– Кое-кто достает, конечно… Но, так, – что бы, я его на тот свет за это хотел отправить, пожалуй, что и нет…

Тесменецкая внимательно посмотрела на него своими странными зелеными глазами болотного существа. По ее молочно-белому лицу будто пробежали тени.

– Скучный ты какой, Ефим. Бескрылый! И врагов-то настоящих у тебя нет… – с ноткой разочарования в голосе произнесла женщина.

– А у тебя, что много таких? – спросил Мимикьянов.

Анастасия Вацловна устремила вой взгляд в темнеющую степную даль и тихо проронила:

– Да, есть…

– Например? – поинтересовался майор.

Глаза Тесменецкой потемнели.

– Например, Недорогин… – не глядя на него, произнесла Царевна-лягушка.

– Недорогин? – изумился Ефим. – Он-то тебе, как помешал?

– Вот помешал! – повернулась к нему Тесменецкая. – Я год назад должна была стать начальником информационного центра. Все были за это! А он своего протеже Бибикова поставил. А Бибиков – бездельник и алкоголик к тому же! А меня – под сокращение! Что же, по-твоему, я за это Недорогина любить должна?

– Ну, не любить, но чтоб уж так радикально… Ради какой-то должности – на тот свет?… – мягко заметил Ефим.

Анастасия Вацловна изучающе смотрела на Ефима. Он заметил: в ее глазах черный ободок заполнил всю радужную оболочку. Майору показалось, что она собралась что-то сказать. Но женщина ничего не сказала, положила на колени свою сумочку и начала в ней сосредоточенно рыться.

Садящееся солнце пронзило кроны сосен. Лучи, пройдя сквозь игольчатые ветки, образовали на песке перед скамейкой веселый узор из янтарных солнечных пятен.

Ночевать в поселке в тот летний вечер майор Мимикьянов не остался.

Теперь, год спустя, майор шел к дому, где жила Царевна-лягушка – Анастасия Вацловна Тесменецкая.

Он шел и вспомнил тот давний разговор.

Прошлым летом на содержание этого разговора он особого внимания не обратил. Решил: обычная, не знающая границ, женская ненависть к своим обидчикам. Особого внимания не обратил, но почему-то запомнил. И вот теперь, год спустя, эта беседа высветилась в сознании Ефима совсем под другим углом.

Существенным в том годичной давности разговоре являлось совсем не проявление тайной мечты обиженной женщины о страшной мести, а нечто иное.

Упоминание о волшебной палочке, при помощи которой женщина собиралась мстить, – вот что, на самом деле, являлось главным!

«Не хватает чего-то последнего, – вел сам с собой разговор Ефим, – чтобы все разрозненные фрагменты мозаики сложились в цельную картину с ясным рисунком. Чего-то крохотного. Совсем маленького, как мышиная сила, ставшая последней каплей в борьбе большого семейства с нежелающей вылезать из земли огромной репкой. Кажется, и дедка уже есть и бабка, и внучка и жучка даже. Не хватает мышки… Где мышка? Стоит выманить из норы эту мышку и все станет ясно. И с загадочным ГПУ. И с неведомо куда девшимся сотрудником «Рособоронэкспорта» Юрием Федоровичем Чапелем. И еще кое с чем очень важным».

Ефиму вспомнилась притча, как-то рассказанная ему Шурой Мамчиным.

Наверное, вспомнилась не случайно.

Как-то безлунной ночью четверо мудрецов поспорили, что же находится в темной пещере? Трое из них вошли туда, а, вернувшись, сказали каждый свое.

Первый произнес: «В пещере стоят четыре огромные круглые колонны».

Другой не согласился: «Совсем нет. Там находится змея – толстый извивающийся питон».

Третий посмеялся над ними: «Глупцы! В пещере висит хлыст с метелкой на конце!»

А четвертый из них, это был – Ходжа Насреддин, не стал заходить в пещеру. Он выслушал побывавших там мудрецов, и сказал: «Вы все ошибаетесь! В пещере находятся не колонны, не змея, и не метелка с кисточкой. Там находиться – слон».

Мудрецы не поверили ему, как до этого не поверили друг другу. Ведь свои суждения они вывели на основании собственноручного опыта. Они не могли не верить самим себе.

