Он сидел в углу и недоумевал, куда могла деться девочка. Ночью они со Скоттом обыскали весь центр, все служебные коридоры и не нашли никаких следов. Решили, что самое вероятное объяснение — она сбежала из дому и спряталась перед закрытием в сочельник. Иногда люди хотят сбежать от Рождества — бывает, у них нет другого выхода. Курт позвонил в полицию, но туда никто не заявлял о пропавшем ребенке. Полицейский рассмеялся и сказал, что это первый случай, когда ребенок нашелся раньше, чем пропал. Курт не оценил шутку. Было что-то пугающее в ее неподвижности. Ему представилось, как девочка, одна во всем центре, поет: «Я когда-то потерялась, а теперь нашлась».

До конца дежурства оставалось два часа. Разглагольствования Гэри могли продлиться ровно столько. Оба преступника реагировали не так, как хотелось Гэри: они не плакали, когда он пообещал позвонить родителям и в полицию, не отдавали должное его сыщицкому мастерству. Они не затем пришли сегодня. Они, вероятно, пришли, чтобы подцепить девушек; не удалось — и решили подцепить что-нибудь другое. Они расстегивали и застегивали молнии и скучали. Так же как Курт. И это было плохо. Гэри брал измором: он не перестанет, пока не получит своего удовольствия или пока не явится полиция.

Курт отговорился тем, что надо писать рапорт, и ушел в другую комнату. С бумажной работой у него не было сложностей. Многие охранники ее презирали, считали, что она отвлекает от настоящей работы. Некоторые проклинали ее и бесились; тогда Курт вызывался написать за них, чтобы сберечь им время и чтобы никто не сказал, что они не умеют читать и писать. Курт легко узнавал признаки: стыдливо покрасневшие уши, смущение, прикрытое газеткой, в которую уперт взгляд за обедом.

Единственным, кто Курта не тяготил, был Скотт. В Скотте не было ни капли злобы и фальши. Скотт по секрету признался ему в своей неграмотности и попросил научить читать и писать. Курт был изумлен и горд тем, как быстро тот научился. Только одно слегка омрачало этот успех: Скотт неожиданно стал поклонником Джилли Купер.⁹ Он учился читать на книгах, которые лежали у жены, и теперь если не переживал за «Вест Бромвич Альбион»,¹⁰ то информировал Курта о последних негодяйствах в конюшнях. Недавно он стал покупать «Дейли Мейл»,¹¹ и Курт спрашивал себя, какое же чудовище он создал.

Курт закончил запись и посмотрел из окна аппаратной комнаты — еще одна пара глаз обозревала торговый зал. Охрану центра дополняли охранники и детективы, которых нанимали сами магазины; в общей сложности на четырех квадратных километрах «Зеленых дубов» охраной занимались около двухсот человек. Наблюдали, следили, поджидали — четыреста подозрительных глаз, скучающих глаз, ищущих признаки, ищущих неладное. Курт думал об этих глазах, окольцованных усталостью, мечущихся, как мухи. По плотности охраны «Зеленые дубы» не уступали самым беспокойным местам внешнего мира. Курт думал о том, много ли в стране осталось территорий, не разделенных на эти феоды безопасности. На участки опаленной земли, выгоревшей почти добела от беспрерывного многоокого наблюдения. Он думал о своей бабке, которую год назад жестоко избили в собственной квартире, и о том, когда ее сочтут не менее достойной защиты, чем бейсболки «Найк». Как-то раз он имел неосторожность поделиться этой мыслью с Гэри, в ответ на что Гэри, бывший полицейский, сказал: «Нам не нужно больше полицейских, нам нужно меньше негров».

Рация Курта вдруг затрещала, он поднес ее к уху и услышал все атмосферные помехи.

