Я думала о том, мисс Гибсон, — сказала Хэйко, — как вам сейчас нелегко. Ваш жених ранен. Вы находитесь вдали от дома и семьи. Очень трудная ситуация для женщины.

Да, Хэйко. Очень трудная ситуация.

Эмилия закрыла книгу, которую перед этим читала. Сэр Вальтер Скотт был любимым автором ее матери, и из всех его книг она больше всего обожала «Айвенго». Не считая медальона, эта книга была единственной вещью, оставшейся у Эмилии после того, как ферма была продана. Сколько раз с тех пор она перечитывала любимые матерью отрывки, вспоминала ее голос и плакала — в школе, в миссии, на корабле, и теперь здесь вот, в этой стране, вдали от родных могил. Хорошо еще, что она не плакала, когда пришла Хэйко!

Пожалуйста, зовите меня просто Эмилией. Это будет только справедливо. Ведь я называю вас просто Хэйко. Или скажите мне вашу фамилию, и я тогда тоже буду называть вас «мисс».

У меня нет фамилии, — сказала Хэйко. — Я не из знатного рода.

Простите? — Это замечание застало Эмилию врасплох. Слишком уж это походило на положение бондов в «Айвенго». Но ведь там же шла речь о событиях многовековой давности, о Темных веках Европы. — Но я же слышала, как слуги называют вас другим именем, более длинным…

Верно. Майонака-но Хэйко. Это мое полное имя гейши. Оно означает «Полуночное равновесие».

А что такое «имя гиши»? — спросила Эмилия.

Гей-ша, — медленно произнесла Хэйко.

Гейша, — повторила Эмилия.

Да, правильно, — сказала Хэйко. Она припомнила слова, которые видела в английском словаре Гэндзи. — Вероятно, ваше самое близкое по смыслу слово — «проститутка».

Эмилия от потрясения потеряла дар речи. «Айвенго» упал на пол. Эмилия нагнулась, чтоб подобрать книгу, и радуясь возможности отвести взгляд от Хэйко. Она не знала, что и думать. Все это время Эмилия предполагала, что их хозяйка — знатная дама, родственница князя Гэндзи. Ей казалось, что все слуги и самураи относятся к Хэйко с величайшим почтением. Может, она просто чего-то не заметила, и это почтение было насмешливым?

Наверняка тут какая-то ошибка в переводе, — сказала Эмилия. Щеки ее горели.

Да, возможно, — согласилась Хэйко. Мисс Гибсон, или Эмилия, как она попросила себя называть, удивила ее не менее сильно, чем сама Хэйко, судя по всему, удивила чужеземку. Что же она такого сказала, чтоб так смутить гостью?

Я знала, что так оно и есть.

Услышав ответ Хэйко, Эмилия вздохнула с облегчением. Ей при слове «проститутка» представлялась одна из тех пропитавшихся спиртным и изъеденных болезнями шлюх, что время от времени искали прибежища в их сан-францисской миссии. Трудно было представить кого-то, более отличающегося от тех особ, чем эта изящная юная женщина.

Пока Эмилия поднимала книгу, Хэйко пыталась отыскать нужные английские слова, относящееся к женщинам-подругам разного ранга. Ведь для каждого слоя общества имелось свое наименование. На самом низу находились не владеющие никаким особым искусством женщины, дарящие непритязательное плотское удовольствие. В веселых кварталах Ёсивары их обитало великое множество. По большей части, это были девушки-крестьянки, которых продавали за долги семьи. На самом верху располагались немногочисленные избранные гейши наподобие самой Хэйко, которых готовили с самого детства, и которые придирчиво выбирали, с кем они будут проводить время. За общество и услуги гейши принято было платить, но гейша сама решала, кому какие услуги она будет оказывать, и принудить ее было невозможно. Между этими двумя крайностями имелось бесчисленное множество рангов, различавшихся по красоте женщин, талантам, услугам и цене. Заметив, что Эмилия по-прежнему испытывает явственную неловкость, Хэйко заколебалась. Прежде она предполагала, что у каждого японского понятия есть свое американское подобие, и наоборот. Эти вещи будут называться разными словами, поскольку языки у них разные, но суть останется одинаковой. Ведь повсюду людьми руководят одни и те же потребности и желания. Во всяком случае, так ей казалось.

