Что же касается нежелательных последствий при применении «встречного огня» — они таки были. Саботаж привел к несколько неожиданным для его организаторов результатам. Они рассчитывали, что, не в силах справиться с управлением, большевики либо сложат полномочия и уйдут, либо сдадутся на милость тех, кто управляет чиновниками. Но вышло не так. Исчерпав обычные методы, новая власть пустила в дело свой последний резерв — силу. А сила у неё была.
Так и вышло, как говорил матрос, пришедший с визитом в министерство продовольствия. Если не удается получить сведения о наличии продовольствия, стало быть, надо его реквизировать, а потом подсчитать. Если не действуют финансовые механизмы, значит, введем прямое распределение. Отряды матросов и красногвардейцев обыскивали торговые и железнодорожные склады, проверяли эшелоны, баржи, реквизируя все найденное продовольствие. В провинции были конфискованы склады крупных торговцев. Фабзавкомы собрали металл и мануфактуру и отправили в Сибирь тринадцать поездов, чтобы выменять на эти товары продовольствие для голодающей столицы. Именно в эти два месяца было положено начало силовому управлению экономикой, на которое так и не решилось Временное правительство. Большевики переступили черту, за которой были внеэкономические методы и, сначала осторожно, а потом все более смело занялись сначала реквизициями, потом конфискациями, потом национализацией… Кто их знает, в какие формы вылились бы социалистические теории большевиков, если бы в самом начале работы их не встретили разбросанные счета и пустые столы министерств…
Битва за кадры, которые решают всё
— И в чём мораль басни?
— Какую тебе ещё мораль? Это жизнь. Откуда в жизни мораль?
Сергей Чичин. Гнев генерала Панка
Организовать ВЧК было нетрудно: что-что, а как должна строиться полиция, как явная, так и тайная, большевики знали превосходно. Сложнее оказалось с другими структурами. Власть затеяла слом старого государственного аппарата — стало быть, надо организовывать новый. Так?
В самые первые дни это выглядело просто сказочно. Как было принято решение об образовании Совнаркома, вспоминал потом Троцкий:
«Летучее заседание в углу комнаты.
— Как назвать? — рассуждает вслух Ленин. — Только не министрами — гнусное, истрепанное название.
— Можно бы комиссарами, — предлагаю я. — Нельзя ли „народные“?
— Совет народных комиссаров? — подхватывает Ленин. — Это превосходно: ужасно пахнет революцией!»
Первоначально правительство состояло из пятнадцати наркомов, персонально: аппарата у них не было. Вот как описываются в «Истории гражданской войны» первые часы работы наркомата финансов:
«Товарищ Менжинский 30 октября был назначен народным комиссаром финансов.
Для того, чтобы немедленно выполнить постановление правительства, товарищ Менжинский с одним из товарищей принес в комнату управления делами Совнаркома большой диван и укрепил над ним надпись: „комиссариат финансов“. Затем уставший от бессонных ночей товарищ Менжинский тут же улегся спать.
Владимир Ильич прочитал надпись над спящим комиссаром и, смеясь, сказал: „Очень хорошо, что комиссары начинают с того, что подкрепляются силами“».
Джон Рид описывает Менжинского так:
«Наверху, в столовой, сидел, забившись в угол, человек в меховой папахе и в том самом костюме, в котором он… я хотел сказать, проспал ночь, но он провел ее без сна. Лицо его заросло трехдневной щетиной. Он нервно писал что-то на грязном конверте и в раздумье покусывал карандаш. То был комиссар финансов Менжинский, вся подготовка которого заключалась в том, что он когда-то служил конторщиком во Французском банке…»
…Сталин, нарком по делам национальностей, не озаботился даже тем, чтобы повесить на стену табличку. Правда, вскоре у него нашелся помощник: в начале ноября к наркомнацу прикрепили «опытного аппаратчика» Пестковского. Опыт у него действительно был, ибо данный товарищ успел поработать в ВРК, наркоминделе и наркомфине, почему-то нигде не задержавшись. После назначения он нашел своего комиссара.
«Товарищ Сталин, — спросил он. — Вы народный комиссар по делам национальностей?
— Я.
— А комиссариат у вас есть?
— Нет.
— Ну, так я вам сделаю комиссариат.
— Что вам для этого нужно?
— Пока только мандат на предмет „оказывания содействия“»[273].
Сталин выдал ему мандат и снова исчез в лабиринтах Смольного, а Пестковский приступил к организации. Вдвоем с приятелем он поставил в одной из комнат столик, третий по счету в данном помещении, написал на листе бумаги название и снова отправился за комиссаром.
«— Товарищ Сталин, идите смотреть ваги комиссариат.
Невозмутимый Сталин даже не удивился такому быстрому „устройству“ и зашагал за мной по коридору пока мы не пришли в „комиссариат“. Здесь я отрекомендовал ему т. Сенюту[274], назвав его „заведующим канцелярией“ Наркомнаца. Сталин согласился, окинул взглядом „комиссариат“ и издал какой-то неопределенный звук, выражающий не то одобрение, не то недовольство и отправился обратно в кабинет Ильича»[275].
Но дальше все оказалось сложнее, поскольку надо было начинать работу. Хорошо Сталину — национальные вопросы могут и подождать, не горит — а как быть тому же Менжинскому, если при его появлении в банке или министерстве кабинеты мгновенно пустели?
А вот МИД опустел явно на свою голову. Троцкий все-таки сумел раздобыть секретные договоры, поручив дальнейшую их судьбу матросу Маркину. Тот отыскал переводчиков и издал шесть выпусков «Сборника секретных документов». За каждый из таких сборников разгоралась настоящая война. Служившие в Петрограде дипломаты мгновенно расхватывали выпуски для нужд своей работы, а забастовочный комитет министерства иностранных дел, стараясь опередить их, скупал и уничтожал компрометирующие издания.
Одно из первых деяний наркомпроса было чрезвычайно своевременным — он назначил в музеи и дворцы столицы комиссаров, которые организовывали охрану ценностей. Ему было проще, поскольку школы и издательства в общем-то работали. Ясно было, что раньше или позже, но все же удастся заставить работать и прежние министерства. А вот с промышленностью было сложнее всего.
Трудно сказать, каким видели большевики будущее экономики и видели ли его вообще иначе, чем в густом тумане — однако катастрофическое положение промышленности и грядущее большое количество национализации заставляло задуматься о том, как всем этим управлять. Идеи возникали, как водится… разные.
Декретом от 15 ноября Совнарком установил рабочий контроль над производством. Осуществлять его должны были выборные организации рабочих — в основном, фабзавкомы. Коммерческая тайна отменялась, владельцы обязаны предъявлять для контроля все документы. Однако результаты оказались грустными. Примененный напрямую рабочий контроль в лучшем случае не решал ничего, в худшем — играл роль лома в шестерёнках.
И здесь просто нельзя не сказать об одной особенности ранней советской власти, которая сохранилась надолго: ее исторические декреты часто писались вообще не в расчете на выполнение. Пять лет спустя, в 1922 году, на XI съезде РКП(б), Ленин сам в этом признавался.
«У нас была полоса, когда декреты служили формой пропаганды. Над нами смеялись, говорили, что большевики не понимают, что их декретов не исполняют… но эта полоса была законной, когда большевики взяли власть и сказали рядовому крестьянину, рядовому рабочему: вот как нам хотелось бы, чтобы государство управлялось, вот декрет, попробуйте».