Но, когда появившееся солнце осветило внутренность пещеры, все увидели: там стоит слон!

«Достопочтимый Ходжа, как тебе удалось обнаружить истину? – спросили его мудрецы. – Ведь ты даже не заходил в пещеру?»

«Искусство мудреца, – ответил Насреддин, – состоит вовсе не в том, чтобы своими руками ощупывать отдельные части предмета, а в том, чтобы в своей собственной голове объединить их в единое целое».

Окно было открыто.

В него вливался пахнущий мокрыми растениями вечерний воздух с заречных полей и металлический стук, идущий со стороны завода.

Ефим и Анастасия Вацловна сидели на кухне. Свет не включали: солнце было уже где-то за домами, но ночная мгла еще не пришла. Стоял тот странный час, когда нет ни дня, ни ночи, и одолевает сомнение, а что если, весь видимый мир – просто иллюзия?

Бачуринские пельмени были уже съедены. Они удались Анастасии Вацловне даже лучше, чем обычно, но были уже забыты.

Тесменецкая словно маятник, перемещалась по просторной кухне. Воздух закручивался за шелковым подолом ее платья маленькими злыми вихрями. Ефим молчал.

Он все понял, еще до того, как Царевна-Лягушка начала говорить. Еще, когда доедал бачуринские пельмени. Интуиция начала колотить острым кулачком в стену его сознания, когда он только вошел в ухоженную квартиру Тесменецкой. «Думай! – шипела она. – Думай, ты ведь уже осмотрел слона со всех сторон. Осталось сделать последний шаг! Ну же! У тебя уже все есть для того, чтобы понять, что находится перед тобой! Напрягись! Сосредоточься!»

Ефим сосредоточился.

Вспомнил, о чем говорилось на «философических беседах» прошлым летом. Что узнал из книг и спецразработок о загадочных философах-суфиях. Что прочитал о строении нашего мира в древней Книги тайн. Что услышал от бывших сотрудников СКБ «Экран».

Он сосредоточился. И понял, что такое ГПУ.

Для этого прибора, как сказала во время застолья с чевапчичи Роза Николаевна Варга, действительно, не важна была дальность действия.

Потому что ГПУ должен был управлять не самолетом-разведчиком, не баллистической ракетой с ядерной боеголовкой и не космической станцией с ядерным оружием на борту. Нет. Он создавался не для решения таких простеньких задач.

ГПУ предназначался для того, чтобы управлять Миром.

Пульт, созданный в СКБ «Экран» мог генерировать специфические электромагнитные волны и направлять Вакууму команды, корректирующие его излучение. Он мог, как угодно менять потоки волн, из которых и строится любая физическая частица, все неживые предметы и живые существа. Вообще – вся наша Вселенная.

С помощью ГПУ можно было убрать из Нашего Мира любую вещь или человека. Убрать навсегда, или на время. А можно, – мгновенно, не расходуя на это ни секунды, перебросить предмет или живое существо в любую точку пространства, хоть на другой конец континента. Да, что там континента, – даже на край Метагалактики. А потом вернуть то, что осталось. Или не возвращать.

Академик Дорош не случайно назвал задуманный им прибор ГПУ – Главный Пульт Управления. Главный, – потому что более высокого уровня управления в нашем мире просто не может существовать.

Тесменецкая словно маятник, перемещалась по просторной кухне. Воздух закручивался за шелковым подолом ее платья маленькими злыми вихрями.

Ефим молчал, потрясенный не ее словами, – своими собственными мыслями.

– Тая, почему ты так уверена, что у Гиргилевича есть ГПУ? – наконец, произнес он.

Женщина остановилась и начала теребить платье на груди.

– Ефим, я сказала тебе не правду, – глядя в окно, решительным голосом произнесла она.

– Неправду? Какую неправду? – спросил майор, догадываясь «какую».

Анастасия Вацловна подошла к окну и прикрыла створку. В кухне стразу стало тихо. В ней образовался свой замкнутый мирок, отдельный от лежащего за стеклом поселка, города и всей непостижимо-огромной Вселенной.

Женщина резко повернулась к Ефиму и сказала:

– Чапель не уезжал в Новосибирск.