Лиза сидела перед окном «Бургер Кинга», поглощая насыщенные жиры и большой пакетик избыточного сахара. Пировала. Войти в комнату командующего не было сил. Тернер на Рождество, конечно, не появился; теперь, несколько недель спустя, «Твоей музыке» дали знать, что ожидается контрольная закупка, и Кроуфорд дергался. Что-то было такое в атмосфере «Зеленых дубов», отчего персонал тянуло на безвкусную, индустриально приготовленную калорийную пищу — и сегодня усталая Лиза не смогла противиться соблазну. Некоторые ее сотрудники в «Твоей музыке» тратили столько на этот корм, что Лиза иногда подумывала, не проще ли было бы вместо зарплаты раз в неделю вводить им прямо в вену гидрогенизированные жиры и модифицированные крахмалы. Она легко могла вообразить цепочку индустриально вскормленных капельницами продавцов за прилавком и Кроуфорда, потирающего руки ввиду возросшей прибыли.

Она смотрела через стекло на охвостье январской покупательской лихорадки. В «Зеленых дубах» не было окон на улицу, и получить представление о погоде можно было только по одежде покупателей. Сегодня все были одеты, как игроки в американский футбол, — тюки тугого набивочного материала в шапках стукались друг о друга. Некоторые раскрасневшиеся поснимали с себя слои утепления и, слегка спотыкаясь рядом с одетыми, выглядели как тощие новорожденные жеребята.

Лиза смотрела на ребенка, тащившегося за родителями. У девочки была челка, и чем-то она напомнила ей Кейт Мини. Конечно, сегодня Кейт уже не была бы ребенком. Она была бы взрослой, года на два моложе Лизы, но Лиза не могла представить ее себе такой. Образ ее в памяти всегда был один и тот же: серьезная девочка с грустными голубыми глазами, которые следили за тобой. Наблюдали.

Когда Кейт исчезла, Лизе было двенадцать лет. Девочка однажды ушла из дому и больше не вернулась — растворилась в воздухе. Ни свидетелей, ни следов, ни тела. Лиза и Кейт не были подругами — они едва друг дружку знали. Лиза видела ее от силы три раза в жизни. Но живо помнила их первую встречу.

Лиза стояла перед кондитерской лавкой отца, дожидалась его и скучала. Потом заметила кого-то, выглядывавшего из двери другого магазина неподалеку. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть человека, — он тут же отступил вглубь. Это повторилось несколько раз, Лиза не выдержала и пошла туда выяснить, в чем дело. Она увидела девочку в коротком шерстяном пальто и кедах, с блокнотом в руке. При ее приближении девочка вздрогнула и хотела спрятать блокнот.

— Ты что делаешь? — спросила Лиза.

— Ничего, — сказала Кейт.

— Ты что-то делаешь. Шпионишь за мной? Рисуешь меня? Если рисовала — должна отдать, потому что я единственная владелица моей внешности, и ты не имеешь права на ее воспроизведение, а если не отдашь, подам на тебя в суд за диффамацию, плагиат и… копирайт.

Кейт моргнула и сказала тихим голосом:

— Я наблюдаю за домом миссис Лик на той стороне. Она уехала в отпуск, а я слежу, не появятся ли подозрительные типы, чтобы срисовать хавиру.

Лиза долго смотрела на Кейт. Потом сказала:

— Что?

— Преступники, которые хотят незаконно проникнуть в жилище миссис Лик и скрыться с ее имуществом.

Лиза помолчала, усваивая информацию.

— Сколько ты тут стояла со своим блокнотом?

— Недолго. Может, часа полтора. Сегодня.

Лиза чуть не отшатнулась.

— И что ты записала?

Кейт услужливо открыла блокнот с мелкими буковками в полукруглых выемках на обрезе и нашла нужный раздел. Внимательно прочла страницу, а потом сказала:

— Шестнадцать ноль три, кошка сходила в туалет в садике.

— И все?

Кейт снова посмотрела на страницу.

— Пока да. Перед этим проехал мальчик на трехколесном велосипеде, но я не сочла его подозрительным. Ему три года.

Лиза попробовала представить себе, что она полтора часа стоит на одном месте, но не смогла. Для нее десять минут неподвижности были пыткой.

Кейт кашлянула и сказала:

— Что ты делаешь с волосами?

Лиза невольно дотронулась до головы.

— А что? Плоские? Набок свалились? Что не так?

— Нет, очень стоячие. Мне интересно, как ты это делаешь. Спишь как-нибудь по-особенному или ешь что-то особенное?

Лиза мечтала о таком вопросе.