Президент Республики и его супруга ожидали на крыльце. Едва Эмманюэль Жозеф ступил ногой на землю, они устремились к нему. Лицо супруги президента было залито слезами, которые заструились еще пуще, когда гость взял ее за руку.

— Благослови вас Бог, — сказал он. — Я знаю, кто вы.

Вся обслуга президентского дворца припала к окнам. И все узнали Эмманюэля Жозефа в этом напялившем бейсболку человеке, которого сопровождала президентская чета. Ничего более странного они и вообразить не могли. Неужели Эмманюэль Жозеф и в самом деле тот, о ком говорили? Иисус? Иисус в Елисейском дворце?

Стеклянные двери дворца закрылись. За ними стоял мертвенно-бледный, обезображенный судорогой страха человек, впившись глазами в главного посетителя. Это был монсеньор Альваро Фило делла Торре, апостолический нунций, спешно прибывший по просьбе супруги президента, как только по телефону разнеслась весть о событиях в комиссариате на улице Трюффо. Эмманюэль задержал на нем свой взгляд и снял бейсболку. Подоспевший слуга взял ее.

Президент повел всех в салон, где была сервирована легкая закуска: бутерброды, кофе, минеральная вода. Главные действующие лица с улицы Трюффо подкрепились. Супруга президента спросила, не желает ли Эмманюэль чего-нибудь прохладительного; он улыбнулся.

— Стакан воды, сестра моя.

Она смотрела, как он пьет из стакана минералку «Эвиан» так, словно на ее глазах вода в Кане Галилейской превращалась в вино. Неужели чистый дух пьет?

Он прочел ее мысль:

— Я тело и дух, сестра моя. Чтобы понять это, никакого богословия не нужно.

Эмманюэль и все остальные сели в круг. Президент хотел было взять слово, но монсеньор Фило делла Торре его опередил:

— Прежде всего я должен сказать, что мне поручено его святейшеством Папой Иоанном XXIV удостовериться, что наш гость — не дьявол, проникший к нам благодаря изощренному коварству, чтобы всех нас втянуть в один из своих темных заговоров. Любые переговоры с означенным Эмманюэлем Жозефом могут привести к пагубным последствиям, если мы не установим сначала личность этого человека, каким бы бесплотным он ни был.

Эмманюэль вяло посмотрел на него.

— Я уже удостоверился, ваше преосвященство, — сказал кардинал-епископ Жан-Игнас Менье. — У него крестные стигматы.

— Дьявол тоже может обзавестись ими, — возразил нунций.

Он достал из кармана флакон и мини-кропило.

— Ваше преосвященство, — запротестовала супруга президента.

Папский посол не обратил на нее внимания и окунул кропило в воду, по-видимому святую. Произнося формулу изгнания бесов, он окропил Эмманюэля три раза подряд.

Ничего не случилось. Нунций выглядел растерянным.

— В конечном счете, — сказал Эмманюэль, — есть что-то по-настоящему дурное в твоем упрямстве, Альваро. Только доброта Господа удерживает меня от того, чтобы не превратить тебя в лису, ибо в душе лисы больше правдивости, чем в твоей.

Глаза нунция выкатились от ужаса.

— Можно оправдать осторожность веры, но не подозрительность безверия. Ведь ты неверующий, Альваро. Ты всего лишь чиновник государства Ватикан. Да смилуется над тобой Бог.

Уязвленный нунций побагровел.

— Так ты утверждаешь, что ты — Иисус Христос?

— Только Иисус, — ответил Эмманюэль. — Я уже объяснился с Жаном-Игнасом. Прозвание Христос — позднее и неоправданное: я никогда не был помазан. Поэтому я отбрасываю и все путаные речи о Святом Духе — это лишь беспрестанные людские домыслы. Заратустру тоже называли сыном Святого Духа. Я был человеком, не более того. Но жалкая людская логика всегда восполняет свои недостатки выдумками.

Нунций был сбит с толку.

— Ты отвергаешь догму? — воскликнул он возмущенно.

— Это вы, книжники, ее выдумали. Догма не является божественной, Альваро, и ты это сам знаешь.

— Этот человек, — возопил внезапно нунций, вытянув трепещущий указательный палец, — этот человек, может, и не дьявол, но он также может оказаться заблудшей душой, явившейся ввергнуть нас во искушение!

