Коронер сообщил ей о своих последних находках и рассказал, что Алану Фитцхаю на следующее утро предстояло пройти испытание судом Божьим.

— Ты как считаешь, это он убил крестоносца? — спросила Неста, прикладываясь к его кувшину.

— Откуда мне знать? Он что-то наверняка скрывает, это заметно. Что-то произошло между ним и покойником, но обвинять его в убийстве нет никаких оснований.

Мудрая Неста кивнула головой.

— Для этого нужны мотивы, вот что тебе нужно выяснить, — поразмыслив, заявила она. — А что там со вторым трупом в дартмурских скалах? Ты думаешь, есть какая-то связь между ними?

— Во всяком случае, оба были в Палестине, и хотя труп порядком истлел, на нем видны шрамы от заживших ран, полученных не более года назад. Только этого мало, чтобы увязать его с де Бонвиллем… хотя оба получили совершенно одинаковый удар ножом в спину, — добавил коронер в задумчивости.

Джон буквально ощущал, как напряженно работает проницательный мозг Несты.

— Почему бы не порасспросить о нем в Саутгемптоне? — предложила она. — Может, найдется кто-то, кто видел, что вайдкоумский мертвец прибыл из Франции не в одиночестве. Раз Фитцхай знал крестоносца, не исключено, что отыщутся и другие, кто его видел или что-то знает. Что он говорил — крестоносец был один в Хоунитоне?

Джон согласился с ее доводами и заявил, что завтра же отправит Гвина, чтобы тот проехался с расспросами по различным портам на дорсетском побережье, вплоть до самого Саутгемптона, главного порта, куда прибывало большинство кораблей из Нормандии.

— Ну вот! Оказывается, всего-то и нужно, чтобы к расследованию приложила руку женщина, — поддела его Неста. — Вам, мужчинам, вечно не достает воображения.

Джон протянул руку под столом и сдавил ее бедро. Неожиданно для себя он почувствовал, что в жизни, кроме жутких преступлений, существуют и более приятные вещи.

— Предлагаю подняться наверх и обсудить все в более уединенной обстановке, моя девочка, — тихо произнес он. — На ночь я остаться вряд ли смогу, но, думаю, меня вряд ли спохватятся дома, если я задержусь на несколько часов.

На следующее утро, через час после того, как рассвело, они собрались в зловещей камере под главной башней замка Ружмон. Камера располагалась наполовину под землей. В нее можно было попасть по крутой лестнице, которая вела туда из грязного внутреннего двора — мрачное место, красноватое в отблесках нескольких факелов, воткнутых во вмонтированные в стену железные кольца. За камерой на том же уровне начиналась тюрьма. Темный проход вел в главный коридор, по обе стороны которого находились двери в камеры для заключенных. Внутри камер не было ничего, кроме цепей и грязной соломы. Джон де Вулф спустился по ступенькам, за ним семенил Томас. Гвин к тому времени уже отправился на восток в сторону портов.

В сырой и мрачной камере уже находились шериф со своим бейлифом и констебль Ральф Морин, а также Томас де Ботереллис, кафедральный регент, посланный епископом в качестве представителя церкви. Караульный сержант и несколько вооруженных стражей выстроились вдоль стен.

Спустившись, Джон увидел, что все присутствующие сгрудились вокруг большой металлической кадки высотой около трех футов, установленной на земляном полу на четырех крупных камнях. В глиняном очаге под кадкой пылали поленья и древесный уголь, за костром следил тюремщик Стиганд — грязный и невероятно толстый мужчина, который, опустившись на корточки перед костром, подбрасывал дрова в огонь, чтобы вода кипела не переставая.

Ричард де Ревелль с притворным радушием приветствовал мужа своей сестры, словно они встретились для приятного совместного завтрака, а не для того, чтобы подвергнуть здорового человека пыткам, после которых он почти наверняка на всю жизнь останется калекой. Если до шерифа и дошли известия о ссоре Джона с женой, то он не подал виду и сразу же перешел к предстоящему делу.

— Вы согласны с тем, что Фитцхай, хотя он вроде как даже и нормандец, на самом деле прожженный лгун? — сказал он.

Джон неохотно согласился, подтвердив, что Фитцхай почти наверняка что-то от них скрывает.

— Но это вовсе не означает, что он убийца. Зачем ему было убивать де Бонвилля?

