— А вот и он, наш беглый герой! — закричал Гвин, тряся растрепанной шевелюрой и не обращая внимания на святость места.

— Потише, варвар! Ты же в доме Всевышнего! — зашипел возмущенный грубым нарушением приличий Томас, примкнувший к группе из трех священников, с неодобрением наблюдавших за шумным, грубо одетым корнуолльским великаном.

Гервез де Бонвилль, в мятой одежде, со щетиной на подбородке и щеках под светлыми бакенбардами, в ужасе поднял взгляд, услышав громогласный бас офицера. Конвульсивным движением он еще крепче вцепился в алтарное покрывало, плотнее прижимаясь к квадратному столу с позолоченным распятием и двумя свечами по бокам. Он испуганно уставился на дверной проем, не узнавая в полумраке стоящего там человека.

— Кто тут? Кто бы ты ни был, я нахожусь под защитой собора!

Его голос дрожал от страха, как будто он уже ощущал захлестнувшуюся на шее жесткую петлю виселицы.

— Это королевский коронер, Джон де Вульф, которого вы, наверное, хорошо запомнили. Мы встречались совсем недавно, не далее, чем этой ночью, сэр. И не будь вы таким презренным трусом, то увидели бы, как ваш слуга Болдуин висел на острие моего меча.

Мужчина из Питер-Тейви медленно поднялся навстречу надвигающемуся на него грозному силуэту. Одной рукой он по-прежнему что было сил сжимал ткань на алтаре Святого распятия.

Болдуин? Болдуин ранен?

Ранен? Болдуин мертв — я сам вонзил меч в его грудь. Но у него, по крайней мере, хватило духу, чтобы сражаться и принести себя в жертву, тем самым дав вам возможность сбежать. А вы мчались, как напуганный заяц, оставив его подыхать.

Голова де Бонвилля опустилась на грудь, он обмяк и опустился на пол у алтаря. Они едва слышали его жалобный голос, доносящийся с противоположного конца просторного помещения:

Болдуин — о, Господи, будь милостив к нему!

Милость Господа не помешает и вам, де Бонвилль, — произнес коронер, — потому что вы — хладнокровный убийца. Вы отправили на тот свет своего родного брата, и за это будете гнить в аду.

Обхватив голову руками и бормоча что-то нечленораздельное, беглец прислонился к основанию алтаря.

— Де Бонвилль, — окликнул его коронер, — может, вы покинете святое место, чтобы не осквернять его, и добровольно сдадитесь мне или констеблю?

— Нет! — завизжал тот, не поднимая головы. — Никогда! Я прошу прибежища у собора, я под защитой этого святого места!

Прежде, чем Джон успел ответить, кто-то легонько похлопал его по плечу. Обернувшись, он увидел стоящего в дверном проеме Морина.

— Я как раз собирался сообщить ему некоторые правила, касающиеся прибежища в соборе, — произнес коронер.

Констебль отступил на несколько шагов в арку и оглянулся через плечо в сторону нефа:

— Боюсь, Джон, вам придется с этим немного подождать. На подходе целая процессия священнослужителей. Я видел, как они собирались во дворе. Честное слово, настоящая де легация Божьих помощников — и с ними наш дражайший шериф.

Высунувшись из арки, коронер увидел, как к ним неспешно приближается солидная группа людей. Впереди плыл викарий каноника, держа в руке католический крест, за ним следовал архидиакон Джон де Алекон в черном плаще поверх ризы и стихаря. С торжественным видом он шагал перед епископом Генри Маршаллом, на расшитом церковном одеянии которого блестели и переливались все имеющиеся регалии. При последнем был епископский посох — позолоченная пастушеская палка с загнутым концом, — а на горделиво воздетой голове красовалась мирта, как будто священник почтил своим присутствием официальную праздничную церемонию на главном алтаре.

Следом за ним шагали регент Томас де Ботереллис и шериф Ричард де Ревелль. Шериф предстал во всей красе — он был в темно-красной шелковой тунике до колен, поверх которой был наброшен длинный зеленый плащ. В тон плащу был и зеленый капюшон с элегантно переброшенной через левое плечо пелериной. Джону подумалось, что он больше смахивает на барона в винчестерском суде, чем на офицера, следящего за соблюдением закона в далеком западном графстве. Впрочем, возможно, одеяние шерифа отражало его новые политические амбиции.

