Она не привыкла видеть, как люди лишают себя жизни, — пояснил Гэндзи. — Во всяком случае, при помощи мечей. Возможно, смерть от огнестрельного оружия не подействовала бы на нее так сильно.

У Сигеру не хватило терпения продолжать этот спор. Вместо этого он перешел к другому, более важному вопросу.

Некоторые из этих самураев носили герб князя Ёсино. Это означает, что вскорости он узнает о нашем местонахождении, а возможно, и о направлении, в котором мы движемся. А значит, в самое ближайшее время об этом узнает и сёгун, поскольку Ёсино всегда было в союзе с родом Токугава.

Не обязательно, — возразил Гэндзи. — Я очень сомневаюсь, что эти самураи встретились с ведома и согласия своих сеньоров. Они действовали по собственной воле. Тем самым они, формально говоря, совершили измену. А может, не формально, а на самом деле. Они не станут рассказывать о встрече с нами — ведь тогда им придется также сознаться в преступлении, которое обернется смертью и для них самих, и для их семей. Так что нам ничего не грозит.

И тем не менее, — сказал Сигеру, — нам следует, хотя бы из предосторожности, сделать петлю: проехать дальше на север, а у монастыря Мусиндо свернуть на запад. Так нам придется провести в пути лишних два дня, но зато нас труднее будет перехватить.

Тут к ним подошли Хидё и Хэйко.

Господин, шалаши готовы, — доложил Хидё.

Спасибо. Я буду нести стражу первым, Сигеру — вторым, а ты — третьим.

Но, мой господин, вам вовсе не нужно исполнять столь низкие обязанности, — попытался было возразить Хидё.

Нас всего трое. Если я не возьму на себя свою часть обязанностей, вскорости вы с Сигеру устанете настолько, что будете ни к чему не пригодны. Я буду нести стражу первым.

Да, мой господин.

Хэйко улыбнулась Гэндзи.

Что тебя развеселило?

Всего лишь праздная мысль, мой господин.

И что это за праздная мысль?

Мы ведь поедем дальше на север, верно?

Да, на расстояние еще двух дней пути. И что?

А не на севере ли расположен знаменитый неприступный замок семейства Мукаи?

Гэндзи попытался схватить Хэйко, но не сумел. Гейша со смехом увернулась.

Вернись!

Одну минутку, мой господин.

Хэйко подошла к чужеземцам и поклонилась.

Эмилия, Мэттью. — Она указала на один из шалашей. — Мы остаемся здесь на ночь. Пожалуйста, постарайтесь отдохнуть. Возможно, нам не представится больше такой возможности до тех самых пор, пока мы не доберемся до замка князя Гэндзи.

Спасибо, Хэйко, — отозвалась Эмилия.

Девушка улеглась и укрылась несколькими одеялами. Старк и Хэйко сидели рядом с ней до тех пор, пока она наконец не заснула. Когда же Хэйко поднялась, чтоб уйти, Старк остановил ее.

Кто были эти люди?

Хэйко покопалась в памяти, выискивая подходящее слово.

Преступники.

Почему они убежали, вместо того, чтобы наброситься на нас?

Они узнали господина Сигеру.

Но их было две дюжины, а у нас — всего четверо мужчин.

Да, — кивнула Хэйко. — Их было слишком мало, и они об этом знали. Потому и разбежались.

Старк решил, что Хэйко не поняла его вопроса. Иначе почему ее ответы были лишены всякого смысла? Не бывает такого, чтоб две дюжины человек удирали от четверых.

А почему те двое покончили с собой?

Они извинялись за свои грубые слова.

Извинялись, значит. Проткнув себя собственными мечами.

Да.

А что они такого сказали, что им пришлось так извиняться.

Непочтительные слова, — ответила Хэйко. — И с моей стороны было бы очень непочтительно их повторять. — Она поклонилась. — Спокойной ночи, Мэттью.

Спокойной ночи, Хэйко.

Старк не спал почти всю ночь. Он слышал приглушенный смех Хэйко. Потом проснулся дядя князя и исчез в лесу. Несколько часов спустя он вернулся, и на стражу встал Хидё. Старк хотел было предложить свою помощь, но не стал. Не хватало еще случайно кого-нибудь оскорбить, а потом извиняться посредством самоубийства. Он должен жить — до тех пор, пока не умрет Этан Круз.

