Кровь капала с его руки. Воин заколебался, недовольно повел плечами и взял свой нож.

— Благодарю тебя, — сказал Рэмбо. Афганцы одобрительно зашептались. Рэмбо расслабил плечи.

Мосаад ворчливо сказал что-то, Муса перевел:

— Он сказал, что надо поступить иначе. Так, как учит Коран. — Устроить суд. Вынести приговор. Проявить справедливость и уж потом убить пленника. Рахим возразил:

— Нет. Коран требует суда только над мусульманами. Неверных наш закон не охраняет. Этот солдат — хуже неверного. Он атеист. И к тому же трус. Когда мы напали, он убежал в камни и спрятался. Он не заслужил чести быть судимым. Палач должен увести эту паршивую собаку долой с наших глаз и обезглавить!

Афганцы закивали. Худой палач вышел вперед со своим топором.

— Муса, скажи им «нет», — стараясь придать голосу убедительность и при этом не повысить тона, проговорил Рэмбо. — Скажи им, что они должны меня выслушать. Скажи им, что мне нужен этот человек. Я думаю, он может помочь мне спасти моего друга.

— Мы обсудим это на совете, — ответил Мосаад.

— Тогда заодно обсудите и еще кое-что, — сказал Рэмбо. — С тех самых пор, как я здесь появился, мне все время приходится оказывать кому-то услуги. Теперь пришло время оказать услугу мне. Вы обещали помочь мне найти друга. Вы все время говорите о чести. Я ловлю вас на слове. Выполните свое обещание. Если этот человек окажется в силах помочь мне, оставьте его в живых.

Афганцы, казалось, были шокированы этой речью.

— Плохо! — сказал Муса. — Тебе не надо было сомневаться в их слова. Теперь у них единственная выбор — убить тебя или выполнить просьбу.

Затаив дыхание, Рэмбо ждал решения.

Вперед вышел Мосаад.

— Ты заявляешь, что не смогу выполнить свое обещание?

— Будешь считать, я тебе о нем напоминаю.

— Знаешь ли ты, чем рискуешь, когда так говоришь?

— Знаю.

Мосаад бросил на Рэмбо изучающий взгляд.

— Должно быть, твой друг и впрямь для тебя много значит.

— Он для меня как отец.

Мосаад помолчал несколько секунд.

— Ты хранишь верность, как афганец. В тебе есть страсть и мужество. Мы отдадим тебе этого человека. Но если он тебе не поможет, — Мосаад взял у палача топор, — если он попытается нас предать, тогда его голову ты отрубишь сам.

Траутмэн поднял голову из кровавой лужи. Он зажмурился от слепящего света, который заливал его камеру, и взглянул в сторону маленького зарешеченного оконца на двери.

Послышались шаги.

Но не уверенная поступь полковника Зейсана и прапорщика Каурова, возвращающихся продолжить допрос и снова пытать его.

Нет, на этот раз шаги были шаркающие.

Множество ног. Кто-то упал. Удар дубинки по телу. Человеческий стон. Чья-то просьба. Новые удары дубинкой. Грубые команды охранников. Снова шарканье ног.

Помогая себе руками, Траумэн встал на колени и оперся о стенку. Он нашел силы подняться и, спотыкаясь, доковылял до окошка на двери.

Через прутья решетки Траутмэн увидел бредущих мимо камеры афганцев, подгоняемых охраной. Хотя все плыло у него перед глазами, он насчитал с десяток узников, и несмотря на полный беспорядок мыслей, у него хватило догадливости понять, что эти пленные в тюрьме уже давно. Их толкали не в сторону камер. Охрана гнала людей в том направлении, откуда всегда появлялся полковник Зейсан.

К той двери, в которую сюда привели самого Траутмэна. В сторону внутреннего двора.

Ноги Траутмэна отказались его держать. Он соскользнул вниз от окна, оставляя на металле кровавый след от разбитых губ.

У него возникло тошнотворное предчувствие.

Он сообразил, оседая на пол, что если бы советские собирались освободить пленных, то охрана обращалась бы с ними иначе. И сами пленники не молили бы о чем-то, не упрашивали солдат.

Маловероятно было и то, чтобы десятерых пленных вместе стали бы допрашивать.

