В кабинете наступила тишина.

Ефим постоял, прислушиваясь. Он не мог понять, вышел Миногин из кабинета или нет. Осторожно приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. Там никого не было. Видимо, Эдуард Петрович, провожая гостя, вышел в приемную.

Майор шагнул в кабинет, пересек его и выглянул в приемную. Там он не обнаружил не только Недорогина, но и величавой хозяйки приемной: ее мягкое кресло на винтовой ножке пустовало.

Мимикьянов пожал плечами, вышел из приемной и медленно двинулся по темноватому коридору заводоуправления. Пошел не в сторону парадной лестницы, куда сначала хотел, а – в противоположном направлении. Прислушиваясь к себе, он понял: туда его развернула коварная Интуиция.

Ефим шел по темному заводскому коридору.

В нем плавали сумерки. Окон в коридоре не было: по обеим его сторонам разбегались кабинеты, а лампы дневного света горели через одну.

Заводоуправление находилось не так уж близко к цехам. Между ним и огромными производственными корпусами лежал обширный сквер с бубликом фонтана посередине. И все равно по коридору бродили горьковатые запахи разогретого под резцом металла, новой резины и моторного мазута.

Ефим шел по длинному коридору и ловил себя на странном ощущении. Ему казалось: кроме десятков слоев краски, на капитальных стенах заводоуправлении лежат невидимые слои из прозвучавших здесь за полвека слов, смеха и слез. Какие дела знали эти коридоры! Были времена, когда не только квартальная премия, – судьбы планеты зависела от начальной скорости вылета артиллерийского снаряда или быстроты поворота башни, собираемых на заводе танков.

Здесь торопливой походкой ходил невысокий и крепкий, как гриб боровик, первый директор Машиностроительного завода Петр Иванович Бачурин. Он жил тут же, в поселке, и являлся для заводчан и папой, и мамой, и царем-батюшкой в одном лице. К нему шли и с жалобой на начальника цеха, из осторожности не дающего согласие на повышение скорости резки металла, и с жалобой на собственного мужа, повадившегося бегать к бесстыжей Людке-лаборантке. И Петр Иванович решал и судил, как полномочный представитель самой Судьбы.

В этом здании с высокими потолками, заводские командиры отчаянно ломали головы, кем заполнить цеха вместо станочников, ушедших на фронт?

Находящиеся по другую линию окопов директора германских заводов Крупа и Тиссена могли без труда заменить мобилизованных в вермахт прекрасных германских рабочих потомственными металлистами из Франции, Голландии или Бельгии.

А Петр Иванович Бачурин имел возможность выбирать только из никогда не видевших металлорежущего станка подростков, домохозяек и вчерашних крестьян.

И, все-таки, Петр Иванович победил. Его танки на голову превосходили машины, сделанные руками лучших рабочих Европы.

Как потом скажет авиаконструктор Сергей Ильюшин, создатель бронированных штурмовиков «ИЛ-2», что в нашей армии называли «летающими танками», а в немецкой – «черной смертью», войну выиграл наш школьный учитель. Он научил своих учеников думать. А думающий человек сам способен научиться всему на свете. Для него нет неподвластных профессий.

Одна из дверей по пути движения майора открылась, и из нее неторопливо выплыла секретарша директорской приемной Валентина Сергеевна. Майор столкнулся к ней нос к носу.

– Вы уже уходите, Ефим Алексеевич? – приподняла брови хозяйка приемной.

В суровой атмосфере заводоуправления на Ефима словно бы дохнуло легким ароматом подснежника. И, еще, как ему показалось, – аристократизмом. Ефиму подумал, именно такое ощущение должны были производить члены царствующих фамилий или потомственные дворяне. Хотя, Ефим знал: Валентина Сергеевна Алтайцева родилась в прииртышской казачьей станице, и ни дворян, ни даже телеграфистов с незаконченным гимназическим образованием в роду не имела.

Но Мимикьянов давно заметил: настоящие аристократы почему-то почти всегда рождаются в простых крестьянских семьях. И очень редко – в семьях, которые сами себя аристократами считают.

