Рэмбо уныло покачал головой. Заговорил Мосаад.

— Он спрашивает, что ты собираешься делать? — перевел Муса.

— Ждать, пока не поправится мой друг. — И мысленно добавил: — «Я надеюсь, что он поправится». — Как только он сможет двигаться, мы пойдем в Пакистан.

— Мосаад говорит, вам лучше не оставаться здесь. Вас найдут советский. Вам лучше идти с ним в его новый лагерь.

— Мой друг слишком плох, чтобы отправиться в путь. Если я даже и решил бы двигаться, мы, не теряя время, пошли бы сразу в Пакистан.

Мосаад выслушал, кивнул и заговорил:

— Он сказал, ты должен делать лишь то, что сам считать нужным, — перевел Муса.

— Скажи, что я всегда буду ценить его дружбу, — Рэмбо склонил в поклоне голову.

Вожди встали и почти в унисон произнесли одно из немногих знакомых Рэмбо афганских выражений. Рэмбо повторил его по-афгански:

— Да поможет вам Бог!

Вожди сердечно простились с Рэмбо и направились к своим племенам.

Рэмбо озабоченно повернулся в сторону пещеры.

— Теперь осталось молиться и ждать, — произнес у него за спиной Муса.

— Нам? Ты уверен, что хочешь остаться? Для тебя это не обязательно. Ты можешь уйти с одним из племен, и я не стану из-за этого думать о тебе хуже. Даже наоборот — это было бы весьма разумно с твоей стороны.

— Я начал с тобой. С тобой и закончу.

— Ты должен знать, что можешь уйти, если…

Муса был оскорблен до глубины души, Рэмбо поспешил извиниться:

— Прости! Я — невежественный иностранец.

— Я остаюсь. Ты мой друг. Без меня ты не найти дорогу обратно в Пакистан.

Рэмбо положил руку ему на плечо:

— По правде говоря, мне было бы без тебя грустно, — он благодарно улыбнулся Мусе, но на душе было тяжело. — Надо взглянуть, как дела у полковника.

Привыкнув к полумраку пещеры, Рэмбо подошел к Траутмэну, и сердце его сжалось от тревоги за полковника.

— Как он?

Рубашка на левом плече полковника была разорвана. Занятая промыванием раны, Мишель ответила, не поднимая головы:

— Пуля прошла навылет. Она вошла довольно высоко и не задела ни сердце, ни легкое. Это — из хороших новостей.

— А из плохих?

— Он здорово избит и потерял слишком много крови. Не уверена, выдержит ли его организм…

— Сделай ему переливание крови.

— Была бы кровь, я давно бы это сделала.

— Возьми мою.

Она смерила его пристальным взглядом:

— У меня нет оборудования, чтобы определить твой тип крови.

— У нас обоих первая группа. Резус положительный.

— Это точно?

— Полковник однажды давал мне свою кровь. Она испытующе посмотрела на Рэмбо.

— Нет. Ты выглядишь ужасно. Ты уже трое суток не спал и одному Богу известно, когда в последний раз ел. Ты весь в крови, и я боюсь, на тебе не только кровь твоего друга… Ты явно не годишься в доноры.

— Начинай, или я сделаю это сам. Ее взгляд стал тверже.

— Да. Я думаю, ты именно так и поступишь. Но ты рискуешь.

— Мне не привыкать. Начинай!

— Сними рубашку. Вымой руки. Нужно продезинфицировать левое предплечье. Я не хочу заражения крови.

Она взяла правую руку Траутмэна и протерла ее с внутренней стороны.

— У тебя за спиной стол — ложись на него. Нужно, чтобы ты был выше, тогда кровь пойдет вниз.

Рэмбо быстро повиновался.

Мишель извлекла из пластикового пакета стерильные иглы и трубку, соединила их между собой, присоединила капельницу и ввела одну иглу в сгиб левой руки Рэмбо, другую — в правую руку Траутмэна. Открыла капельницу.

Кровь из руки Рэмбо устремилась к руке Траутмэна. Мишель повернулась к Мусе:

— Принеси Рэмбо воды. Раздобудь что-нибудь поесть. Ему нужно поддержать свои силы. Муса быстро вышел.

Рэмбо повернул голову, наблюдая за Мишель.

— Спаси его.

— Заткнись и не мешай работать!

Мишель наложила швы на рану Траутмэна, промыла ее и перевязала. Достав шприц, она ввела ему антибиотик.