Предчувствие Траутмэна окрепло, и он не смог сдержать стона.

Майор Азов разглядывал двор крепости из окна кабинета полковника Зейсана. Заходящее солнце отбрасывало тень от стены на шеренгу солдат, замерших по команде смирно.

Азов с отвращением покачал головой. Ему было сорок лет, и с его огрубелым лицом солдата удивительным образом контрастировали живые, полные чувства глаза. Ему страстно хотелось, чтобы он никогда не знал этой неуправляемой страны, и уж тем более не воевал здесь.

Азов повернулся к своему начальнику.

— Товарищ полковник, при всем моем уважении я должен заметить, что это была ваша идея отправить колонну вместо того, чтобы подождать, пока мы выясним, где прячутся эти бандиты.

— Вы хотите сказать, что случившееся было моей ошибкой? — переспросил Зейсан.

— Ну что вы, конечно, нет. Мы должны захватить инициативу. Однако мы не всегда можем предвидеть последствия, даже если тактически все спланировано прекрасно.

— Вы называете потерю трех вертолетов, двух танков, шести БТРов и свыше сотни солдат в течение двух дней хорошим планированием?!

Азов не решился еще раз напомнить, что идея отправки колонны принадлежала полковнику.

— Повстанцам следует преподать урок, — сказал Зейсан. — Они прячутся вблизи места нападения. Я в этом уверен. Завтра я отдам приказ о полномасштабной операции по их выявлению и уничтожению.

— А что, если они хотят внушить вам, будто прячутся в том районе? Слишком поспешными действиями вы можете как раз оправдать их надежды. Они могут опять расставить ловушку.

— Не перечьте мне, майор! Вы уже говорили о последствиях. То, что повстанцы устроили сегодня, должно действительно иметь последствия!

Азов снова посмотрел в окно на строй солдат в затененном дворе.

— А как с американским пленным?

— Что вы имете в виду?

— Его надо бы отправить в Кабул, прежде чем вы начнете объяснять местным насчет последствий. Если он узнает о… — Азов сделал жест в сторону окна.

— Американец останется тут, пока не скажет мне, где скрываются мятежники, и пока я не разберусь с этим недоразумением!

Кто-то постучал в дверь кабинета. Вошел прапорщик Кауров.

— Пленные мятежники доставлены во двор по вашему приказанию!

— Исполняйте приказ дальше.

Азов еще сильнее пожалел, что попал сюда.

Несмотря на толстые каменные стены камеры, Траутмэн расслышал глухие раскаты выстрелов во дворе. И далекие крики.

Голова его лежала в луже крови, а стоны перешли в проклятия.

Фамилия пленного была Андреев. Он сидел рядом с Рэмбо у входа в пещеру и смотрел, как солнце опускается за горы. Афганцы молились, встав на колени. Рэмбо уважительно подождал, пока молитва будет окончена, а потом по-русски объяснил Андрееву, что он от него хочет.

Голубые глаза солдата расширились: Вы так хорошо говорите по-русски!

— Это одна из моих военных специальностей. Еще я говорю по-тайски и по-вьетнамски.

— Вы солдат?

— Был когда-то, — Рэмбо задумался. — Пожалуй, можно сказать, что я в отставке. Я тебе задал вопрос. Ты знаешь, где прячут американца?

— Да, я видел вашего друга. Рэмбо наклонился ближе к пленному.

— Где?

— В крепости.

— Он жив?

— Кто знает, сколько он еще продержится? Они его здорово колотят. Каждый день.

Желваки заиграли на скулах у Рэмбо.

— Покажи мне, где они держат. Нарисуй карту.

— Все равно его нельзя выручить. Крепость защищена слишком хорошо. Даже все эти мятежники не возьмут ее.

— Они и не собираются туда идти. Я пойду сам.

— Вы? — изумился Андреев.

— Со своим другом. У двоих есть шанс проникнуть внутрь незамеченными.

— Но вокруг крепости минные поля! Даже если у вас есть карта, без проводника через них не пройти, — Андреев что-то прикинул про себя. — Вам придется взять с собой меня.

— Придется? Подумай как следует.

— Вы не уверены, можно ли мне доверять?