– И тогда-то они посадили пятно на корсаж?

– Это был не корсаж, а редкостное утягивающее боди из крепдешина цвета чайной розы.

– И какой же была новая область его исследований? На что он переключился?

Сиденье басовито перднуло – Иоло повернулся ко мне. Свет отражался в печальных лужицах его глаз.

– Я тебе расскажу. Только не проси ничего объяснять, потому что даже теперь…

Он примолк.

– Ну же.

– Даже теперь я не имею понятия, что плохого было в этом новом…

Снаружи что-то послышалось. Музейный смотритель замер, его челюсть отвисла. Я быстро протянул руку, взял его за плечо. Чтобы подбодрить. Но было слишком поздно. Безумным оцепеневшим взглядом уставился он куда-то мимо моей головы. Я обернулся и увидел там, в кромешной ночи, где-то на самом пороге различимости, темные фигуры. Похожие на ворон или, точнее, на женщину в плаще, с которой я схватился днем.

– Ублюдок! – завопил Иоло, сбрасывая мою руку. – Смрадный двуличный подонок!

Он распахнул дверцу машины и бросился в ночь. Когда я выскочил из машины, и он, и таинственные фигуры Уже исчезли.

Давно перевалило за одиннадцать, когда я забрал Амбу и отравился в Аберистуит. На самом выезде из Лланрхистида на полном ходу нам навстречу пронеслась «скорая». Дороги были пустынны, и она просвистела сквозь темноту полей, как голубая пульсирующая стрела. Впрочем, спешка оказалась излишней. Иоло Дэвис уже был мертв.

Иа разглядывал пуговицу через увеличительное стекло – как, бывало, на спор искал мяч на «волшебной картинке».

– Да-с, – произнес он. – Они самые.

– «Лига Милостивого Иисуса»?

Он кивнул.

На первый взгляд обычная черная пластмассовая пуговица, каких много: такие пришивают к старушечьим пальто. Но, присмотревшись повнимательнее к отверстиям для нити, можно было увидеть, что они расположены иначе. Два больших круглых, снизу – одно треугольное, а под ним – прямоугольное. Кроме того, и форма пуговицы была не идеально круглой, – по обеим сторонам шли углубления, отчего она смутно напоминала картофелину. Пришитые к плащу, эти штуковины не бросались в глаза. Но на свету виделось сразу: это череп. Иа отдал мне пуговицу поверх лоснящейся спины Генриетты. Я оперся руками на Генриеттино седло, ослица терпеливо стояла, глядя за леера в морскую даль.

Судя по газете, Иоло Дэвиса нашли у подножия скалы. Сорванный дерн на краю обрыва показывал, где он по трагической случайности потерял равновесие. Повреждения целиком и полностью соответствовали картине падения со скалы, и никакого криминала. По крайней мере, по официальной версии.

– Не те старые кошелки, что раздают брошюрки под дверью «Мулена», – продолжил Иа. – Эта пуговичка принадлежит большим девочкам: из МИКРы.

– МИКРы?

– Что-то вроде тайного подразделения коммандос; элитный отряд, набранный из бывших пехотинцев. Название происходит от первых букв слов «Милостивый Иисус Карает Разврат».

Я присвистнул.

– Официально их не существует.

– И я их вывел прямо на него.

Он усмехнулся:

– Что проку себя винить? Они добрались бы до него рано или поздно; так бывает всегда.

– Мне нужно было быть осторожнее.

– Нет, Луи! – неожиданно резко оборвал меня отец. – Он попал в их список, значит, уже был обречен. Вопрос времени. Смирись с этим.

– Как их можно найти?

– Никак нельзя. В смысле – не получится. Или не стоит.

– Ты же понимаешь, что надо.

– Никто не знает, кто они и где они. Их даже почтальон обслуживает с завязанными глазами.

– Ну, папа…

– Да тебе-то вообще какое до этого дело? Думаешь, этот малый, Эванс-Башмак, того достоин?

– Он тут ни при чем, ты же знаешь.

– Что же тогда «при чем»?

– Много чего.

Отец замолчал, погладил Генриетту по гриве и сказал, словно бы умывая руки:

– Что ж, полагаю, ты возьмешься их искать, что тебе ни скажи. Но не бери на себя вину за смерть Дэвиса. Если уж на него нацелилась МИКРа – он был живой труп. И никак иначе.