— Какое искушение? — раздраженно оборвал его президент.

— Сын мой, — сказал нунций голосом, дрожащим от гнева, — я требую доказательства божественности этого существа, иначе вся эта беседа станет опасной трясиной и для нас, и для человечества.

Супруга президента была чуть не в агонии: с одной стороны, представитель Христа на земле был явно враждебен тому, кто сидел справа от нее, а с другой — она была глубоко и неколебимо убеждена: Эммануюэль — Иисус.

— Разве вы не видите? — кричал нунций. — Этот призрак не может быть Христом! Христос в кедах? В кепке? Хулящий посланца Папы? Вы что, все околдованы?

Он встал, повернулся к Эмманюэлю и ткнул в него обвиняющим перстом:

— Это ведь ты, темное создание, был в Пакистане, верно?

— Верно.

— И ты явился туда, чтобы защищать слово так называемого пророка Магомета, так ведь?

Президент Республики следил за ораторским поединком, как на кортах «Ролан Гаррос» во время теннисного чемпионата, поворачивая голову то вправо, то влево.

— Я был там, чтобы напомнить верующим истину слов их пророка.

— Вот видите! — вскричал нунций с торжествующим смехом. — Кто может поверить, что христианский Бог, вернувшись на землю, решил сперва нанести визит иноверцам? Людям, которые, как и все мусульмане, тайно нас ненавидят и называют неверными? Ответ, кажется, ясен, — сказал он, снова усаживаясь.

Все взгляды устремились к Эмманюэлю, который оставался спокойным, почти печальным.

— Несчастный человек, — сказал он вполголоса. — Ты говоришь о том, чего не знаешь. Не знаешь слов пророка, велевшего не препираться с христианами, а сказать им: «Мы уверовали в то, что ниспослано нам и ниспослано вам. И наш Бог, и ваш Бог един, и мы Ему предаемся…»[37]

— Он так и сказал? — спросил ошеломленный президент.

— В суре Корана, озаглавленной «Паук», — ответил Эмманюэль. — Но этот человек — бурдюк, надутый воздухом. Надавишь на него, и выходят звуки, лишь похожие на слова.

Монсеньор Альваро Фило делла Торре полиловел.

Президента, казалось, сбило с толку, что человек, которого он считал Христом, цитирует Коран. Мертвая тишина воцарилась на несколько мгновений в салоне. Кошмарная сцена, настоящее помутнение рассудков. Монсеньор Менье сложил руки.

— Значит, пророк Магомет не был враждебен к христианам? — все более терялся президент.

— Он сказал в главе «Железо»: «Веруйте в Бога и Его посланника».[38] Есть ли более красноречивые слова?

У супруги президента пересохло в горле. Ей, искренне верующей, приходилось выслушивать Христа, вставшего на защиту Корана.

Нунций предпринял последнюю атаку.

— Козни лукавого! — возопил он. — Этот человек хочет склонить нас к потворству…

— Хватит, — оборвал его Эмманюэль. — Мы не собираемся до бесконечности топтаться на одном месте. Ты хочешь доказательство? Ну так вооружись мужеством, Альваро!

Он соединил руки и на мгновение сосредоточился, опустив голову.

Через мгновение среди присутствующих появился новый персонаж. Раздались крики.

Только что материализовавшийся человек обвел всех взглядом и благословил по кругу.

Это был Папа Иоанн XXIV.

Монсеньор Фило делла Торре всплеснул руками и пронзительно вскрикнул.

Понтифик преклонил колена перед Эмманюэлем и облобызал ему руку. Та не исчезла. Эмманюэль возложил ее на плечо вызванного и попросил встать.

Все присутствовавшие вскочили на ноги. Супруга президента трепетала всем телом, стиснув руки. Потрясенный президент обнял ее за плечи.

Папа еще раз оглядел людей, собравшихся в салоне Елисейского дворца.

— Как святой отец мог оказаться среди нас? — бормотал нунций. — Мы же знаем, что он в Риме! Опять колдовство!

— Альваро, — объявил Папа, — не будем повторять ошибку, которую мы совершили с падре Пио.[39] Он тоже оказывался в нескольких местах одновременно, и не по воле… Иисуса. А мы позволили подвергать его гонениям долгие годы! Уступи мне свое место. Но не уходи отсюда. Слушай и разумей, как это делал Фома. Не навлекай на себя гнев небесный.