Сколько Ефим встречал таких: и дед – генерал и бабка – графиня, и отец – счет деньгам потерял, и сам закончил университет. А посмотришь на него – какое уж там!.. Случись у такого неблагоприятный поворот в судьбе, и влезает в роль лакея, как рука в перчатку. И следов достоинства на лице не остается. А настоящий аристократ, он хоть во дворце, хоть в будке путевого обходчика – все равно аристократ. Его сразу видно, с лакеем не спутаешь.

Что же такое аристократизм? Для себя Мимикьянов вывел формулу: любознательный ум и внутреннее уважение к другим. Сочетание этих двух качеств неизбежно отражается на лице, – в выражении глаз, тембре голоса и даже походке.

Все остальное для попадания в элитарный мир аристократизма особого значения не имеет. Ни титулы дедов, ни богатство отцов, ни умение есть рыбу двумя вилками, ни знание иностранных языков. Все это – лишь поддельные членские билеты этого клуба избранных.

Клуб подлинных аристократов – закрытый. Но войти может каждый. Только разрешением на вход является не та сумма, что имеешь на своей кредитной карточке, а та сумма, что имеешь в своей голове.

– Ефим Алексеевич, помогите ему! – сказала Валентина Сергеевна. И в глазах ее стояла просьба.

– В чем помочь? – спросил майор.

– Я не знаю, в чем! Но я же вижу, Эдуарду Петровичу нужна помощь, – Валентина Сергеевна дотронулась ухоженной рукой до груди Ефима.

Майор подтянулся, будто внезапно обнаружил себя стоящим в строю.

– Постараюсь, – ответил он.

– А вы уже уходите? – в голосе секретарши словно бы плеснулось беспокойство. – Эдуард Петрович попросил вас обязательно его дождаться!

– Я вернусь, – успокоил он женщину. – Загляну только в режимный отдел, – сообщил майор, идущий в направлении прямо противоположном тому, где находился заводской отдел режима и безопасности.

– Я так и скажу Эдуарду Петровичу, – тактично не заметив этого, кивнула хозяйка приемной.

Расставшись с царственной секретаршей, Ефим дошел до конца коридора и оказался на темной пожарной лестнице. Потоптался по ее черно-белому шахматному полу.

«То, что Миногин с компанией сюда прибыл не площадку под опытное производство искать – это ясно… – думал майор. – А вот, кто это мешать ему взялся? Беспокойный Секаченко? Очень возможно. Ему ведь тоже ГПУ сильно иметь хочется… Что же это все-таки за штука такая? Может Недорогин преувеличивает? А, если нет?..»

Сам не зная почему, майор стал медленно спускаться по эвакуационной лестнице вниз. Интуиция взяла на себя роль не только подсказчицы, но и поводыря. Майор не стал упрямиться. Пошел, куда она его вела.

И понял, что поступил правильно.

Через несколько ступеней он услышал голоса: мужские и женский. Стараясь не шуметь, майор сделал еще несколько осторожных шагов и, прижавшись к перилам, взглянул вниз.

В каменном мешке стояли и вели разговор директор завода Эдуард Петрович Недорогин, начальник службы безопасности фирмы «Локомотив» Виктор Сергеевич Секаченко и – вот уж кого он не ожидал здесь увидеть! – хозяйка ателье «Мастерица» Анастасия Вацловна Тесменецкая.

Говорили они не громко. Слова разобрать было трудно. Недорогин стоял угрюмым носорогом и изредка, как будто неодобрительно, гудел. Секаченко что-то тихо говорил, помогая себе взмахами ладони. Тесменецкая, сложив руки под грудью, водила носком лаковой туфли по черно-белому шахматному полу.

Майор прислушался. И расслышал слова Недорогина: «Давить… Осторожно… Пусть бояться… Но, не так…»

Анастасия Вацловна выбросила вперед руку и произнесла какие-то слова, которые майор не понял. Ему показалось: «ждать нельзя!» Но может быть, он и ошибался.

– А то, я не знаю! – громко произнес Виктор Сергеевич!

– Все, кончаем и расходимся! – отчетливо произнес директор завода и начал разворачивать свое туловище к ступеням, ведущим наверх.

Майор взлетел по эвакуационной лестнице так стремительно, будто земная гравитация на него не действовала. По коридору он летел пулей.