Благообразный белобородый дядюшка преклоняет колена у кромки прибоя и, прищурясь, глядит в морскую даль. Вокруг него собираются дети. Дядюшка говорит:

– Здесь, под этими неутихающими водами, – наша земля. Добрая, тучная земля. Земля, где наш народ сможет жать и сеять, где смех наших детей разнесется в серебре дня…

Амба Полундра взяла дистанционку и выключила телевизор.

– Что за собачатина!

– Тихо-тихо! Незачем так выражаться.

– Да кто вообще захочет ехать в Кантрев-и-Гуаэлод?

– Похоже, очень многие.

– Зачем тогда рекламу крутить по телевизору? – Она бросила пультик на диван и принялась расхаживать по конторе, загибая пальцы. – Пункт первый: Мозгли замыслил план возрождения Кантрев-и-Гуаэлода. Лавспун пришел от затеи в восторг. Пункт второй: Мозгли начинает какие-то другие исследования. Лавспуну это не по вкусу, и он велит музейному смотрителю ему не помогать. Потом смотритель теряет работу, а потом… – Она выдержала паузу. – А потом он падает с утеса.

Мы переглянулись, как нашкодившие дети.

– Пункт третий: Мозгли спрятал сочинение в хорошо известной точке, прямо под носом, и ищет женщину по имени Гуэнно.

– Пункт четыре. – Подошла моя очередь. – У Эванса-Башмака имеется лоскуток чайничной попонки индейцев майя.

– Попонка – валлийская, дизайн – индейцев майя… Слов; замерли у нее на губах – она глядела на двери.

В дверном проеме стояла Мивануи, и виду нее был недовольный.

– Эй, заходи!

– Я уж, спасибо, здесь постою. Я все равно здесь не останусь.

– Даже чайку не выпьешь?

– Я просто пришла сказать, чтобы ты прекратил расследовать исчезновение моего кузена Эванса. Пришли мне счет за уже проделанную работу.

– Ты мне ничего не должна, я ведь отказался от дела, помнишь?

– Да, но я тебя уговорила. Я повернулся к Амбе:

– Эй, не могла бы ты поставить чайник?

– Она сказала, что не хочет чаю!

– А я вот хочу. – Прям щас?

– Да, прям щас!

Она посмотрела на Мивануи в поисках союзника, но та просто сказала:

– Свали, детка.

Амба поплелась на кухоньку:

– Если дело касается расследования, оно касается и меня тоже.

Я повернулся к Мивануи:

– Ты просто ходячая буря.

– А чему ты удивляешься? Я растерялся:

– Так-таки и нечему?

– Да, нечему… после… после…

– После чего?

– После того, что ты сделал.

– Что же я сделал?

– Ты что, еще спрашивать будешь?

Я воздел руку, как бы провозглашая временное перемирие, подошел к кухонной двери и закрыл ее нарочито плотно.

– Мивануи, прошу тебя. Скажи, что я наделал?

– То есть ты не знаешь?

– Нет!

– Тогда тем более.

– О господи боже мой, – сказал я, переходя к столу, поскольку никаких других действий в голову не приходило. – Перестань играть в игрушки и рассказывай, что я там якобы натворил.

Она замялась и посмотрела на меня. Я тоже посмотрел на нее и поощрительно улыбнулся.

– Ты переспал с Бьянкой. Я разинул рот.

– Не пытайся отпираться – она мне все рассказала.

– Я не пытаюсь отпираться, я просто ошарашен.

– Ты что думаешь – мы друг с другом не разговариваем или как?

– Мивануи!

– Нет, это надо же – из всех телок… ты заваливаешься в постель с моей лучшей подругой и думаешь, она мне ничего не расскажет?

– Но Мивануи! – вновь возопил я.

– С моей лучшей подругой, Луи! Лучшей подругой! Да уж, подружка хоть куда! – заорал я.

А это еще что значит?!

Понятия не имею, мать-его, ты ведь сама сказала мне это сделать, Мивануи!

– Я… – Теперь пришел ее черед с отвисшей челюстью вытаращиться на меня.

– В клубе, помнишь?

– Но я же не имела это в виду! – заверещала она и, возмущенно всплеснув руками, развернулась и затопотала вниз по лестнице. Ее последние слова, брошенные через плечо, были: – Нет, ну как можно быть таким тупицей!