— Слушаюсь, госпожа, — ответил я и спустя мгновение снова налил вино в чашу для Лолы.

— Ты слишком медленно наливаешь, раб, — произнесла она.

— Простите меня, госпожа, — ответил я.

Однако Лола не приказала Теле ударить меня опять. Когда я отодвинулся, Лола качнулась вперед и рукой уронила чашу на маленький стол.

— Неуклюжий раб, — с ужасом закричала она.

Я испугался.

Лола взглянула на леди Джину.

— Смотрите, что он сделал! — кричала она.

Я посмотрел на Лолу с внезапной яростью.

— Ты разве не раб, Джейсон? — поинтересовалась леди Джина.

— Простите меня, госпожа, — торопливо обратился я к Лоле, — я сейчас же все уберу.

— Поторопись, раб, — торжествующе молвила она, — а я пока подумаю, каким будет твое наказание.

В ярости я отошел к стене, поставил сосуд с вином, взял тряпку и воду и быстро вернулся, чтобы вытереть стол.

— Неуклюжий раб! — прошептал мне один из рабов, стоящих на коленях в шеренге.

Вытерев разлитое вино, я убрал воду и тряпку и снова опустился на колени перед Лолой.

— Голову вниз, — приказала рабыня.

Я наклонил голову.

— К какому наказанию я приговорю тебя? — задумалась она. — О, придумала! Возвращайся в свою камеру и сними одежду. Там тебя закуют в цепи. Сегодня тебе не будет ни еды, ни одеяла. Заодно скажи страже, что тебе причитается двадцать ударов… — Помолчав, Лола задумчиво добавила: — «Змеей».

Я посмотрел на нее, не поверив своим ушам. Люди иногда умирают под ударами «змеи».

Рабыня презрительно улыбалась мне.

— Хватит с него и пяти, — веско произнесла леди Джина.

— Очень хорошо, пять ударов, — кивнула Лола.

— Поблагодари свою госпожу и выполняй приказ, — проговорила дрессировщица.

— Спасибо, госпожа, — сказал я Лоле.

— Беги, беги, раб Джейсон, — ответила надменная рабыня.

Я поднялся на ноги и выбежал из комнаты.

— Тандрук, — услышал я голос леди Джины за спиной, — ты следующий! Налей вина, Тандрук!

Я лежал на камнях своей клетки, обнаженный, в крови, с закованными руками и ногами. Я с трудом мог шевелиться. Я получил пять ударов «змеей», с которой умело обращался мужчина.

— Джейсон!

С трудом поднявшись на колени, я посмотрел налево. Там, по другую сторону решетки, стояла леди Джина.

— Почему ты не сказал, что это Лола пролила вино? — спросила она.

— Так вы знаете, что это сделала она?

— Конечно. Ее маленькая рука хоть и быстра, но не настолько, чтобы ускользнуть от моих глаз. А твои руки не могли уронить чашу.

— Мне не хотелось, чтобы вы наказывали ее, — ответил я.

— Хорошо! — произнесла дрессировщица. — Я вижу, ты учишься. Хочешь приберечь ее для себя, чтобы потом, если представится возможность, самому отмерить ей наказание? Молодец! Ты учишься быть мужчиной.

— Я никогда бы не стал наказывать ее, — ответил я. — Я землянин. Женщина не наказуема, независимо от того, что она делает.

— Как же вы тогда контролируете своих женщин? — удивилась моя собеседница.

Я пожал плечами.

— Мы их не контролируем.

— Вы, мужчины с Земли, вполне заслуживаете жизни, которую ведете, — засмеялась леди Джина.

— Госпожа… — обратился я к ней.

— Я слушаю.

— За что Лола ненавидит меня?

— Ты отличаешься от мужчин, которых она знавала, — ответила леди Джина. — Она находит тебя презренным и жалким. Ты не видишь в ней рабыню.

— Но ведь она — живой человек, — попытался объяснить я. — У нее есть чувства.

— Конечно, у нее есть чувства, — перебила леди Джина, — у нее есть глубокие, возбуждающие, сильные чувства женщины, которая осознает себя рабыней. Ты отвечаешь этим чувствам?

— Нет, конечно нет, — сказал я.

— Типичный землянин, — улыбнулась леди Джина.

— Я даже не предполагал, что Лола испытывает такие чувства.

— Практически все женщины — рабыни, — сказала дрессировщица. — Они жаждут хозяина. Это гораздо глубже ваших мифов и политических изобретений, несмотря на всю их рациональность.

