Кейт перевалила через вершину искусственного холма. Небо позади нее было пурпурным, и сильный ветер трепал уродливые, хилые деревья, гнул и тряс ветви. Из-под кустов вымело мусор, и он вихрями кружился в дверных проемах. Шла гроза, и Кейт ощущала, как потрескивает воздух от электричества. Ветер подталкивал ее в спину, и она бежала, бежала вниз по склону. Пробегая по битому стеклу автобусной остановки, по обсаженным кустами буграм территории, по безлюдному квадратному двору, она чувствовала себя неуязвимой. Во дворе на веревках трепалось белье, а Кейт бежала сквозь него очертя голову, налетала лицом на простыни и вдыхала цветочный запах стирального порошка. Она смеялась и бежала мимо школы, мимо убогой, из кубиков построенной методистской церкви, бежала вприпрыжку, не владея собой, надеясь, что ее унесет ветер. Когда первые толстые капли дождя зашлепали по мостовой, она бежала уже по своей улице. Она хотела успеть к своему окну до того, как молнии хлестнут над проводами.

Пятнадцатью минутами позже она уныло смотрела из окна на промокшие улицы.

Небо из фиолетового стало серым, и наэлектризованное ожидание грозы быстро сменилось тусклой реальностью дождливого дня. Она смотрела на капли, стекающие по стеклу и смазывающие пустую картину за ним, и ощущала уже привычную тошноту. До темноты еще долгие часы, и она будет сидеть тут, прожигая окно глазами.

Детей, живших по соседству, она не знала. И не очень-то хотела знать: все они учились в школе на Читем-стрит и выглядели дефективными или драчунами. Ей хватало ее бюро с Мики и папками. Но иногда летними вечерами она наблюдала за играми тридцати-сорока детей. Игры она уже знала, потому что наблюдала давно. В некоторые она сама играла в школе, например в «британского бульдога» или лапту, но интересовала ее та, которую они называли «Тюремщик» — какие-то странные прятки по всей территории, без видимых границ, где надо было пинать консервные банки и освобождать заключенных. Однажды она не могла оторваться от окна, наблюдая за тем, как целый отряд прочесывает всю территорию в поисках последнего спрятавшегося мальчика. Он продержался два часа, и все это время Кейт ясно видела его на крыше одного из прилегающих друг к другу домов. Темнело, искавшие выкрикивали его имя все нетерпеливее, а он, улучив момент, прыгнул на крышу лестничного колодца, оттуда — невероятно — на молодое деревце, которое согнулось под его тяжестью и опустило его на землю как раз рядом с жестянкой. Он пнул ее и освободил заключенных. Кейт присоединилась к радостным воплям и смеху. Даже надела пальто, чтобы бежать к ним, но в дверях оробела.

Сегодня дождь всех держал за стеклом. Кейт оторвалась от окна и заставила себя заняться работой.

Кейт любила свою комнату. После смерти отца бабушка разрешила ее заново обставить. Вместо ковра был постелен линолеум в белую и черную клетку. Старый белый меламиновый гардероб, туалетный столик и комод уступили место у стены четырем подержанным картотечным шкафам. Хлипкий детский письменный столик был заменен на большой подержанный письменный стол цельного дерева с ящиками по одной стороне, и, что самое приятное, еще остались деньги на вращающееся кресло. Кейт расположила стол таким образом, чтобы сидеть лицом к двери, спиной к окну. По совету книги «Как быть детективом» она поместила над дверью зеркало под углом, так, чтобы из-за стола видеть происходящее на улице и, в частности, заметить, если мнимый мойщик окон попытается прочесть ее записи. Трудно было побороть соблазн покататься по линолеуму на вращающемся кресле, но однажды, посвятив этому почти всю вторую половину дня, Кейт решила держать свое желание в узде. Развлечениям было отведено десять минут в день, все остальные движения в кресле должны быть строго функциональными. Иногда она поворачивалась, чтобы взять карандаш из ящика, и притворялась, будто не замечает, что креслу позволено повернуться слишком сильно — от такого маленького плутовства трудно было удержаться, — но никаких вопиющих вращений и поворотов в неурочное время не происходило.

