и получил!..
Ефим тоже начал раздражаться.
– А кто его вину установил? Вы? Или кто-то другой себя в судьи назначил? А, если завтра вы ему не понравитесь? Или я? Или мы все, а? Вот я и хочу знать, кто этот судья!
– Чтобы его остановить? – склонил к плечу длинное лошадиное лицо старый конструктор.
– Чтобы его остановить, – кивнул Ефим.
Гарри Григорьевич наклонил голову к плечу, рассматривая майора, словно новую мебель, потом поднес фляжку ко рту. Но пить не стал.
– А не получится! – блеснув глазами, произнес он. – Никак не получится!
На этих словах Гергелевича в коридоре нервно заколотился дверной звонок.
32. Незваные гости
За стеной прозвучали шаги Генриетты Павловны.
Щелкнул дверной замок, и раздались голоса. Рядом с мягким женским голосом экономки басовито звучали мужские.
– Это еще что за визитеры? – с неостывшим раздражением в голосе произнес Гарри Григорьевич, но выглядывать в коридор не стал. Изобразил на лице крайнюю досаду, запрокинул голову и повесил над ней фляжку. Но кроме нескольких капель ничего не дождался. Он развел руки в стороны с выражением: «Мало мне всех неприятностей, так тут еще и коньяк подевался неизвестно куда! Ну, как жить?»
Он досадливо чмокнул лошадиными губами, спрятал фляжку в задний карман брюк и направился к столу.
Гарри Григорьевич сел на свое место в его торце, лицом к входу. Подумал, поставил локти на стол и, сцепив ладони, соорудил подставку для головы. Потом уткнул в нее подбородок и уставился в находящийся против него дверной проем.
Как только он это сделал, из сумерек коридора выплыла коренастая фигура Виктора Сергеевича Секаченко. За ним возвышались головы двух бойцов. А рядом, оттиснутая к дверному косяку, маячила белым овалом лица Генриетта Павловна.
Начальник службы безопасности «Локомотива» окинул комнату взглядом. Когда он скользнул по Ефиму, майору показалось, что рядом с его лицом мечущейся бабочкой порхнуло бритвенное лезвие.
– Добрый вечер, Гарри Григорьевич! – без всякого намека на доброту, произнес Виктор Сергеевич.
– Чем обязан? – бесстрастным тоном директора банка, встречающего очередного просителя кредита, осведомился Гергелевич.
В это время раздался громкий стук. Взгляды всех присутствующих невольно прыгнули в то место пространство, откуда он исходил. На полу лежала пустая керамическая вазочка, сделанная в виде маленькой античной амфоры. Она упала с подоконника.
В следующую секунду плотная коричневая штора на окне вздулась. Из-под нее показалась снежная тюлевая занавеска и затрепетала, как живая. Через секунду ткань успокоились, но, оттолкнув шторы, в комнату въехала распахнувшаяся оконная створка. В комнате нашатырно-остро запахло приближающимся дождем. Он нес тревогу и томительное предчувствие События.
Все находящиеся в комнате оцепенели, словно пораженные мороком.
Первым пришел в себя Виктор Сергеевич.
Он по-собачьи встряхнулся и, обращаясь к хозяину дома, произнес:
– Гарри Григорьевич, прошу понять меня правильно! Но время вышло. Больше мы ждать не можем! И не будем! Москва нам такой возможности не дает! – он бросил взгляд на сидящего рядом с Гергелевичем Ефима и, раздельно выговаривая каждое слово, произнес:
– Прошу. Вас. Выдать. ГПУ.
Гарри Григорьевич оторвал подбородок от подставки из переплетенных рук, откинул голову назад и в таком положении некоторое время рассматривал Виктора Сергеевича.
Потом он расцепил пальцы и отправил правую руку за спину. Вернулась она с зажатой в ладони фляжкой.
В ту же секунду Виктор Сергеевич заученным движением выдернул из-под пиджака пистолет и направил его ствол на Гергелевича.
– Положите эту штуку на стол! – крикнул он. – Ну! Быстро!
В его голосе Ефим ощутил страх.
Гергелевич удивленно скомкал лошадиные губы и слегка покачал фляжку в ладони, словно пытаясь продемонстрировать: там ничего нет. Коньяк-то кончился!
– Я сказал, на стол! Иначе стреляю! – Секаченко довел количество угрозы в голосе до последнего предела.
Но Ефим почувствовал: в голосе Виктора Сергеевича возросла не только степень угрозы, направленной во внешний мир, но и степень его собственного страха.
Гергелевич недоуменно повел бровями и положил фляжку на скатерть.
Секаченко подошел к столу.
– Гарри Григорьевич, давайте сделаем все по-хорошему, – сказал он. – О деньгах я больше говорить не буду. Они вас ждут. Отдайте ГПУ и закончим на этом.
– Мир сошел с ума… – вздохнул Гарри Григорьевич. – Нету у меня этого ГПУ, ВЧК или чего там еще! Нету!
– Гарри Григорьевич! – не пряча пистолет, произнес Виктор Сергеевич. – Если вы по-плохому, то ведь и мы можем по-плохому. Ваша сестра, что живет в Новосибирске, у наших друзей. Она вас тоже просит отдать ГПУ! Иначе мы не ручаемся за ее здоровье и даже жизнь… Думаете я шучу? Нет, не шучу! Можете убедиться!
Начальник службы безопасности вынул из бокового кармана таблетку мобильного телефона, набрал номер, что-то сказал в трубку и кивнул головой. Потом он положил таблетку на стол и щелчком послал ее на другой конец стола – к Гергелевичу. Тонкая пластмассовая лодочка заскользила по крахмальной скатерти, как санки по льду.
Генерал осторожно, будто боялся, что его ударит током, взял мобильник и поднес к уху.
По мере того, как он слушал, его лицо менялось. И без того, бледное, оно в течение нескольких мгновений приобрело угольный оттенок. Глаза ввалились внутрь глазниц, а толстый лошадиный нос заострился. Теперь он походил скорее не на лошадь, а на орла-беркута. Только не гордо сидящего на скале, а лежащего в траве с петлей изготовителя чучел на тонкой шее. Он растерянно обвел огромными глазами комнату, не остановившись ни на ком.
Но Ефиму показалось, что эти глаза, как заглянули к нему в душу, так неотрывно и продолжали в нее смотреть.
– Ну, теперь, Гарри Григорьевич, вам ясно, в какие игры вы играете? – катая желваки, произнес Секаченко. – Отдайте ГПУ!
Ефим повернулся всем туловищем к стоящему у стола гостю и сказал:
– У Гарри Григорьевича его нет.
Виктор Сергеевич взглянул на него черными отверстиями своих глаз и вопросительно поднял брови.
– Пульт у меня, – сказал майор.
Секаченко, как будто, даже обрадовался.
– Да-да-да! – весело сказал он. – Ну, конечно! Как же здесь без Москвы! Значит, уже приобрел прибор, соколик? Ну, я так и думал, что все этим кончится! А ты чего признался-то?
