Да, господин.

Пристыженный Хидё прижался лбом к полу.

Князь Гэндзи рассмеялся.

Ну зачем так официально, дядя? Мы сейчас — просто три товарища, которые пьют чай и обсуждают планы на будущее.

У входа в хижину прошуршали шаги.

Господин, — раздался чей-то напряженный голос, — все ли у вас хорошо?

Похоже, к хижине прибежал целый отряд с мечами наизготовку.

Да. А что у нас может быть плохо? Оставьте нас.

Слушаюсь, господин.

Князь Гэндзи подождал, пока удаляющиеся шаги не затихнут вдалеке, и продолжил:

Как я уже говорил, твои действия привели меня к определенной мысли.

Он смерял Хидё суровым взглядом и умолк. Князь молчал так долго, что Хидё уж начал думать: может, он должен что-то сказать? Но что — поблагодарить или извиниться? Хидё украдкой взглянул на Сигеру, надеясь получить какую-нибудь подсказку, но грозный дядя князя сидел недвижно, полуприкрыв глаза, словно погрузился в медитацию. Молодой самурай совсем уж было собрался поблагодарить господина, но тут князь Гэндзи заговорил снова, избавив Хидё от возможности совершить очередной грубый промах.

Несомненно, до тебя доходили слухи о якобы свойственном мне даре предвидения.

Да, господин.

Ты не должен никому рассказывать о том, что я тебе сейчас скажу.

Да, господин.

Это не слухи.

Хидё едва не поперхнулся холодным зимним воздухом. Он не мог вымолвить ни слова. В том, что князь Гэндзи мог провидеть будущее, не было ничего особенно потрясающего. Большинство людей было уверено, что этот дар присущ каждому князю Акаоки, и Хидё прежде разделял это мнение. Но его уверенность сильно поколебалась после того, как Сигеру отравил князя Киёри и сам впал в буйство. Разве мыслимо, чтоб человек предвидел подобную трагедию и не предотвратил ее? Но друг Хидё, Симода, предложил взглянуть на дело с другой стороны. Никто ведь не знал, что еще видел князь Киёри. Конечно, такое трудно вообразить, — но что, если все прочие варианты были еще хуже? И ведь бывали случаи, когда величайшие победы вырастали из ужаснейших бедствий. Вспомнить хотя бы историю основания княжества Акакока и то знамение с воробъями. Нет, Хидё потрясло иное. Князь посвятил его в величайшую тайну клана! Его, одного из самых незначительных своих вассалов!

Хидё был настолько ошеломлен, что даже звук собственного выдоха — когда он наконец-то сумел выдохнуть, — показался ему оглушительно громким. Самурай склонился в земном поклоне.

Князь Гэндзи, ваше доверие — огромная честь для меня. Я не подведу вас.

Я знаю, Хидё, что ты меня не подведешь. Я видел твое будущее.

У Хидё голова пошла кругом — в прямом смысле слова. Лишь самообладание, выработанное за долгие годы занятий боевыми искусствами, удержало его от падения.

Ты будешь верен мне до самой смерти, — сказал князь Гэндзи. — Поскольку я не знаю никого, кто более заслуживал бы доверия, я назначаю тебя главой своих телохранителей. Я объявлю об этом во всеуслышание после того, как мы с дядей обсудим еще некоторые вопросы. А ты пока что подумай, кого ты возьмешь в помощники. Они помогут тебе отобрать нужных людей.

Хидё едва не задохнулся от избытка чувств. В это опаснейшее из времен, когда не только судьба клана, но и судьба всего народа висела на волоске, князь выбрал его своим щитом — его, Хидё, гуляку, игрока, выпивоху! — выбрал среди множества вассалов, превосходящих Хидё и положением, и опытностью! Самурай не в силах был более сдерживаться. Слезы благодарности потекли по его лицу и закапали на циновку — громко, словно первые капли ливня.

Благодарю вас, князь Гэндзи.

Хидё вышел из хижины, так и не оправившись от потрясения. Он присоединился к прочим самураям, ожидавшим, пока князь Гэндзи освободится. Хидё был необычно тих; он не улыбался, не перешучивался с товарищами… Как внезапно и как бесповоротно изменилась его жизнь за этот час!

Верен до самой смерти.

