— Ты же убил его, старик! — закричал Рилг, глядя, как из всех ран Дарка вырывается огонь, словно он горел изнутри, и рванулся к нему.

Но старик повелительно вытянул руку навстречу, и Рилга вновь отбросило назад. На этот раз подняться он не смог.

Когда Рилг пришел в себя, стояла глубокая ночь. Приподнявшись на руках, он оглядел степь.

Точно отражения звезд, горели костры, и серые фигуры странствующих ведунов, будто призраки, сидели вокруг. Затихала песня.

Рилг с трудом поднялся на ноги и побрел к огню, возле которого расположились Дим, давешний старик и… Дарк. Да, ормит был жив, и чем ближе Рилг подходил, тем больше убеждался, что живее и быть не может.

— Дарк, — позвал он его.

Тот обернулся. Рилг с облегчением увидел прежнюю улыбку на лице ормита и устало сел рядом.

— Я думал, меня уже забрал прачи, — пробормотал он, протягивая руки к огню.

Дарк рассмеялся. За ним Дим.

— Чему вы смеетесь? — нахмурился Рилг.

— Руки, Рилг. У тебя трясутся руки.

Рилг сжал ладони в кулаки.

— Это что, у меня еще и ноги трясутся, — буркнул он.

Он злился, что позволил страху взять над собой верх.

— Признаюсь вам: много я в жизни повидал, но такого страха еще не испытывал.

И он досадливо поморщился. Дед протянул ему ломоть хлеба и флягу с водой и, хитро прищурившись, глядел, как он ест.

— Проголодался, — по-отечески промолвил он. — Ешь, ешь. А в страхе твоем ничего зазорного нет, да и попробовал бы ты не испугаться! — неожиданно рассмеялся он. — Трава боится, камни от страха крошатся, а ему нипочем! Да… Известное дело, человек дышит, любит, страдает, должен и бояться. Оно, конечно, страх может и головы лишить, коли сдаться на его милость, а вот сумеешь узду на него накинуть да оседлать его — братом твоим станет, научит осторожности и живым остаться поможет.

— Все это так, отец. Но я воин, а для воина показать страх — значит покрыть себя позором.

— Аюл. Сильный воин не тот, кто стыдится своей слабости, а тот, кто не боится ее признать.

— До сих пор я думал, что не боюсь ничего, — пробормотал Рилг.

— Так и есть, — ответил ведун. — Ты бесстрашный воин, и сегодня это спасло тебе жизнь. В миг смертельной опасности сердце твое остается горячим, а разум — холодным.

— Дедушка, а дедушка, — нетерпеливо потянул его за рукав Дим, — а как ты нас нашел?

Видно, этот вопрос давно его мучил. Старик окинул взглядом степь, по которой рассыпались сияющие костры ведунов, его собратьев, и сказал:

— Мы — вещие странники, собираемся тут, где не живут люди, не рыщут звери, не поют птицы, на один день в году. Куда бы ни увели нас дороги, мы возвращаемся сюда, и сегодня как раз такой день. Поэтому не я вас нашел, а вы — меня.

— Ты спас Дарка, — подал голос притихший Дим. — Ты волшебник.

— Не просто спас, — отозвался Дарк, вытянул вперед правую руку и свободно пошевелил пальцами.

— Небесный огонь прошел через него, он горел в нем, и огонь излечил его. Любой клинок, какой возьмет эта рука, будет непобедим.

— А как же закон? — спросил Рилг.

— Закон для всех един, и он остается в силе.

Некоторое время все молчали. У Рилга потихоньку волосы на голове шевелились, он чувствовал, как вокруг вершится, не переставая, нечто таинственное и вроде бы доброе, но это доброе может также принести смерть, если столкнуться с ним воочию, без защиты.

В степи, несомненно, что-то происходило. Костры то мигали, то светились ровно, да разными цветами — и белым, и синим, и золотым, и зеленым, а то и вперемешку. Песня то звучала, то затихала где-то, то один голос выводил ее, то несколько… Старик-ведун временами что-то шептал и бросал в огонь пучки трав, и тогда к небу поднимался аромат, от которого кружилась голова, путались мысли или вдруг хотелось плакать и смеяться сразу. Рилг видел, как Дарк встряхивает головой, точно выпил много вина и теперь пытается избавиться от похмелья. Один Дим незаметно уснул и спал спокойно, этому мальчишке вообще было присуще засыпать как ни в чем не бывало при всяких опасностях.