— Как вы можете так говорить? Вы же сами — женщина!

— Посмотри на меня, Джейсон, — проговорила она. — Посмотри на мою силу, мою жестокость. Я не такая, как другие женщины. Я практически мужчина, но по жестокой игре природы заключенный в женское тело. Это болезненно, Джейсон. Вот почему, наверное, я так ненавижу и женщин, и мужчин.

— Я так не думаю, госпожа, — заметил я, — на самом деле вы никого не ненавидите.

Она озадаченно посмотрела на меня, а затем произнесла:

— Думай что говоришь, если не хочешь быть отхлестан и заклеймен.

— Слушаюсь, госпожа, — ответил я. — И все-таки мне кажется, вы — женщина и по виду, и по доброте.

— Остерегайся, раб! — предупредила леди Джина.

— Простите меня, госпожа.

— Усвой хорошенько, Джейсон, что женщины — рабыни, стремящиеся к своему хозяину.

— Они — свободные личности, — настаивал я.

— Ты упорно воспринимаешь женщин в качестве бесполых и униженных существ. Этим ты препятствуешь самому себе в познании и понимании женщин. Употребляя эти представления, ты упускаешь богатство и глубину чувств, их сокровенное женское начало, и никогда не будешь в состоянии удовлетворить полностью их биологические потребности. Ибо они включают в себя потребность рабски подчиняться сильному мужчине.

— Ложь, ложь! — Я кричал. — Ложь! Ложь!

— Мне жаль, что я расстроила тебя, Джейсон, — проговорила леди Джина. — Я этого не хотела. У тебя был трудный день. Без сомнения, мне не следовало бы говорить с тобой так, как я иногда делаю. Но порой по каким-то причинам я забываю, что ты — землянин и раб. Я промолчал.

— Для раба ты слишком крупный и сильный, Джейсон, — продолжала она. — Возможно, поэтому я иногда упускаю из виду, что внутри ты мал и слаб.

— Требуются смелость и сила, чтобы казаться маленьким и слабым, — сердито ответил я.

— Возможно, — ответила леди Джина. — Я не могу знать этого, я не маленькая и не слабая.

Я опустил голову.

— Интересный взгляд на проблему, — заметила дрессировщица. — Возможно, глупец имеет мудрость, чтобы быть глупцом. А трус имеет храбрость быть трусом.

Я взглянул на нее с тоской.

— Достаточно грустно быть глупцом и трусом, — продолжала она. — К чему обращать в добродетель эти жалкие пороки? Разве ты не можешь понять, что тебя воспитали в морали, изобретенной слабыми, чтобы подрывать и подавлять сильных? Разве общественная польза такого изобретения не очевидна? Разве ты не можешь понять, что мораль, призванная уродовать и подавлять сильных, настраивать их против самих себя, является идеальным инструментом для возвеличивания маленьких и слабых? Пока сильные терзают себя и разрываются на части от чувства отчаяния и вины, маленькие и слабые, пролезая всюду без потерь, продолжают беспрепятственно осуществлять свои жалкие идеи!

— Нет, нет! — выдохнул я.

— Отдохни, Джейсон, — сказала дрессировщица. — Завтра тебя будут оценивать работорговки с рынка Таймы.

— Что такое рынок Таймы? — спросил я.

— Ты довольно скоро узнаешь это, — ответила она, — ложись, Джейсон.

— Слушаюсь, госпожа, — пробормотал я и улегся.

Леди Джина какое-то время стояла, глядя на меня.

— Лоле не следовало пытаться втягивать тебя в свои проблемы. Рабыня перешла границы, — вдруг сказала она. — Я крайне недовольна ее поведением. Лола стоит у опасной черты. Я думаю, она становится слишком наглой, слишком заносчивой. В следующий раз, если она хоть в малейшей степени доставит мне неудовольствие, я подвергну ее наказанию.

Я взглянул на дрессировщицу со смущением.

— Мы не на Земле, Джейсон, — напомнила она, — Мы наказываем рабов, если они плохо себя ведут. Конечно, иногда мы наказываем их, даже когда они ведут себя хорошо.

— Но почему, госпожа?

— Потому что они рабы.

— Понятно, госпожа.

— Теперь отдыхай.

— Слушаюсь, госпожа.

— Кстати, Джейсон, я хвалю тебя за твои успехи в горианском языке. У тебя есть способности.