Больше всего на свете Хидё боялся предпринять в какой-нибудь сложной ситуации неверный шаг и предать своего господина — не из трусости, а по глупости. Теперь этот страх покинул его. Князь Гэндзи, провидящий будущее, сказал, что этого не случится. Он, Хидё, будет верен князю до самой смерти. И молодой самурай почувствовал, что стал сильнее и спокойнее.

Что ты пробыл там так долго? — спросил у него Симода. — Чего они хотели?

Не мне об этом говорить, — ответил Хидё и снова погрузился в свои мысли.

Он уже понял, кто станет его первым помощником. Симода, конечно, всего лишь приличный фехтовальщик, а в рукопашном бою и вовсе мало чего стоит, но зато он лучше всех в клане стреляет из лука, мушкета или пистолета, как стоя, так и на скаку. А кроме того — что не менее важно, — Симода — человек чести. Если он даст слово, то сдержит его, даже ценою жизни.

Симода уселся на место, искренне удивленный скрытностью, которую вдруг проявил Хидё, и его неожиданно серьезным видом. Что же такого произошло в хижине? Его беззаботного друга словно подменили.

Ну, так что там? — поинтересовался подсевший к Симоде Таро. Он потер макушку, успевшую покрыться коротким ежиком волос. Макушка чесалась. Подобно прочим временным монахам, Таро перестал брить голову, как только узнал, что князя Гэндзи вызвали в монастырь. Это был долгожданный сигнал, возвещающий о возвращении прежней жизни. Бывшие монахи уже успели переодеться в воинскую одежду, и у каждого из-за пояса вновь выглядывали рукояти двух мечей. Отличались они от прочих самураев лишь отсутствием волос на голове. Это отличие здорово их смущало — и будет смущать еще сильнее, когда они вернутся в Эдо. Сложная прическа самурая — важная часть его облика. Но тут уж ничего не поделаешь. Иногда приходится терпеть нестерпимое. Таро снова почесал голову. — Что тебе сказал Хидё?

— Ничего! — раздраженно отозвался Симода.

Таро опешил.

А я думал, мы — друзья… Если он что-то тебе рассказал, ты должен рассказать об этом и мне.

— А я и рассказываю! — огрызнулся Симода. — Ничего он не рассказал.

— Что, вправду?

Таро посмотрел через плечо Симоды. И увидел самурая, недвижного, словно каменное изваяние Будды: спина прямая, глаза полуприкрыты, на лице написан покой и готовность мгновенно перейти к действиям. Таро моргнул и посмотрел еще раз — и лишь тогда поверил, что это и вправду Хидё.

Гэндзи улыбнулся Сигеру.

Ты не собираешься спросить меня?

Спросить о чем?

Об очевидном.

Ну, хорошо, — отозвался Сигеру. — Почему ты сказал Хидё то, что сказал?

Потому, что это правда.

Дядя и племянник дружно расхохотались.

Потом Сигеру вновь сделался серьезен.

Мне думается, ты совершил ошибку. Хидё — легкомысленный бездельник. Все его сверстники давно уже заняли более серьезные посты. Один лишь он пребывает среди юнцов, которые на десять лет младше его. Более того — его назначение оскорбит Сохаку. Сохаку был главой телохранителей моего отца, и он, несомненно, надеется, что ты назначишь его на ту же должность.

Твои слова мудры, дядя, — сказал Гэндзи, — и это само по себе может показаться непостижимым. Ведь всего лишь какой-нибудь час назад ты был наг, измазан с ног до головы собственными экскрементами, и корчил рожи не хуже ученой обезьяны. Все будут думать: а как вообще могло произойти такое превращение и можно ли на него полагаться? Что бы ты мне посоветовал?

Сигеру покраснел и уставился в пол.

Ну, ладно. С этим мы можем разобраться попозже. А пока мне хотелось бы поделиться с тобой кое-какими своими мыслями по этому поводу. Возможно, ты сочтешь их здравыми. Ты, конечно, прав насчет Хидё — в том, что касается его прошлых поступков. И, несомненно, в подобной ситуации многие не выдержали бы груза внезапно свалившейся ответственности и сломались. Но я верю, что с Хидё все будет ровно наоборот.

Сигеру вопросительно взглянул на племянника.

Веришь? Не знаешь, а веришь?

А откуда мне это знать?

В нашей семье в каждом поколении обязательно рождается человек, унаследовавший проклятие предвидения. В предыдущем это был мой отец, в моем — я. В твоем это должен был быть ты. Больше некому.