В Америке некоторые леди из хороших семей становятся гувернантками, — сказала Эмилия. Ей хотелось все-таки понять, что же имела в виду Хэйко. — Гувернантка учит детей хорошим манерам, заботится о них, иногда даже дает им начальное образование. Возможно, вы это имели в виду?

Нет, гейша — не гувернантка, — отозвалась Хэйко. — Гейша — женщина-подруга высшего ранга. Если я говорю неправильное слово, пожалуйста, научите меня, как правильно, Эмилия.

Взгляд Хэйко был открытым и искренним. Но Эмилия знала, что ее христианский долг требует всегда быть честной, как бы это ни было больно.

У нас нет для этого особого слова, Хэйко. В христианских странах подобная работа не считается уважаемой. Точнее говоря, она просто противозаконна.

В Америке нет проституток?

Есть, — призналась Эмилия, — ибо люди слабы. Но проституткам приходится прятаться от полиции. И они полностью зависят от жестоких преступников, которые укрывают их. Жизнь их коротка — из-за насилия, спиртного и болезней.

Эмилия перевела дух. Всякое сожительство вне брака было грехом, но наверняка ведь есть какая-то разница в греховности? Ей не верилось, что Хэйко и вправду подразумевала, будто она проститутка.

Иногда бывает, что какой-нибудь богатый и влиятельный человек имеет любовницу. Любовница — эта женщина, которую он любит, но которая не является его женой ни по закону, ни перед Богом. Возможно, слово «любовница» подходит лучше, чем «проститутка»?

Хэйко так не казалось. Их «любовница» больше всего соответствовала наложнице, но была так же далека от гейши, как и проститутка. Да и в самом отношении Эмилии к этому вопросу чуствовалось нечто странное. Интересно, чем это вызвано? Быть может, она сама была проституткой и стыдится своего прошлого? Конечно же, быть американской гейшей она никак не могла. Никакое искусство и обаяние не искупит столь ужасной внешности.

Возможно, — отозвалась Хэйко. — Давайте спросим у князя Гэндзи, когда он вернется. Его познания глубже моих.

Появление брата Мэттью спасло Эмилию от необходимости отвечать на столь шокирующее предложение.

Брат Зефания зовет вас, — сказал Старк.

— Вы хотите сказать, что мой дядя просидел в оружейне последние четыре дня?

Гэндзи сдерживался изо всех сил, чтоб не улыбнуться. На лице настоятеля Сохаку читалось полнейшее замешательство.

Да, господин, — признался Сохаку. — Мы трижды пытались схватить его. В первый раз я получил вот это. — Настоятель указал на вспухший рубец на лбу. — Будь у него в руках настоящий меч, а не деревянный, меня бы уже не было в живых, и мне не пришлось бы позориться, рассказывая вам обо всем.

Не будьте так строги к себе, преподобный настоятель.

Сохаку мрачно продолжил свое повествование.

Во второй раз он серьезно ранил четверых моих людей, то есть, монахов. Один из них до сих пор лежит без сознания и, возможно, так уже и не придет в себя. В третий раз мы вошли туда с луками и стрелами из зеленого бамбука. Мне казалось, что этого вполне хватит, чтоб обезвредить его. Он стоял среди бочонков с порохом и усмехался, а в руках у него был горящий фитиль. Дальнейших попыток мы предпринимать не стали.

Гэндзи сидел на небольшом помосте, в шатре, установленном в пятидесяти шагах от оружейни. Все монахи, кроме тех, что несли сейчас стражу, сидели перед ним, и выглядели совсем не как монахи, а как самураи, ожидающие приказа. Шесть месяцев назад дед Гэндзи тайно приказал лучшим своим кавалеристам уйти в монастырь. Они якобы покинули мир в знак протеста против того, что князь чересчур подружился с христианскими миссионерами секты Истинного слова. Конечно же, все это было предназначено исключительно для того, чтобы ввести в заблуждение врагов. Но стоило бы кому-то хоть краем глаза увидеть этих людей, сохранивших все повадки воинов, и он ни за что не поверил бы, что они вправду превратились в монахов.

Ну, что ж. Думаю, мне следует пойти и поговорить с ним.