У меня под ногами мяукнул кот, и я подпрыгнул; резко шоркнули подметки, и страх уверил меня, что это услышала вся округа. Мчащийся автомобиль приближался. но полицейская машина, кажется, отстала – сирена глохла, удаляясь в сторону Пенпаркау. Неожиданно через дорогу открылась дверь. Волоски у меня на загривке вздыбились, и я перестал дышать. Все на секунду затихло. Стук моего сердца – громче литавр.

Из склада выступил кто-то – или кого-то выпихнули. Судя по фигуре – женщину. Она повернулась и глянула в мою сторону. При том освещении и на том расстоянии было ничего толком не рассмотреть, но я знал – это Бьянка. Я двинулся вперед, боясь, что ловушка вот-вот захлопнется; Лавспун дал мне слово, но чего оно стоило? Зачем назначать встречу в таком месте, в такой час? Бьянка меня узнала и уже собиралась что-то сказать, но тут из-за угла на двух колесах выскочил давешний автомобиль. Мой взгляд метнулся к нему – знакомая машина, я видел ее совсем недавно. Бьянка обернулась, и у меня из горла исторгся крик. Растерянность и ужас пронеслись по лицу Бьянки, раздался удар, и девушка взлетела в воздух, как тряпичная кукла. Переворачивалась, переворачивалась, переворачивалась и упала – раздался треск, словно по дереву ударили топором. Не в силах пошевелиться, я стоял и оцепенело смотрел, как автомобиль задним ходом отъехал на ярд, а затем вновь врезался в изломанное тело Бьянки. Дверца распахнулась, оттуда выскочил человек, и, обогнув капот, шмыгнул в темный проулок между складами. Несколько секунд спустя в гавани затарахтел лодочный мотор.

Я подбежал сбоку к Бьянке и опустился на колени.

Она подняла взгляд – ее глаза стекленели от боли; преодолевая агонию, она силилась заговорить. Баньши выл все громче – полицейская сирена приближалась. Я нежно обхватил Бьянку за плечи, велел не разговаривать.

– Луи!

– Все хорошо, только молчи.

Она обвила мою руку слабыми детскими пальчиками.

– Луи!

– Я здесь, детка!

И тогда ее указательный палец отделился от остальных и медленно согнулся в крючок, словно перст самой смерти; девушка медленно указала на себя и беззвучно произнесла одно слово. Меня как будто потянула за этим пальцем невидимая нить, и когда мое ухо приблизилось к губам Бьянки так, что я ощутил тепло ее дыхания, она заговорила вновь. Каждое слово вызывало корчи в ее раздавленном теле, словно она рожала ребенка.

– Луи!

– Все нормально, не разговаривай!

– Я… люблю… тебя!..

– Ну что ты, что ты!..

– Сочинение…

– Нет, не надо, не напрягайся!

И тут, как бы в миг расставания души и тела, Бьянка вцепилась в меня с пугающей новой силой.

– Сочинение… – отчаянно задохнувшись, проговорила она, – в печной трубе…

Хватка ослабла, и ее голова стукнулась об асфальт, блестящий от крови.

Полицейская машина юзом влетела на дальний конец набережной, а я поглядел на автомобиль убийцы – его двигатель продолжал работать – и осознал, где видел его раньше. Машина была моя.

Я потягивал кофе и читал передовицу Мейриона, посвященную Бьянке:

Почти неделя миновала со времени трагической гибели Шонед Пенмайнмаур, более известной обитателям нашего знаменитого квартала развлечений как Бьянка. Девушки, которая в последний раз натянула нос отвергшему ее обществу, будучи похороненной в своем сценическом костюме. К нынешнему моменту многие уже стали забывать ее; а прочим она и с самого начала была до лампочки. Тем глупее с их стороны. Фото печальных похорон на кладбище Лланба-дарн во вторник содержит важное послание для всех нас. На траурной церемонии было всего четверо скорбящих. Ее близкая подруга Мивануи Монтес; детектив-инспектор Ллинос; фотограф нашей газеты; и одинокая фигура прохожего, который остановился, тронутый сердечным сочувствием. В грязной шинели, подпоясанной бечевкой, с грязным, изрезанным морщинами от долгих лет страданий лицом, этот человек и сам, как никто другой, понимал, что значит быть отрешенным от очага благополучной жизни Аберистуита: то был ветеран Патагонской войны. Ему на долю выпало в тот день не только преподать нам урок сочувствия, но и, увы, научить нас значению слова «стыд».

