Закрыв лицо руками, придворная дама шумно разрыдалась. Плечи ее вздрагивали. Теперь набрякшие мешки под глазами станут еще заметнее. Ничего удивительного; с того времени, как Джилсепони выгнала ее из Урсала, подальше от взглядов Дануба, она почти не спала. Констанция понимала, насколько ей необходимо выспаться. Но она не могла, не осмеливалась спать. Она боялась своих снов, ибо в каждом из них повторялось одно и то же: Дануб и Джилсепони, приникшие друг к другу в любовном слиянии.
Придворная дама подняла голову и снова поглядела на полупрозрачный занавес. Неужели когда-то все было по-иному? Неужели жизнь при дворе проходила без жутких потрясений, обрушившихся на Урсальский замок с появлением в нем Джилсепони? Констанция почти не верила, что когда-то она могла ездить верхом в обществе Дануба и Каласа и дверь королевской спальни так часто была для нее открыта.
В кого она превратилась! И все по одной-единственной причине — по вине этой ведьмы Джилсепони.
Они удалились от берега более чем на тысячу миль, держа курс на восток. Эйдриан, которому минуло восемнадцать зим, стоял на носу «Мечты Ротельмора» — трехмачтового парусника, одного из самых больших кораблей земель Короны. В далеком Хонсе-Бире люди готовились отпраздновать наступавший восемьсот сорок четвертый год Господень либо, законопатив все щели в своих лачугах, пытались пережить очередную зиму.
А здесь, среди лазурных волн южной части Мирианского океана, не существовало ни смены времен года, ни времени вообще. Здесь царила вечность с ее нескончаемой сменой вздымающихся и опадающих волн и веселой игрой солнечных бликов. Эйдриан, научившийся от эльфов жить в гармонии с природой, был захвачен этим безграничным и безмятежным покоем. Пожалуй, впервые в жизни он пребывал в настоящем, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Он вообще ни о чем не думал и ничего не делал. Он просто был. Юноша ощущал себя огромным сосудом, позволяя морским брызгам, солнцу и запахам беспрепятственно проникать в свое тело и душу.
Он наслаждался и не желал задумываться о своих чувствах, ибо мысли грозили разрушить хрупкое волшебство этих мгновений.
Позади, в двадцати футах от него, ближе к центру палубы, сидели Маркало Де'Уннеро и Садья. Их мысли и слова были далеко не восторженными.
— Если действовать правильно, война в Бехрене нам только на руку, — сказал Де'Уннеро.
От Олина все трое узнали, что в соседнем королевстве неспокойно из-за восстания, поднятого в одной из западных провинций Тогая. Тамошнее население взбунтовалось против бехренского главаря Чезру и засилья его ятолов. Эйдриан, узнав эти новости, только усмехнулся. Восстание в Тогае его ничуть не удивило, и он догадывался, чьих это рук дело.
— Аббат Олин боится, что народ восстанет против нас, как тогайранцы против ятолов, — напомнила Садья. — Послушаешь его рассказы о бунтах простонародья против церкви… меня, во всяком случае, дрожь пробирала.
— У Олина искаженный взгляд на нынешнее положение, — успокоил ее Де'Уннеро. — Мы поднимем в Хонсе-Бире не религиозный, а светский бунт. Если опираться на слова самого Дануба, Эйдриан — законный наследник престола! Уж не будем называть его нашей марионеткой, назовем нашим ставленником. Мы возведем парня на престол, а потом воспользуемся этим обстоятельством, чтобы совершить необходимые изменения внутри церкви.
— Дануб не признает Эйдриана, — возразила певица.
— Да пойми ты наконец, что король вообще не узнает о нем, — усмехнулся Де'Уннеро.
— Наследники Дануба просто откажутся иметь с ним дело! — упорствовала она, в очередной раз затевая их непрекращающийся спор и высказывая свои никак не утихающие сомнения.
Бывший монах стойко выдерживал вспышки беспокойства подруги. Эти споры велись между ними не один месяц, а с тех пор, как они встретились с Олином и, посвятив его в свои грандиозные замыслы, начали их осуществление, споры стали почти ежедневными.
— Аббат Олин сразу сказал: он не верит, что Эйдриан сумеет взойти на престол без возникновения междоусобицы, — закончила Садья.
Де'Уннеро спокойно воспринял и это замечание.
— Потому мы и плывем сейчас к заветному острову, — отозвался он. — Тебе трудно осознать силу, которую дает богатство. Ты много лет скиталась по задворкам мира, где люди слишком озабочены повседневностью. Им не до великих замыслов.