— Это все, что я могу сделать. Это последняя инъекция — больше у меня не осталось никаких лекарств. Теперь все зависит от твоего друга. И Аллаха. Если я немедленно не вытащу иглу, переливание понадобится тебе. — С этими словами она перекрыла капельницу и извлекла иглы. — Согни руку в локте и подержи ее в этом положении.

Траутмэн — все еще не пришел в сознание, и она сама согнула его руку.

Рэмбо пил воду из котелка, принесенного Мусой. Он съел персик и взялся за миску холодного риса, смешанного с каким-то ужасным мясом. У него был горький вкус, и Рэмбо не рискнул спросить, мясо какого это животного.

— Сделай мне одолжение, — попросила Мишель.

— Все, что захочешь.

Меня тошнит от одного твоего вида. Смой этот жир и песок с лица!

Рэмбо невольно рассмеялся.

— Это — последняя чистая рубашка, которую я смогла отыскать. Когда и она запачкается, будешь киснуть в собственной грязи.

Рэмбо все смеялся.

— Что в этом смешного? — возмутилась Мишель.

— Ничего. Мне очень хорошо. Давно так не было.

— Мне тоже. Я уже забыла, когда в последний раз смеялась. — Она покачала головой: — Думаю, пора возвращаться домой.

В этот момент в пещеру вошли повстанцы и подняли раненых.

— Что они делают? — удивился Рэмбо.

— Эвакуируют своих людей.

Но некоторым пациентам нельзя двигаться.

— Знаю. Мосаад говорит, раненые все равно умрут, если советские найдут пещеру. Но он утверждает, у них есть шанс уцелеть, если их перевести в другой лагерь.

— А ты как считаешь?

— Хочешь правду? Я видела так много смертей, что мои чувства атрофировались. — Ее руки дрожали, когда она прикуривала. — Думаю, мне пора убираться домой.

Рэмбо встал.

— Осторожнее, — предупредила Мишель. — Голова не кружится?

— Все нормально, — солгал Рэмбо.

Когда мир вокруг него перестал вращаться, он опустился возле Траутмэна. Рэмбо следил, как поднималась и опадала грудь Траутмэна.

— Он выживет?

Мишель не ответила.

— Скажи мне, какие у него шансы? Мне нужно знать…

Снаружи послышались испуганные голоса.

Рэмбо выскочил из пещеры.

Повстанцы бежали к своим лошадям. Женщины спешили закончить сборы. Дети отгоняли от лагеря овец и коз. Все истошно кричали.

Справа, у края лесистого склона, откуда открывался вид на предгорье и долину, стояла группа мужчин. Внезапно они кинулись к лошадям, громко переговариваясь между собой.

Рэмбо устремился к обрыву. Всеобщий галдеж не мог заглушить этого страшного рева. Рэмбо остановился на краю обрыва. Нагнулся, всматриваясь вперед.

Воздух сотрясался от рева винтов. Столько вертолетов Рэмбо видел впервые в жизни. Сердце бешено колотилось. Даже на таком большом расстоянии Ми-24 имели грозный вид. Десять. Пятнадцать. Досчитав до двадцати, Рэмбо сбился. Они были прямо под ним и поднимались параллельно склону гигантским клином, который постепенно разворачивался, расходясь веером влево и вправо.

Они обследуют все ущелья и хребты, пройдут над каждой поляной и каждым кустом. Вертолеты методично прочешут каждый свой квадрат. Проверят и перепроверят все подозрительное. Расстреляют все, что осмелится пошевелиться.

Рэмбо увидел далекие вспышки выстрелов и услышал треск пулеметных очередей. На склоне взметнулись столбы пыли.

Рэмбо кинулся прочь от склона, туда, где был разбит лагерь. Большая часть людей уже тронулась в путь. Отряд Халида уходил в одном направлении, Рахима — в другом. Мосаад отдал последние распоряжения своим людям и вскочил в седло. Он заметил Рэмбо и что-то крикнул, указывая на пещеру.

Рэмбо не понял.

— Муса, что он говорит?

Муса повернулся. Он с трудом уловил смысл вопроса. Снова затарахтели пулеметы, далеко внизу разорвалась ракета.

— Он сказал, вертолеты расстреливают все подряд. Заметят пещеру — пустят ракету. Если остаться здесь — умрешь. Он хочет, чтобы ты пошел с ним.

— Но я не могу!