Ты вправду веришь в то, что сказала? Насчет Мукаи?

Верю. Вспомни, как он смотрел на тебя. Как произносил «мой господин». И как часто это повторял. «Мой господин». При каждой возможности — как будто, произнося эти слова, он обладал тобою.

Предки Мукаи бились рядом с моими предками в сражении под Сэкигахарой. Этим и объясняется его верность.

Если ты и вправду так считаешь, значит, ты наивен, как едва-едва созревшая девочка-крестьянка.

Гарда с воробьями хранилась в его семье на протяжении поколений.

Это он так сказал. Но он с тем же успехом мог купить ее в какой-нибудь лавке. Сэкигахара — повод, а не причина. Любовь всегда изыщет путь.

Чушь какая. И ничего смешного тут нет! Прекрати хихикать.

Ты прав. Я не должна смеяться. Мне следовало бы сердиться.

Это почему еще?

Да потому, что тебя считают более красивым, чем меня. По крайней мере, некоторые.

Мукаи не влюблен в меня.

Когда-нибудь, когда ты будешь жить в холе и неге в этом его замке, стоящем над бушующим северным морем, ты поймешь истину.

Нет, мир настолько не выродится. Во всяком случае, при моей жизни.

Это пророчество, мой господин?

Ночью прошел сильный снег, и поутру равнину Канто укрыло толстое снежное одеяло. Сидя в своем кабинете в замке Эдо, Мукаи смотрел, как мир делается белым. Гэндзи был где-то там, среди этих равнин — преследуемый беглец. Мукаи представил, как молодой князь страдает от непогоды, и у него сжалось сердце.

Он пытался добиться, чтоб именно ему поручили перехватить Гэндзи, но Каваками взял это на себя. И вот теперь он сидит в Эдо и ничем не может помочь тому, кого любит больше жизни. Есть ли судьба ужаснее?

Мукаи взглянул на гарду, которую держал в руке. Воробьи, летящие над волнами. Некогда, именно увидев в лавочке Сэами эту цубу, Мукаи осознал природу чувств, которые он испытывал к Гэндзи. До того момента он не понимал сути непрестанного беспокойства, терзавшего его с прошлой весны. Мукаи думал, что он, как и все вокруг, беспокоится из-за усиливающегося влияния чужеземцев в Японии. А на самом деле он той весной впервые увидел Гэндзи.

А вот следующий князь Акаоки, — сказал Каваками, указав на группу людей, стоящих перед сёгуном. — Когда старик умрет, их род можно считать прервавшимся.

Мукаи взглянул туда, куда указывал Каваками, и увидел юношу, столь прекрасного, что эта красота лишила его дара речи. Он понимал, что должен что-то сказать, как-то дать понять, что разделяет мнение Каваками, но язык отказался ему повиноваться.

Вот так оно все и произошло. Казалось бы, ну что такого случилось? Но в тот вечер, пока Мукаи прислушивался к спору о пагубных ценностях чужеземцев, жизнь его впервые начала обретать смысл.

Главная цель чужеземцев — счастье, — сказал Каваками.

Трудно в это поверить, — заметил князь Нода. — Никакое общество, основанное на столь ограниченной, столь эгоистичной идее, не просуществует дольше нескольких поколений — да и то вряд ли.

Мне неведомо, сколько они просуществуют, — сказал Каваками. — И, тем не менее, это правда.

Конечно, чужеземцы странны, — сказал князь Кубота, — но не могут же они быть

странными настолько!

Так записано в их верховном законе, — сказал Каваками. — Счастье объявляется правом, обещанным каждому.

Каждому лично? — спросил Мукаи.

Каваками раздраженно взглянул на своего помощника. Ему полагалось слушать и восхищаться, а не задавать вопросы. Мукаи виновато поклонился. Успокоившись, Каваками — тем вечером он чувствовал себя особенно великодушным — ответил:

Да, каждому лично.

Какое извращение! — заметил князь Нода.

Мукаи мысленно согласился с ним. Несомненно, иначе как извращением эту идею не назовешь. Цель существования общества — порядок, а единственный способ достичь его — подобающее устройство общества. Без этого нет цивилизации. Каждый должен знать свое место, принимать его, и вести себя в соответствии со своим положением. Счастье. Ну и идея! Мукаи охватило возбуждение — но тогда он счел его праведным негодованием, ибо именно такое чувство предписывалось его положением.