Больше всего бывшего монаха тревожило общее направление абеликанской церкви. Де'Уннеро неприятно поразило, когда он узнал, что королеву Джилсепони сделали еще и начальствующей сестрой аббатства Сент-Хонс, а глубоко ненавистного ему Фио Бурэя — отцом-настоятелем ордена Абеля. Эти новости, словно черви, точили душу Де'Уннеро. Но даже такая удручающая реальность служила глотком свежего воздуха для человека, смертельно уставшего от жизни в глуши. Сколько лет все его мысли были направлены на выживание, на то, что ему придется есть и где он будет спать. Но теперь рядом с ним находились его ненаглядная Садья и Эйдриан. Этот мальчишка не только мог выманить тигра, что умела делать и маленькая певица; он ухитрялся пробиться к человеческой искорке, теплящейся внутри полосатого чудовища. Эйдриан обращался к Де'Уннеро-человеку, находил его и помогал совладать со зверем. Благодаря Эйдриану бывший монах смог забыть о выживании и начать жить.

Раздумывая о переменах, успевших произойти в мире, и о своем новом месте в нем, Де'Уннеро замыслил совершить с двумя своими друзьями неслыханное путешествие. Первая его часть должна была привести их к южным окраинам королевства, в далекий Энтел. А оттуда, если все пойдет так, как он рассчитывал, они отправятся дальше. Далеко, очень далеко.

И вдруг теперь — сведения о том, где находятся меч и лук Полуночника…

— До Кертинеллы две недели пути и еще столько же — до Дундалиса, — произнес бывший монах, обращаясь к подруге и одновременно размышляя вслух. — Если мы решимся отправиться на север, нам, скорее всего, придется застрять там на всю зиму. Это значит, о нашем путешествии в теплые края нечего будет и мечтать вплоть до конца следующей весны. Так или иначе, мы потеряем целый год.

— А разве потерянное время потом не окупится сторицей? — спросила Садья.

По ее тону чувствовалось, что маленькая певица совсем не считает их странствие в Дундалис напрасным. Де'Уннеро улыбнулся.

— Ладно, пусть мальчик поищет отцовские игрушки.

Возможно, мы сможем найти им достойное применение.

Оставалось лишь надеяться, что могильные воры ничего не знают об оружии Полуночника. Провести целый месяц в пути, забраться в северную глушь и обнаружить в могилах только истлевшие кости… Бывший монах даже плечами передернул, представив ярость, которую он при этом мог бы испытать.

Де'Уннеро, Садья и Эйдриан поднялись на вершину холма, откуда была видна вся Кертинелла. Был холодный и ветреный осенний день, похожий на тот, в который происходило освящение часовни Эвелина. Эта часовня занимала сейчас все мысли бывшего монаха.

Ее белые стены еще не успели потускнеть. Конечно, по сравнению с громадами старых абеликанских монастырей часовня Эвелина была неприметным сооружением. Но в маленьком городишке она выглядела внушительным зданием, разительно отличавшимся от всех прочих. То, что она стояла на холме, делало часовню еще выше. Крыша небольшой колокольни была увенчана символической скульптурой — устремленной вверх каменной рукой со сжатыми в кулак пальцами. Де'Уннеро хорошо помнил другую руку — настоящую окаменевшую руку Эвелина в далеком северном Барбакане, находящемся за сотни миль отсюда. Он хорошо помнил и самого Эвелина; редко, кто так врезался ему в память. Монах-бунтарь, убийца магистра Сигертона — своего собрата по ордену. По сути, Эвелин стал первопричиной всех дальнейших бед и потрясений, приведших абеликанскую церковь к ее нынешнему жалкому состоянию. Люди чаще всего говорили о Маркало Де'Уннеро так, будто он являлся соперником Полуночника и Джилсепони, хотя на самом деле бывший монах с должным уважением относился к ним обоим. Они были достойными людьми, не то что Эвелин, заслуживший прозвище безумный монах! Его Де'Уннеро ненавидел всем своим сердцем. Этот жалкий хвастун и выпивоха вовсе не заслуживал легенд, созданных вокруг его нечестивой жизни. И теперь… смотреть на часовню, построенную в честь убийцы и вора, часовню, которая горделиво высилась над разраставшейся Кертинеллой… Де'Уннеро не мог этого вынести.