Ричард, как всегда элегантный, в ярко-голубой тунике, равнодушно отмахнулся:

— Давайте посмотрим, что он нам скажет, когда наша небольшая церемония прочистит ему мозги, а дальше будет видно.

Коронер нахмурился:

— Тогда хоть дайте ему возможность во всем признаться заранее. Может, мы и так получим необходимую информацию, и незачем будет увечить человека?

Шериф потер переносицу указательным пальцем, что он проделывал почти с той же частотой, с какой Томас де Пейн крестился.

— Мы можем заодно добиться и признания. Убьем, так сказать, двух зайцев одним камнем — очень даже горячим камнем!

Он рассмеялся собственной шутке, и к нему тут же присоединился регент, страдающий от ожирения священник с круглым восково-бледным лицом.

— В результате испытания мы также узнаем, виновен он или нет, так что можно считать, что зайцев будет целых три, — захихикал он.

Джону было не до смеха, однако дальнейшему веселью положил конец скрип отпираемой тяжелой тюремной двери.

Двое стражей втолкнули в просторную камеру грязного Алана Фитцхая. Руки его были свободны, однако лодыжки были закованы в ржавые металлические скобы, соединенные цепью. Подталкиваемый охранниками, он по-стариковски шаркал ногами, то и дело спотыкаясь. По сравнению с последним разом, когда Джон его видел, Фитцхай сильно сдал. Одежда на нем была та же самая, однако измятая и перепачканная, она выглядела плачевно; волосы и борода спутались, щеки впали. Фитцхай моргал и щурился даже от неяркого света факелов, казавшегося ему ослепительным после адской темени тюремных казематов. Завидев шерифа, коронера и констебля, он тут же разразился негодующими воплями, крича о своей невиновности, пока один из стражей не дал ему пинка, заставившего закованного в кандалы мужчину упасть на колени и замолчать.

Де Ревелль сделал шаг вперед и остановился перед пленником.

— Все указывает на то, что ты виновен в грязном убийстве, — солгал он, — но сейчас у тебя есть последний шанс доказать свою непричастность к этому злодеянию в присутствии представителя церкви и офицеров короля Ричарда.

Алан изумленно уставился на него:

— Короля Ричарда! Если бы он знал, в каком я сейчас состоянии, он мечом доказал бы мою невиновность. Я сражался за него в Акре, в Арсуфе, в Яффе… и вот награда за мою преданность!

Шериф, который за свою жизнь и близко не подходил к Святой земле, отмахнулся от стенаний воина:

— Разве дело в этом, Фитцхай? Доблестный крестоносец погиб от руки злодея, та же рука принесла смерть еще одному человеку, вернувшемуся из Святой земли, и, похоже, оба преступления на твоей совести.

Фитцхай явно испугался, и все же новость насторожила его:

— Еще один убитый крестоносец? Кто? Я ничего об этом не знаю!

Джон приблизился к потенциальной жертве.

— Для нас всех очевидно, что в тот день, когда тебя привезли из Хоунитона, ты кое-что от нас утаил. Если ты сейчас поможешь нам установить истину, это облегчит твою участь.

Наемник переводил взгляд с коронера на де Ревелля и обратно.

Вы имеете в виду Хьюберта де Бонвилля?

Выкладывай все, что знаешь, — кивнул Джон. — Прямо сейчас.

Фитцхай помедлил, затем его взгляд упал на тюремщика, поддерживавшего огонь под чаном, и он не выдержал.

— Если бы я рассказал вам обо всем несколько дней назад, то вы бы решили, что это лишь лишнее доказательство того, что между мной и де Бонвиллем пролилась кровь.

Джон подумал, что на судьбу Фитцхая вряд ли повлияет то, что он собирается рассказать, однако придержал язык, давая ему возможность продолжить.

— Когда мы высадились в Марселе, как я и говорил, образовалась группа крестоносцев из Англии и Уэльса, и мы решили двигаться через Францию вместе, чтобы сесть на корабль до Саутгемптона. — Он опустил голову и переступил с ноги на ногу, звякнув кандалами. — Ну… как водится у солдат, мы много пили и веселились… ясное дело, без девочек не обошлось. Мы не видели женщин по несколько месяцев — а некоторые даже годами. И, конечно, время от времени по ночам возникали потасовки.