Я стоек, это факт. Но, признаюсь, и тот паренек оказался несгибаем. Он прошел через самые страшные муки. Быть может, он не знал того, чего хотел от него полковник, но я в этом сомневаюсь. Он словно хотел сказать своим взглядом: «Я сильнее вас. Сильнее и отважнее. Я не предам своих».

Хотелось бы знать, полковник, как бы повел себя под пыткой ты. Молил о пощаде? Отвечал на вопросы, выдавал секреты, предавал товарищей, чтобы спасти собственную шкуру? Был бы ты так же стоек, полковник? Ты без труда можешь заставить страдать других, тебе даже не приходится мараться самому — вместо тебя мараюсь я. Обычно ты даже не утруждаешь себя присутствовать при этом. Интересно, как бы ты вел себя на пороге смерти? Как бы ты запрыгал?

БТР, покачиваясь, мчался вперед. По выражению лица полковника Кауров догадался, что тому впервые придется понюхать порох. Не струсишь ли ты, ублюдок? Посмотрим…

— Мы почти на месте. Крепитесь, сэр, — сказал Рэмбо. Траутмэн не отвечал.

Перевалило за полдень. Ветер стих. Отряд быстро прошел по лесу, пересек поле, на котором Рэмбо играл в бузкаши, и вновь вошел в лес. Рэмбо вглядывался вперед, в надежде увидеть лагерь. Чем дальше они углублялись в лес, тем больше росла его тревога.

Что-то случилось.

Мы уже должны были увидеть палатки и людей из кишлака, подумал он.

И почти в тот же момент увидел и палатки, и снующих возле них людей.

Расслабься, иначе скоро превратишься в параноика!

Но когда они въехали в лагерь, Рэмбо вновь охватила тревога. Палаток осталось совсем мало. Люди поспешно собирали вещи и грузили на спины мулов. Женщины и дети носили посуду, циновки и прочий скарб. Мужчины проверяли оружие.

— Выясни, что происходит, Муса!

Рэмбо спрыгнул с лошади и понес Траутмэна в госпиталь.

У входа в пещеру появилась Мишель. Она заметила его и поспешила на помощь.

Муса, поговорив с бойцами, подошел к Рэмбо.

— Они боялись, что ты не вернуться назад. Думать, русские убить тебя.

— Расскажешь мне все потом. Сейчас нужно позаботиться о полковнике.

— Они говорить, что будут благодарить Аллаха. Подбежала Мишель и взяла Траутмэна за ноги. Муса шел рядом с ними.

— Они говорить, что рады видеть тебя живым. И рады, что ты вернуться со своим другом.

— Поблагодари их за меня. Скажи, я ценю их заботу. Скажи им все, что угодно, но сейчас мне нужно…

С помощью Мишель Рэмбо внес Траутмэна в сумрачную пещеру и опустил на кучу соломы.

Траутмэн был без сознания. Даже в полумраке пещеры Рэмбо хорошо видел его распухшее, все в кровоподтеках лицо.

— Плечо, — сказал Рэмбо, — он ранен в плечо.

— Думаешь, я не вижу? — сердито отозвалась Мишель и схватила сумку с инструментами.

Траутмэн застонал.

— Ты должен выслушать меня, — настаивал Муса.

— Не сейчас, — ответил Рэмбо.

— Сейчас! Все уходить! Им жаль, но они должны! Рэмбо в унынии покачал головой.

Да! — продолжал Муса, — пойми-же ты, наконец! Выслушай меня!

— Проклятье! Мишель, я должен поговорить с ними. Чем я могу тебе помочь?

— Помолиться за своего друга.

— Спаси его! Пожалуйста!

— Заткнись! И убирайся отсюда! Бога ради, не мешай мне!

— На все воля Аллаха.

Вожди сидели полукругом, по краям расположились бойцы. У всех были мрачные лица. Это напоминало ему тот совет старейшин, на который его пригласили, когда он впервые попал сюда. Рэмбо сел. На душе было тревожно.

— Еще раз объясни мне, в чем дело? — попросил он Мусу.

— Они уходить, — ответил Муса.

— Почему?

— Из-за тебя… Они тебе обещать покровительство.

— Я не понимаю…

— Они знать, что своим нападением на крепость ты раздразнил врага.

— А они сами? Их нападение на колонну БТРов не разозлило врага?

— Это война. А нападать на крепость — это сводить личные счеты.

— Афганская война.