— Ты же знал, что его провозгласят героем, — сказала Садья, заметив, как презрение и отчаяние исказили лицо бывшего монаха. — Кровь его завета спасла мир от розовой чумы, не говоря уже о том, что он уничтожил телесное воплощение Бестесбулзибара. Сам знаешь, его собираются канонизировать, это произойдет, наверное, уже к концу года. Почему же тебя так удивляет эта часовня?

— Удивляет или нет — я все равно ненавижу это место, — прорычал Де'Уннеро.

— С какой стати тебе его ненавидеть? — вмешался Эйдриан. — Ты же сам говорил, что порвал с церковью. Вот тебе лишнее подтверждение правильности твоего решения. Ты постоянно твердишь об ошибках, которые они совершают. Сейчас одну из них ты и видишь перед собой.

Де'Уннеро грубо схватил Эйдриана за воротник.

— Да, я утверждал это, — зло бросил он. — А ты, я вижу, сомневаешься в моих словах?

Подоспевшая Садья разжала пальцы своего возлюбленного и пристально посмотрела ему в глаза.

— Я знаю, почему тебя так задевает эта часовня, но он-то — нет, — напомнила ему певица. — Ты почти ничего не рассказывал ему о своих… о наших замыслах.

Бывший монах, овладев собой, слегка кивнул.

— Да, меня оскорбляет само существование этой часовни, — уже спокойно объяснил он Эйдриану. — Она для меня — символ того жалкого состояния, в каком сейчас находится некогда великая и могущественная церковь Абеля. Им было мало разрушить саму церковь, так они еще поставили памятник ее главному разрушителю!

— Нынешние предводители церкви вряд ли согласятся с тобой, — возразил юноша, не собираясь уступать.

Предводители, — с горечью повторил Де'Уннеро. — Крысы с Фалидского побережья — вот они кто, — поморщившись, рявкнул он.

В той части Фалидского побережья, которая именовалась Лапой Богомола, водились крысы, отличавшиеся удивительным чувством стадности. Стоило какой-нибудь обезумевшей крысе устремиться к глинистому и мелководному Фалидскому заливу, как тысячи ее собратьев слепо бежали за ней. Навстречу самым высоким и разрушительным приливным волнам в мире, которые всегда появлялись внезапно и топили всю стаю.

— А там, — продолжал Де'Уннеро, выразительно простирая руку в направлении часовни, — там, мой юный друг, ты найдешь все доказательства истинности моих слов!

Бывший монах с рычанием сжал пальцы в кулак и с силой ударил себя по бедру. Казалось, еще немного — и его разорвет от клокотавшего внутри гнева.

— Ее здесь не будет, — внезапно заявил Де'Уннеро.

Садья положила руку ему на плечо. Постепенно напряжение покинуло ее возлюбленного, и маленькая певица облегченно вздохнула.

— Ее здесь не будет, — теперь уже спокойно, полностью владея собой, повторил бывший монах.

Садью его слова встревожили, а Эйдриан лишь усмехнулся.

Они заночевали в лесу, невдалеке от Кертинеллы. Проснувшись среди ночи, Эйдриан обнаружил, что Де'Уннеро исчез. Юный рейнджер не стал теряться в догадках. Он прицепил меч, прихватил мешочек с самоцветами, оглянулся на крепко спящую Садью и скользнул в темноту.

Эйдриан осторожно пробирался по Кертинелле, прижимаясь к стенам домов, хотя вокруг не было ни души. Добравшись до подножия холма, он заметил в окнах часовни свет. Там горела небольшая свеча.

Неслышно поднявшись, он осторожно заглянул в окно. Маркало Де'Уннеро стоял напротив рослого, крепко сбитого человека, которому на вид было около тридцати лет. Странно, подумал Эйдриан, что пятидесятилетний Де'Уннеро выглядел моложе незнакомца. Во всяком случае, их двоих вполне можно было принять за ровесников.

Может, тигр-оборотень каким-то образом делает Де'Уннеро бессмертным? Юноша уже не раз задумывался об этом.

Де'Уннеро и незнакомец спокойно беседовали, но их слова не долетали до Эйдриана. Тогда он обогнул строение и обрадовался, увидев приоткрытую дверь. Нырнув внутрь, юноша встал за колонной, с любопытством прислушиваясь к разговору.