Ветераном войны в шинелишке, подпоясанной бечевкой, был я. Знал ли о том Мейрион? Трудно сказать. Откуда бы? Я отправился на похороны в надежде переговорить с Мивануи, однако та простояла все время подле Ллиноса, а после мгновенно скрылась в машине. Ллинос сообщил газете, что отчаянно хотел побеседовать со мной по поводу этой смерти – «трагического происшествия, виновник которого скрылся», – однако не упомянул о том, что я закрыл его в туалете.

С той ночи, когда она умерла, я прятался в трейлере. До сих пор не знаю, как выжил: я стоял над трупом, у машины убийцы – моей машины – двигатель еще работал, и до появления полиции оставались секунды. В такой ситуации остается только одно – принять решение. Любое, почти не важно какое. И я принял решение запрыгнуть в машину, чей радиатор был по-прежнему перепачкан кровью и плотью Бьянки, и дать газ. Бьянка была мертва, это я видел. А если она каким-то чудом не погибла, ей будет больше проку от полиции, чем от меня. Так что я позаботился о своей шкуре. Под визг тормозов полицейского автомобиля я развернулся, вырулил направо у Замка, переехал мост Тревехан; притормозил я только у дороги на Тан-и-Булхский пляж. Здесь я бросил машину и пошел пешком через темные поля к горной крепости Железного века. У меня сложился план, как запутать следы – объехать город по дуге и пешком добраться до трейлера в Инисласе. Я шел четыре часа, но я дошел.

Погода успела испортиться – пласты сизых туч заволокли небо; было промозгло и ветрено, а в воздухе висела влага, готовая то и дело плюнуть в окна трейлера. Я выходил наружу нечасто, но когда это случалось, маскировка под ветерана войны не подводила меня. Как от прокаженных, большинство людей просто отводит от них взгляд.

Стучали в дверь трейлера. Я открыл ее, влетела Амба:

– Что – не торопишься?

– Извини, я тебя не слышал.

– Там холодища, как среди зимы.

– Все в порядке, я сварил кофе – согреешься.

Она сняла куртку с капюшоном и прошла к столу.

– Есть некоторые успехи.

– Да ну?

– Не исключено, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки.

Она открыла школьный рюкзачок и вынула оттуда три книжки. Я прочел названия. Джойс Мунвезер, «Об озерах страсти»; «Управление шлюпом» капитана Маркуса Трелони; «Опыт новой патологии неряшества» д-ра Хайнца З. Нюслина. Я положил книги.

– Я их взяла в школьной библиотеке. Ты не поверишь, кто их брал последний.

– Мозгли?

– Нет. Вторая попытка.

– Извини, дружище, на большее я не способен.

– Ты не поверишь.

– Ошарашь меня.

– Эванс-Башмак!

Я взял «Новую патологию неряшества» и осмотрел форзац.

– Может, мы его недооценивали.

– Не думаю. Посмотри на титульный лист.

Я покорно раскрыл книгу. Из титульного листа ножницами были грубо вырезаны буквы – остались пожеванные края.

– Ему, кстати, за это влетело. Почему я и узнала. Помню, слышала эту историю сто лет назад: он как-то пришел в библиотеку и набрал всяких странных книжек. А вернул порезанными. И я проверила по его формуляру, какие были книжки.

Я открыл остальные две книги; обе изуродованы одинаково.

– О'кей, ума палата, и что это значит?

Как будто насилу дождавшись этого вопроса, Амба вынула листок бумаги и развернула его.

– Вот какие буквы вырезаны: С.Л.У.П.Н.У.В.А.

– Все равно не въезжаю.

– Переставь.

Я секунду потаращился на бумажку, и тут меня оглоушило.

– Лавспуну!

– То-то и оно!