— Сколько сокровищ нам понадобится, чтобы снарядить сильную армию, о которой ты мечтаешь? — спросила певица. — Королевская армия верна Данубу, части береговой охраны и Бригада Непобедимых — тоже, — продолжала она, перечислив три ветви мощной военной силы Хонсе-Бира. — У Дануба десятки тысяч солдат. Даже если в наших руках окажутся все сокровища мира, где мы найдем столько людей?
Де'Уннеро подмигнул ей и оглянулся назад, туда, где следовали остальные корабли его странной флотилии. Впрочем, неизвестно, можно ли было назвать флотилией два десятка разнокалиберных судов: от массивной «Мечты Ротельмора» и нескольких других кораблей, построенных на верфях королевства, до быстроходных пиратских шлюпов и катамаранов. Аббату Олину удалось довольно быстро собрать их воедино: достаточно было посулить капитанам изрядное вознаграждение. Но что Олин и Де'Уннеро станут делать, когда желанные сокровища окажутся у них в руках?
Бывший монах понимал, что опасения его подруги не беспочвенны, однако они не особо его тревожили. Увесистый мешочек самоцветов (неважно, магические они или нет) способен легко переманить на свою сторону любого человека. А у Де'Уннеро и Олина вскоре будет достаточно драгоценных камешков, чтобы испытать верность и преданность каждого жителя Хонсе-Бира.
Де'Уннеро вновь оглянулся на разномастную флотилию, остановив свой взгляд на катамаране одного особо упрямого и несговорчивого пирата. Как-то он поведет себя, когда суденышко окажется доверху нагруженным самоцветами? Небось, развернет катамаран и попытается улизнуть? Де'Уннеро почти надеялся, что так оно и случится. Что ж, тогда он выпустит наружу тигра, а Эйдриан возьмет в руки свои магические самоцветы, и от пирата с его молодцами не останется ничего, кроме… добычи.
Наверное, это будет даже забавно.
А на носу парусника Эйдриан продолжал нежиться в остановившемся для него времени. Никакие мысли не тревожили его разум. Тело и душа юного рейнджера пребывали в полной гармонии с окружающим миром.
Он и без напоминаний знал, что это лишь краткий миг безмятежного покоя. Вскоре весь мир содрогнется от взрывов. От взрывов, произведенных им силою магических камней и своей собственной.
Имя Эйдриана, Ночного Ястреба, останется не только в веках; оно переживет тысячелетия!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Сумерки Урсальского замка
Результаты их неустанных действий просто удивительны; во всяком случае, они являют собой столь же внушительное зрелище, как и трюмы, полные самоцветов, которые мы привезли с того далекого безжизненного острова. Добрая сотня купцов, нанятых Олином, теперь торгует ими повсюду: от Бехрена до залива Короны. Также сотня надежных людей, выполняя распоряжения Олина и Де'Уннеро, неустанно трудятся, вербуя наем никое и, что еще важнее, способствуя их проникновению в королевскую армию. Наши замыслы с каждым днем все более и боле становятся явью, а цели — завоевание урсальской короны и главенствование в церкви Абеля — кажутся близкими как никогда.
Де'Уннеро и Олин полагают, что я сам и мое происхождение помогаем им достичь желанных целей. Они считают меня таким же приносящим пользу предметом, как драгоценные камни. Им кажется, что я еще слишком молод, однако, должен сказать, эти люди серьезно меня недооценивают.
Ныне я совсем не тот мальчишка, который столкнулся с Маркало Де'Уннеро в глуши Вестер-Хонса. Нынешним летом мне исполнится девятнадцать. За годы, прошедшие после моего освобождения из-под опеки эльфов, я успел многому научиться у Де'Уннеро и Садьи и многое повидать во время странствий по разным уголкам большого мира. Теперь мое знание людей и понимание сил, движущих человеческим обществом, несравненно выше, чем у любого моего сверстника.
Нет, Де'Уннеро и Олин не помыкают мною, как бы они ни были в этом уверены. Наоборот, это я использую их, дабы найти путь к своему истинному предназначению. Эти люди — лишь средство для достижения моих целей. Они стремятся к главенствованию в церкви, и здесь они могут рассчитывать на мою безоговорочную поддержку. Однако при случае я напомню им: верховным правителем является король. Это я, Эйдриан, рожден, чтобы быть королем, а вовсе не Де'Уннеро и не Олин. Пока я не захватил трон, я позволю им воображать себя главными, но потом…
Потом я соглашусь терпеть их до тех пор, пока их цели не станут противоречить моим собственным.