— Где твой дом, отец? — спросил старика Дарк.

— Да везде, — развел руками тот. — Я — странник, мы лишены домов, тех, в которых живете вы, нам они ни к чему. У нас нет корней, нет могил, у которых можно преклонить колени. Нам все равно, где закончится наш путь.

Тихо догорал костер, и звенящая тишина окутала степь, и авриски не знали — бодрствуют ли они, грезят ли, живы еще или их души птицами уже летят в темную высь.

— Боишься ли ты смерти, отец?..

— А ты, Рилг Скронгир? — вопросом на вопрос ответил старик.

Рилг молчал несколько мгновений, потом сказал так:

— Веришь ли — недосуг было подумать про это. Не знаю. Но боюсь, пожалуй. Не своей боюсь, а его.

И он указал на Дарка.

— Верно, ибо смерть ормита — это твоя смерть как стража, а если ты не страж, то ты никто. Как верно и то, что человек страшится всего, чего не может объяснить. Вы, авриски, не боитесь копья и меча, потому что рождены воинами, и оружие для вас — и хлеб, и вино. Вы не боитесь ран, которые наносит любовь, будь то даже смертельная рана, ибо вы рождены в любви, в любви выросли и умрете, унося любовь в своем сердце. Вы не боитесь огня — вечного дара и вечного проклятия людей, ибо вы — его дети. Вы не боитесь старости — противника, которого не одолеть даже самому могучему воину, не боитесь потому, что года — это мудрость, уважение и любовь детей, гордость или стыд за свои поступки, право иметь учеников. Но то, что незнакомо вам, чему объяснения дать не можете — то ввергает вас в ужас. Вот это место, — старик повел рукой вокруг, — зовется Сатхамат — Большое Кольцо. Здесь сходятся небесные и земные силы, чтобы обменяться знанием — магией, по-вашему. В Сатхамат заключены элья — жизнь и эгни — смерть, они сталкиваются промеж собой, и родится новый виток времени. Лишь несколько мгновений длится это столкновение, потому как мощь, заключенная в Сатхамат, способна разрушить этот мир и другие заодно. Оно и так не проходит бесследно, вызывая буйные ветры, выталкивая реки из берегов, встряхивая землю, двигая горы. Так звучит закон бытия, единый для всех.

Старик умолк. Он и так сказал больше, чем следовало, но меньше, чем хотел.

— Светает, — он посмотрел на восток и разбудил Дима.

Одна за одной тихо таяли звезды, и вместе с ними гасли костры в степи. И когда первые лучи солнца брызнули на небосклон, смыли золотой рисунок, как дождь смывает пыль с трав, — все костры погасли, и фигуры странников-ведунов растворились с ними, будто и не было их тут.

— Настал час проститься, — сказал старик.

— Возьми меня с собой! — вдруг попросил его Дим. — С ними, конечно, здорово, но, по-моему, так я лабиринт никогда не найду.

Рилг и Дарк рассмеялись.

— Ты думаешь, с ведунами его найдешь? — покачал головой старик. — Что ж, попробуй!

— Вам нужна помощь, — добавил он. — Примите ее от меня.

Он лихо, по-мальчишески, свистнул, оглянулся по сторонам, прислушался к чему-то, смешно сдвинув шляпу на одно ухо, пошептался с ветром и опять прислушался.

— Видите? — показал он рукой куда-то в даль.

Рилг и Дарк не видели ровным счетом ничего, кроме неба и зеленой травы, и честно в этом признались.

— Ну, погодите малость, — старик сдвинул шляпу на затылок. — Я и забыл, что… Эге, вот они!.. Услыхали, родимые!

Два великолепных скакуна летели по степи, летели стремительно и свободно, оба черные, как ночь. Они мчались прямо на людей, не замедляя бега, и Рилг и Дарк шарахнулись по сторонам из-под самых копыт. А кони остановились возле старика и, покорно склонив гордые головы, потянулись к нему бархатными губами.

— Берите их. Это самые лучшие кони, которых когда-либо вскармливала степь, они тоже любят свободу, потому охотно пойдут под вами. Об одном вас попрошу: не давайте им имен и отпустите на волю, когда они домчат вас туда, куда желаете.

Дарк и Рилг поудобнее закрепили мечи за спиной, заправили волосы под кармаки и вскочили на коней. Кони нетерпеливо затанцевали под ними.