На столе стояла пишущая машинка, подаренная ей на Рождество, когда ей было семь лет. Хотя это была детская, пластмассовая модель, функции свои она выполняла, и Кейт не предполагала, что она будет как-то смущать клиентов. А вот о чем она сожалела, так это о наклейках с лошадками и собачками, которые она налепила тогда же, в Рождество; Сэм Спейд никогда этого не делал. Еще на столе была маленькая картотека, куда она намеревалась записывать имена и данные людей, с которыми она связана. Пока что из двухсот карточек заполнены были три. Одна — на соседа Адриана, другая на местный полицейский участок, третья — на Агентство по лицензированию водителей и транспортных средств.

Она видела, как детективы во многих американских фильмах проверяют водительские права и посылают запросы о номерах автомобилей. Она не совсем представляла себе, как это делается в Британии, но, чтобы не тратить зря времени, на всякий случай выписала из телефонной книги адрес в Суонси.

Сегодня она делала себе новую книжку быстрого опознания. Первую она сделала полтора года назад, следуя инструкциям «Как быть детективом». В книжке было тридцать листов, и каждый разрезан на четыре горизонтальные полосы. На верхних полосах Кейт нарисовала разнообразные прически, на вторых — брови, глаза и переносицы, на третьих — носы, на нижних — рты и подбородки. В целом Кейт была довольна результатом, хотя нашла, что из-за ограниченности ее художественной манеры в половине случаев возможные лица выглядят очень похоже — как варианты физиономии Артура Малларда.⁵ Но сейчас она мыслила масштабнее. Идея разместить объявление в автобусе заставила ее критически взглянуть на свой кабинет и оснащение, и она поняла, что некоторые детали могут не произвести впечатления на будущих клиентов. Книжка быстрого опознания — вещь хорошая и наверняка поможет любому клиенту описать подозреваемых, но Кейт подумала, что, нарисованная вручную, та может кому-нибудь показаться непрофессиональной. Поэтому сегодня она переделывала книжку, но — в этом и заключалась блестящая находка, — используя фото, вырезанные из журналов. На столе у Кейт лежала огромная кипа журналов, которые припасал для нее Адриан; теперь она терпеливо пролистывала их и вырезала все страницы с четкими снимками лиц, одинаковыми по величине.

Ближе к вечеру дождь перестал, за окном снова послышались детские голоса, но Кейт сосредоточенно отбирала незнакомые лица.

Это был очередной чуть дышавший день в третьем классе. Кейт смотрела из окна на дома напротив, где три осатанелые собаки терроризировали всех, кто пытался пройти по замусоренному пятачку зелени. Кейт боялась собак, но, поскольку ее кусали одиннадцать раз, не могла признать, что ее страх безосновательный. Район был полон собак — люди покупали их, чтобы сделать свою жизнь безопаснее, но так не получалось. У всех собак были психологические проблемы: ненависть к детям, ненависть к велосипедам, ненависть к газетчикам, ненависть к черным ребятам, ненависть к белым ребятам, ненависть к быстро движущимся объектам; некоторые ненавидели небо и весь день лаяли и бросались на него. На собачье счастье, всегда находилась другая собака с таким же неврозом, и вместе с ней они могли присоединиться к шайке подобных. Эти стаи псов-единомышленников патрулировали всю местность — они бродили по дорожкам и дворам, как прихрамывающие, с недержанием банды фанатов. Кейт смотрела на их вываленные языки, на их злые пасти и пыталась сохранять спокойствие. Владельцы собак, видя, как она бросается бежать от их слюнявых, тужащихся ультрасвирепых зверюг, кричали ей вслед: «Не бойся — они чуют страх». Этот совет, видимо, считался полезным, но чем именно полезным, Кейт не могла понять. А еще она не могла уловить разницу между «цапнул» и «укусил» — она думала, что это как-то связано с намерением, но отличить было трудно. Шесть раз из одиннадцати она была укушена в присутствии владельца собаки, и в каждом случае ее успокаивали: «Он просто играет. Он просто цапнул, не укусил».