Жанна, которой Франц Эккарт показал первые оттиски астрологического прогноза, подготовленного для Зальцхофа и отданного в «Мастерскую Труа-Кле», прочла вслух первый катрен, а затем вопросительно взглянула на автора. В очаге потрескивали дрова. Слышался голос Фредерики, которая за что-то отчитывала одну из служанок. Сквозь открытое окно виднелось чистое октябрьское небо 1505 года.

– Про Орла и Лилию я хорошо понимаю, – сказала она. – Речь идет о Максимилиане и Людовике. Но все остальное?

– Дикобраз тоже означает Людовика, – объяснил Франц Эккарт, – ведь он часто изображает на своих медалях это животное, увенчанное разомкнутой короной, символ герцогства Миланского. Наши монархи лучше всех разбираются в геральдике, они сумеют узнать друг друга.

– Следовательно, ни один из них никогда не восторжествует над другим, а тот, кто верит в обратное, – осел?

– Именно так, – с улыбкой ответил Франц Эккарт.

Жанна перешла к следующему катрену:

– Как это понимать? – озадаченно спросила она.

– В Блуа Людовик очень неохотно, по принуждению, обещал руку своей дочери Клод герцогу Карлу, сыну Максимилиана.

– Стало быть, клад – это Клод, игра слов?

Он кивнул и продолжил:

– Она получает в приданое Геную, Милан, Бургундию и Бретань…

– …и, поскольку у Людовика нет наследника мужского пола, после его смерти австрийская корона могла бы прибрать к рукам все эти владения, – весело заключила она. – Но откуда ты знаешь, что брак не состоится?

Франц Эккарт воздел палец к небу.

– Этот брак не состоится, – убежденно сказал он.

Жанна вновь приступила к чтению.

– Ничего не понимаю, – призналась Жанна.

– Лев – эмблема святого Марка, иными словами – Венецианской республики. Орел, естественно, Максимилиан. Альбуса и Ибера ты тоже знаешь: англичане и испанцы. Они создадут лигу против короля Франции, которого назовут варваром и изгонят из Италии.

– Но почему?

– Потому что Людовик, который сам себя назвал христианнейшим королем Иерусалима, стремится возглавить христианский мир и уже втихомолку упрекает папу, что тот преследует цели не духовные, а мирские. Он попытается сместить папу Юлия Второго, возможно, созовет собор, пока не знаю, где именно.

Франц Эккарт на мгновение умолк.

– Людовика, – продолжил он, – сжигает тайная страсть французских королей, которые всегда мечтали об императорской власти. Все его завоевания имеют целью избрание, ибо он знает, что Карл Великий, Оттон и Гогенштауфены стали императорами тогда, когда были сильнее всех.[35]

Он пожал плечами.

– Но европейские державы не позволят ему сделать это. Когда же он потеряет свои итальянские владения, возобновить борьбу уже не сможет. Он умрет в первый день 1515 года.

Жанна испугалась:

– Ты с такой точностью называешь дату его смерти?

– Это предначертано. Он родился двадцать восьмого июля 1462 года в пятом часу утра. Первого января 1515 года Солнце, ведающее воспалениями и кровотечениями, начнет спускаться к его Шестому Дому, а Луна в зловещем обличье приблизится к Марсу. Это роковое сочетание. Пожалуй, я могу предсказать, что Людовик умрет от воспаления кишечника и внутреннего кровоизлияния.

Жанна сглотнула слюну и прочла шестой катрен:

– Совершенно непонятно, – сказала она.

– Пятнадцать дважды в ряд – тысяча пятьсот пятнадцать. Король умирает, его сменяет другой король.

– Споткнется о порог?

– Он тоже захочет стать императором, но другой заплатит больше и победит. Власть перейдет в руки банкиров. Однако в дело вмешается Немезида, богиня отмщения. Император недолго будет торжествовать.

– Я никогда больше не осмелюсь взглянуть на звезды! – воскликнула она. – Это сборище ведьм!

Он фыркнул.

– А ты знаешь дату моей смерти? – спросила она.

Он покачал головой:

– Нет, я не стал вычислять ее. Даже если бы ты попросила, я бы тебе отказал.

– Почему?

– Человеческая природа слишком слаба, чтобы вынести подобное знание.

– Моя или твоя?

– Обе.

– А дату своей смерти?

Он расхохотался и покачал головой, отказываясь от ответа.

– С какого момента, – задумчиво сказал он, – занятия мои покажутся мне суетными и пустыми? За год до роковой даты? За месяц? За день? За час? Или лучше сразу сказать себе, что все на свете бессмысленно? Что любовь к тебе абсурдна, ибо мне предстоит со временем любить тень? Что я напрасно забочусь о Жозефе, ведь меня не будет на свете, чтобы оберегать его? Разве не означает это умереть задолго до смерти?

Он вздохнул:

– Неведение в некотором смысле благо.

Она держала в руках оттиски.

– Значит, ты не откроешь Максимилиану дату его смерти.

– Не знаю, для кого предназначена моя работа. Быть может, вовсе не для Максимилиана. Конечно, он ознакомится с гороскопом. Но я и в самом деле не открою ему дату его смерти. Кто ведает, какое безумие зреет в мозгу владык? Власть в сочетании со знанием может стать ужасающей. Император, твердо уверенный, что в определенный день и час вся его власть обратится в прах, рискует превратиться в полоумного тирана.

Жанна покачала головой. Чем больше она размышляла, тем более страшным представлялось ей ремесло Франца Эккарта.

– Франсуа спрашивает, сколько экземпляров сборника ты хочешь напечатать, – напомнила она.

В нем было семьдесят семь катренов.

– Франсуа говорит, что книгопродавцы, которые случайно ознакомились с оттисками, заказали сто экземпляров.

– Стало быть, меня вынуждают показаться на свет, – невесело сказал он.

Она прочла последний из отпечатанных катренов:

Она ожидала объяснений.

– Распри европейских королей надолго ослепят их. Они не сразу распознают угрозу, исходящую от континента на Западе и от мусульманского мира на Востоке.

Франсуа написал, что уже продал тысячу пятьсот экземпляров «Речений звезд» мэтра Франца Эккарта де Бовуа.

«Их расхватывают, как горячие пирожки», – добавил он, очевидно, для матери.

Эгон фон Зальцхоф подтвердил получение своего экземпляра, выразил вежливое сожаление, что не удостоился личного гороскопа, и попросил объяснить шестой катрен.

Франц Эккарт ответил ему, что ни один человек не смеет становиться личным толкователем звезд для другого человека. Что до шестого катрена, он означает следующее: в 1515 году деньги решат судьбу некой короны, но купленный таким образом триумф вскоре обернется поражением.