Авангард замыкали кафедральный казначей, Джон из Эксетера, и эскорт пребендариев и помощников. Коронер решил, что лишь личные отношения между епископом и усопшим Арнульфом де Бонвиллем и стали причиной столь представительной делегации, — а также, не исключено, желание слегка смягчить неловкое положение шерифа, столь усердно защищавшего Гервеза и его сквайра на суде всего день назад. Обычно те, кто искал прибежища на подвластных церкви территориях, были рады, если простой каноник или викарий приходил проследить, не нарушают ли мирские власти древнего закона, по которому преступник мог получить временную защиту. Неслыханное дело, чтобы в подобные ситуации вмешивался епископ собственной персоной, да еще и в полном облачении, — хотя в равной мере неслыханным было и то, чтобы лорд поместья искал спасения от преследования за участие в убийстве собственного старшего брата.

Коронер, его помощники и констебль замка отступили в сторону, освобождая путь для процессии. Томас де Пейн дергался, как марионетка, пытаясь одновременно креститься и кланяться. Викарий каноника опустил крест, чтобы не задеть потолок арочного проема, и провел епископальную процессию в трансептальное помещение. Здесь они и увидели жалкую фигурку человека, прижимающегося к алтарю Святого распятия.

У противоположной стены стояло тяжелое кресло, и два младших священника поспешно перенесли его на другую сторону помещения, поставив за спиной епископа. Официальный трон находился в часовне возле главного алтаря, но для того, чтобы сдвинуть его с места, понадобилось бы не менее десяти человек. Генри Маршалл опустился в кресло и медленным движением поправил широкую мантию, прикрывая ноги.

Остальные участники процессии расположились полукругом позади него, группа Джона держалась на некотором расстоянии. Когда епископ наконец устроился в кресле, повисла тяжелая тишина ожидания. Длинный подбородок епископа повернулся в сторону испуганного человека, скорчившегося в дальнем углу.

— Гервез де Бонвилль, подойди сюда, — высоким голосом повелел прелат.

Де Бонвилль медленно поднялся на ноги, и перед взорами собравшихся предстал светловолосый молодой человек среднего телосложения. Он был в мятой темно-зеленой накидке длиной до колен, из-под которой выглядывали более светлая туника и такого же цвета панталоны. Его ноги были забрызганы грязью после ночной пробежки по темным переулкам. Он поднялся, но не двинулся с места, продолжая крепко сжимать в кулаке край алтарного покрывала.

— Я говорю, подойди сюда— и преклони колени у моих ног, — резко приказал епископ.

В нерешительности де Бонвилль несколько раз раскрыл и закрыл рот, затем выпалил:

— Я ищу прибежища, ваша светлость, поэтому боюсь отходить от алтаря.

Генри Маршалл стал проявлять первые признаки нетерпения.

— Глупый мальчишка, не цепляйся за этот стол, словно за плот в океане. По древнему закону весь кафедральный собор, а еще точнее, вся соборная территория является твоим прибежищем. Ты можешь без опаски выйти из собора и прогуляться. Подойди ко мне!

Все еще не совсем успокоившись, Гервез отпустил алтарное покрывало и медленно преодолел несколько ярдов устланного каменными плитками пола, отделявшие его от епископского кресла. Он опустился на колени и склонил голову.

Прелат удержался от того, чтобы протянуть руку с перстнем для поцелуя — инстинкт политика подсказывал ему, что нужно держаться подальше от проигравших.

— Мне печально видеть тебя в таком состоянии, — произнес он звонким голосом. — Значительную часть жизни я был другом твоего отца. Для меня почти невыносимо было за столь короткое время услышать о его смерти, затем о смерти его старшего сына и теперь о том, что происходит с тобой.

Джон поневоле подумал, что, несмотря на красноречие, ничто в лице епископа не выдавало того, что он испытывает сильные страдания.