Меня забавляет, что личные устремления Де'Уннеро и Олина до смешного похожи. Каждый из них видит себя отцом-настоятелем преобразованной церкви. Де'Уннеро пока что утверждает, что отцом-настоятелем должен стать Олин, а он сам будет готовиться занять этот пост после кончины старика, которая, как ясно всем окружающим, наступит достаточно скоро.
Я не верю ни единому его слову.
С тех пор как мы встретились, Маркало Де'Уннеро не переставал учить меня терпению. Он уверяет, что дорога к нашей цели будет долгой, но каждый шаг ее выверен с чрезвычайной точностью. Однако я вижу: у него самого терпения не больше, чем у меня! Пока цель была далека, он действительно двигался к ней спокойно и неторопливо, тщательно выверяя каждый шаг. Но едва только цель замаячит на горизонте и этот человек поймет, что вожделенное владычество над церковью у него в руках, от его терпения не останется и следа. Он ринется вперед, отшвырнув настоятеля Олина прочь с дороги. Это в лучшем случае. Он может и просто уничтожить старика. Стал бы Маркало Де'Уннеро столь щедро тратить самоцветы, привезенные нами с Пиманиникуита (попробуй сочти тяжеленные мешки, набитые ими!), чтобы собрать армию и сделать Олина отцом-настоятелем! А чтобы возвести меня на престол? Для этого стал бы, ибо это Де'Уннеро считает необходимым шагом к достижению собственных целей. Ему кажется, что, принимая во внимание мое происхождение и опрометчивый королевский указ, посадить меня на трон будет легче, чем осуществить прямой захват власти в церкви, где привыкли считаться с традициями и мнением ее верхушки. Светскую власть захватить проще. Де'Уннеро не раз говорил мне: «Провозгласи королем любого человека, и народу ничего не останется, как признать его. Захватить трон несравненно труднее, чем потом удержать».
Я достаточно изучил человеческую натуру. Теперь мне понятно, почему госпожа Дасслеронд и остальные эльфы ненавидят людей или — в лучшем случае — не испытывают к ним особого уважения. Суета, хитроумные замыслы, таящиеся в сердце каждого человека, вероломство и предательство на каждом шагу — вот что характеризует их в первую очередь!
Да, эльфам куда проще жить и поступать в соответствии с их якобы высокими принципами — ведь срок их жизни измеряется сотнями лет. Время позволяет им быть терпеливыми. Если они не достигли какой-то цели в этом веке, возможно, ее осуществление произойдет в следующем. Тол'алфар не понять страшной истины, что людская жизнь слишком коротка для осуществления наших замыслов. Им не понять, почему мы рискуем для достижения этих целей всем, даже самой жизнью. Еще бы: мало кто из эльфов пожелает рисковать шестью сотнями лет своей собственной. А чем рискует человек, даже совсем молодой, как, например, я сам? Несколькими десятками лет? К тому же из них едва ли больше двадцати человек по-настоящему здоров, крепок и может наслаждаться жизнью.
Между нами и эльфами существует еще одно значительное различие. Эльфы, как и люди, помнят своих погибших героев, но народ тол'алфар помнит и о живых героях и чтит их на протяжении веков. Людям это не свойственно. Многие враги, которые у меня обязательно появятся, когда я захвачу престол, переживут меня, а пока я жив — будут поливать короля Эйдриана потоками ядовитой лжи или плести против него заговоры.
Поэтому в мире людей самым важным является наследие. Через сотню лет, когда не останется в живых моих союзников, а завоеванные мною земли станут неотъемлемой частью Хонсе-Бира, имя короля Эйдриана воссияет еще ярче. Пройдут сотни лет, но оно не померкнет в веках.
А через тысячу лет легенды обо мне полностью вытеснят реальность. Ведь к тому времени останутся лишь памятники моего правления: замки и дворцы, государство, неизмеримо расширившее свои границы, и великий город Эйдриан, некогда носящий название Урсала. Меня будут считать богом и воздадут мне такие почести, каких я никогда не увижу при жизни.
Песни Садьи убеждают меня в этом; в истории подобное случалось не раз.
Я чувствую, как мои замыслы начинают осуществляться.
Терпение, терпение и еще раз терпение!
Эйдриан, Ночной Ястреб