— Да, самая безумная…

— Священная война. Они уходить сейчас. Такова воля Аллаха.

Слишком много нападений, — заговорил Халид, — и слишком уж они частые. Враг разозлен. Будет рыскать повсюду. Он не успокоится, пока не найдет наш лагерь.

— Это и есть покровительство, которое эти люди тебе обещали, — добавил Муса. — Не помогать тебе, а разрешить уйти спасать твой друг. Они знать, что после твоего нападения на крепость им придется отсюда уйти и искать новое пристанище, но они не мешать тебе.

Рэмбо виновато потупился. Он все понял. Он был так поглощен заботами о полковнике, что не подумал о том, чем жертвуют ради него эти люди. Скольким пришлось покинуть свои дома? Скольким еще предстоит лишиться крова? Да и зачем вообще столько страданий и жертв?

— Скажи им, я очень сожалею, — пробормотал Рэмбо. — У меня не было выхода… Я должен был спасти друга.

Заговорил Мосаад. Муса перевел:

— Он говорить, что они позволять тебе спасать своего друга, потому что ты сам их друг.

— Спасибо.

— Он говорить, что человек, который оставлять друга в беде, не может быть их другом.

— Скажи ему, хоть мы и разные, в нас много общего. Мы делаем то, что должны делать. У нас нет выбора.

— Мосаад говорит, ты заблуждаешься насчет различий. Ты думаешь, как мусульманин.

— Я не совсем его понял.

— Мы делаем то, что должны делать. Он говорит ты веришь в судьбу.

Рэмбо вспомнил последний разговор с Траутмэном: «Ты потерял себя. Потому что не хочешь смириться, не хочешь быть тем, кто есть».

«Почему я должен быть тем, кого ненавижу?» «Это не ненависть. Скорее, непонимание. Смирись со своей судьбой».

«Я не верю в судьбу». «Да. И в этом твоя беда».

Рэмбо чувствовал себя виноватым. Он повернулся к пещере, в которой лежал искалеченный и полумертвый от потери крови Траутмэн.

Это моя вина. Сделай я то, о чем он меня просил, мы бы оказались в Пакистане и его бы не схватили. И не пытали. Не всадили бы пулю. И он бы не лежал сейчас едва живой в пещере.

Судьба? Это все она. Я ее отвергал. Не делал того, что подсказывало мне сердце.

Он молился всем богам — Христу, Будде, Аллаху, богам племени Навахо, прося их не отнимать жизнь Траутмэна. Цепляясь за последнюю надежду, он задавался вопросом, а что если мусульмане правы и все в это мире случается не просто так, а имеет какую-то цель, что все это — воля Аллаха? Может, поиски Траутмэна и тяжкие испытания, выпавшие на его долю, штурм крепости, освобождение из плена Траутмэна — может, все это происходило по воле Всевышнего?

Но во имя чего?

Разумеется, не во имя смерти Траутмэна. Нет, думал Рэмбо, я не могу этому поверить. Рэмбо в смятении устремил взгляд на вождей: судьба? Что ждет их? Куда они направятся?

— Мосаад говорит, нужно переместить лагерь на запад, туда, где не ждут враги, и продолжить борьбу.

Рэмбо вздохнул. Безысходность жизни этих людей повергла его в отчаяние.

— Этот план ничем не хуже других. Рахим прервал его.

— Он не согласен, — перевел Муса, — нужно уходить на север.

В разговор снова вступил Халид.

Прежде чем Муса успел перевести, Рэмбо сказал:

— Готов поспорить, он хочет пойти в другом направлении.

Муса кивнул:

— На юг.

— Почему бы им всем не двинуться на восток, в Пакистан? Там они могли бы передохнуть, набрать новых людей и пополнить запасы.

— Нет. Они говорят, уйти в Пакистан — это убежать от войны. Они оставаться, чтобы воевать.

— Тогда почему бы им не объединиться? Чем их будет больше, тем больше у них шансов одолеть русских.

— Вспомни, что я готовить тебе, — ответил Муса, — это страна племен. Все племена и все вожди равны. Каждый вождь думать, его план — самый лучший. Каждый считать, что слышит воля Аллаха.

— Но вчерашняя атака на колонну показала, как много они могут сделать, если действуют сообща.

— Это так. Но это не типично для афганцев. Они привыкли ссориться. Так было тысячи лет. Каждый идет своя дорога и каждый воюет своя война.