Жозеф и Жоашен, как обычно, играли в шахматы на террасе, окутанные облаком бабочек и мошек.

Жанна поймала взгляд Жоашена. Знал ли он, что она спасла ему жизнь, продав Рай?

Вопреки опасениям Жанны, ни Жоашен, ни Жозеф, ни Франц Эккарт, ни она сама не утратили свою личность – просто избавились от всего лишнего вместе с одеждой. Жоашен остался сыном Мары, способным вызывать дождь. Жозефу природа была ближе, чем люди. Франц Эккарт все так же очаровывал зверей. А Жанна укрощала врагов.

Феррандо, его компаньоны и Жанна поехали осматривать земли, которые намеревался продать им губернатор Бобадилья. Участки находились в восточной части острова и были защищены от ветров с моря.

На составление договора ушла неделя. Компания была объявлена испанской – во избежание кривотолков. Возглавил ее испанский компаньон Феррандо. Губернатор продал этой компании тысячу арпанов по цене один мараведи каждый и уступил право возделывать еще тысячу арпанов, принадлежащих ему лично.

Когда все бумаги были подписаны, скреплены печатями и внесены в регистр, Феррандо приказал снести с корабля четыре больших тюка в холстине, длиной в три туаза[57] каждый и очень тяжелых. Предложив губернатору сопровождать его, он позаимствовал у Жанны трех рабов и с их помощью погрузил тюки на две повозки. Затем все двинулись в путь.

Прибыв на свой участок, Феррандо велел снять один из тюков и взрезал холстину кинжалом.

– Вот, ваше превосходительство, стебли сахарного тростника, – сказал он губернатору, который никогда их прежде не видел.

Они были с корнями и соцветиями. Бобадилья наклонился над ними: значит, это от них придет богатство?

Феррандо приказал одному из рабов разрубить стебель на три части, взял их и воткнул в землю на расстоянии в один фут друг от друга. Жанна про себя отметила, что он сажает черенки, сохраняя восходящий ток соков, и следит, чтобы в каждом была почка. Но губернатору Феррандо об этом не сказал, поэтому и она промолчала.

Он сделал то же самое с остальными растениями, посадив примерно сто пятьдесят черенков. Затем все общество переместилось на губернаторский участок, где тоже были посажены несколько первых черенков.

– Мои рабы сумеют с этим справиться, – сказал вскоре Бобадилья, которого явно утомили земледельческие работы.

Феррандо бросил на него быстрый взгляд и приказал выгрузить на землю оставшиеся целые стебли.

– И это все? – спросил губернатор.

– В следующий приезд я привезу еще.

Феррандо и его компаньоны отплыли в Европу.

Жанна и Франц Эккарт почти каждый день ходили смотреть, как поднимаются всходы. Почки вылезли из глазков и выпустили зеленые ростки, которые вскоре налились, и через две недели стало ясно, что из них получится самый настоящий сахарный тростник.

На землях губернатора добрая треть ростков не подавала признаков жизни.

В это время новое происшествие всколыхнуло и без того разгоряченную атмосферу Эспаньолы.

Стелла и неизвестная карибка, которая оказалась ее дочерью Каролой, принесли в Каса-Нуэва умирающего младенца, завернутого в жалкое вытертое одеяло. Это был внук Стеллы.

Жанна склонилась над ребенком: тот едва мог открыть глаза, дышал прерывисто и учащенно, лицо у него было пепельного цвета. Жанна подумала, что часы его сочтены. Мать и дочь заливались слезами: это был первенец Каролы, и его смерть сразу после рождения означала дурную судьбу для всего рода. Карибы свято верили в такого рода предзнаменования.

Франц Эккарт, Жозеф и Жоашен завтракали. Все поняли, зачем женщины принесли ребенка.

Жоашен поднялся, взял на руки умирающее дитя и вышел.

Сердце Жанны подпрыгнуло в груди. Если ребенок умрет на руках у Жоашена, бог знает что придет в голову простодушным карибам. А если он вылечит младенца… Но удастся ли ему это сделать?

Обе женщины хотели пойти с Жоашеном. Тот повернулся к ним и покачал головой.

Остальные рабы, сбившись в кучу, смотрели, как Жоашен уходит с ребенком в рощу.

Тревожная похоронная атмосфера воцарилась в Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе.

Стелла, вздыхая, подметала земляной пол. Хуанита ушла полоскать в ручье белье. Раздавались только сухие удары мачете: рабы вновь принялись очищать сад от зарослей кустарника.

Жозеф на пляж не пошел: вывел Пегаса на лужайку в сад пастись, а сам уселся на террасе, напряженный как стрела. Время от времени он поглаживал попугая или давал ему кусочек банана. Франц Эккарт не стал заниматься с ним. Мальчик словно впал в транс. Был момент, когда его прошиб пот, хотя он сидел неподвижно. Казалось, он всеми силами пытается мысленно помочь своему деду.

Где-то слышался плач Каролы.

Сразу после полудня из сада, где трудились рабы, донеслись какие-то восклицания. Жозеф поднял голову.

Жанна увидела, что Жоашен медленно бредет от моря к дому с ребенком на руках. Усталость его бросалась в глаза, более того: он выглядел удрученным. Жозеф побежал к нему.

Ребенок умер! – подумала Жанна, и сердце у нее сжалось.

Жоашен медленно взошел на крыльцо.

Карибские женщины смотрели на него с невыносимым напряжением.

Ребенок пискнул. Жоашен показал его женщинам, держа на вытянутых руках. Все устремились к нему. Ребенок зашевелился. Карола взяла его у Жоашена и вгляделась в него: цвет лица изменился. Он порозовел. Открыл глаза. И пищал все громче.

Стелла бросилась Жоашену в ноги. Все женщины сделали то же самое. Они целовали ему ноги и руки. Он поднял их. Жозеф ринулся к нему, чтобы поддержать, ибо его шатало. Из сада прибежали рабы.

– Дайте ему отдохнуть, – сказала им Жанна. – Он устал.

Она велела Стелле приготовить Жоашену легкий обед и дать стакан хереса.

Жозеф рукой обнял деда за плечи под задумчивым взглядом Франца Эккарта.

Жанна обратилась к рабам:

– Сегодня вечером я не хочу праздника. Люди говорят, что Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе – пристанище колдунов. Это плохо для нас. Если вы нас любите, не устраивайте никаких манифестаций.

Итак, не было никаких праздничных торжеств, подобных тому, какое произошло после дождя, загасившего пожар, и Жанна надеялась, что ни падре Бальзамор, ни губернатор не узнают об исцелении больного ребенка. Однако на следующий день, отправившись вместе со Стеллой на рынок, она по взглядам карибов поняла, что им все известно. У нее отказывались брать деньги за покупки. Какая-то старуха кинулась целовать ей руки.

А еще через день в Каса-Нуэва прибыл губернатор собственной персоной. Он хмурился, и поклон его выглядел явно напряженным.

– Я вынужден признать, мадам, что есть некоторые основания считать все эти слухи о колдовстве в Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе достоверными. Мне сообщили, что ваш друг Хоакин Кордовес исцеляет умирающих. Сам же я обнаружил, что треть моих стеблей сахарного тростника не растет, тогда как ваши цветут на диво.

Жанна собрала все свое хладнокровие.

– Хотите, ваше превосходительство, мы вместе поедем и посмотрим ваши посадки? – спросила она ровным тоном.

– Полагаю, вы заставите их зеленеть?

– Нет, ваше превосходительство, – ответила она с улыбкой. – Я покажу вам причину вашей неудачи.

– Вы уже разбираетесь в сахарном тростнике?

За его спесью скрывалась явная досада.

– Нет, но когда-то я была фермершей и разбираюсь в черенках. Вы ведь посадили черенки? Я знаю, как их сажать правильно.

Она пристально посмотрела на губернатора. Ей было хорошо известно, что собственная выгода для него куда важнее, чем любые слухи. Но она подозревала, что Бобадилья ухватится за этот предлог, если будут затронуты его интересы.

Он пригладил усы и кивнул:

– Прекрасно. Вы наездница, как мне сказали?

Она тоже кивнула. Это было что-то вроде испытания: он хотел удостовериться, что она и в самом деле ездила верхом на Пегасе.