Князь Гэндзи оставил совершенно четкие, недвусмысленные указания. Он велел незамедлительно вызвать его, как только его дядя начнет пророчествовать. Откуда он узнал, что дядя начнет пророчествовать? Очевидно, это тоже было делом пророчества. Или безумия. Насколько же проще быть вассалом господина, воспринимающего вчерашний день как прошлое, сегодняшний — как настоящее, и завтрашний — как будущее! Покойный князь Киёри по крайней мере был знающим, дисциплинированным воином. А его внук и наследник, с точки зрения Сохаку, уделял изучению пути самурая слишком мало времени и сил.

Сёгуна нет, — продолжал Сигеру. — Мечей нет. Сложных причесок нет. Кимоно нет.

Я решил, что это пророчество, — сказал Сохаку, — и оправил сообщение князю Гэндзи. Таро доберется в Эдо за сутки. В течение недели он должен будет вернуться, вместе с нашим князем. Ты встретишь его.

Заслужил ли я подобную честь? Ведь тем чужеземцем, о котором говорил князь Киёри, может оказаться кто-то другой, а вовсе не я.

Джимбо имел в виду пророчество князя Киёри о том, что в канун Нового года появится чужак, от которого будет зависеть выживание клана Окумити. Сохаку слабо верилось в это пророчество. Он вообще не испытывал особого доверия к пророчествам. Если князь Киёри и вправду мог так замечательно предвидеть будущее, что ж он не воспрепятствовал своему убийству? Впрочем, никто и не требовал от Сохаку веры в пророчества. Он него требовалось лишь исполнять приказы своего сюзерена. Но даже это было скользким вопросом. Насколько скользким — этого Сохаку еще не решил.

Ты — единственный чужеземец, знающий наш клан, — сказал Сохаку. — Новый год приближается. Так кто же еще это может быть?

В настоящий момент настоятеля куда больше интересовал Сигеру. Возможно, Сохаку удастся застать его врасплох и связать. В противном же случае, когда прибудет князь Гэндзи, они окажутся в чрезвычайно неловком положении. Ведь они же — лучшие кавалеристы клана. И вот они сидят под запертой дверью оружейни, а безумец, лепечущий всякую чушь, человек, которого они обязаны были охранять, не подпускает их к собственному оружию.

Я пойду приготовлю еду для господина Сигеру, — сказал Джимбо и, поклонившись, отправился обратно на кухню. Просто поразительно, как хорошо он за столь краткий срок изучил японские обычаи. Сильнее всего Сохаку поразило то, как быстро чужеземец усвоил их язык. Тоунсенд Гаррис, американский консул, прожил в Японии уже четыре года и до сих пор не знал японского, не считая нескольких слов, да и те он выговаривал с большим трудом. Сохаку слышал это собственными ушами, когда сопровождал князя Киёри в резиденцию дипломата в Эдо. Джимбо же всего за год заговорил так, что и не отличишь от японца.

Изуродовано все. От рождения. По случайности. По замыслу.

Сохаку продолжал слушать бормотание за дверью. Если он и не схватит Сигеру сейчас, то схватит завтра или послезавтра. Даже сумасшедшим нужно когда-то спать.

Чудеса шли сплошной чередой, чудеса видения, понимания и сил.

Он ходил вместе с Иисусом по водам.

Он стоял вместе с Моисеем перед горящим и не сгорающим кустом.

Он летел вместе с Гавриилом над полем Армагеддона.

Святой пыл вернул ему силы. Зефания проснулся в другом месте и обнаружил, что ему дана способность понимать японский язык. Изнеженный японский князь заговорил, и Кромвель благословлен был пониманием.

Почему бы нам не перейти в соседнюю комнату? — предложил Гэндзи. — Служанки позаботятся о мистере Кромвеле. Если что-нибудь изменится, они нас позовут.

Эмилия покачала головой.

Если он придет в себя, то его утешит, если я буду рядом.

Ну что ж, — сказал Гэндзи. — Значит, посидим здесь.

Хоть Кромвель и успел уже привыкнуть к чудесам, все же услышанное изумило его. Он даже не знал, что удивило его сильнее, — то, что Эмилия, подобно ему самому, поняла чуждую речь, или то, что князь понял английские слова, слетевшие с ее губ. Среди всех великих знамений и пророчеств это преодоление вавилонского проклятия было величайшим. Кромвель открыл глаза.

Эмилия улыбнулась ему. Почему по ее щекам текут слезы? Она позвала:

Зефания!

Кромвель попытался было сказать «Эмилия!». Но вместо слов рот его заполнила горячая жидкость.

О Господи! — воскликнула Эмилия и прижала кулаки ко губам. Она упала бы со стула, не подхвати ее Старк.

Гэндзи взял Кромвеля под мышки, приподнял и усадил. Рукав его кимоно почернел от темных брызг, летевших изо рта раненого.

Господин! — метнулся вперед Сэйки. — Пожалуйста, не прикасайтесь к нему! Вы испачкаетесь в нечистотах чужеземца!

Это всего лишь кровь, — возразил Гэндзи. — Точно такая же, как твоя или моя.

Старк почувствовал, как Эмилия, и без того уже напряженная от страха, напряглась еще сильнее. Девушка близка была к шоковому состоянию.

— Эмилия! — окликнул ее Старк, положил голову девушки себе на плечо и заставил ее отвернуться от Кромвеля. Чуть-чуть расслабившись, Эмилия обняла Старка, уткнулась лицом ему в грудь и заплакала. Старк вывел ее из комнаты. Где-то здесь неподалеку был небольшой садик. Надо отвести ее туда.

Пойдем. Здесь мы уже ничего не сможем сделать.

В коридоре, ведущем к садику, Старк и Эмилия столкнулись с двумя мужчинами. Встречные поспешно направились к той комнате, из которой только что вышли миссионеры. Оба они были при двух мечах, как самураи, но у одного была бритая голова, и облачен он был в очень скромную, и к тому же грязную одежду. Должно быть, он прибыл откуда-то издалека, и при этом очень спешил. Пыль, смешавшаяся с потом, превратилась в грязную маску на лице.

Нет, брат Мэттью, — сказала Эмилия. — Я не могу оставить Зефанию одного.

Брат Зефания больше не один, — ответил Старк. — Он сейчас в доме Спасителя, среди сонма праведников.

Сэйки был в ужасе. Этот захлебывающийся кровью чужеземец испачкал одеяния князя Гэндзи! Хуже того — он умер на руках у князя! Нужно немедленно позвать синтоистских жрецов, чтоб очистить князя! А потом нужно будет очистить еще и комнату — сразу же после того, как уберут тело. Постельное белье, мебель, циновки — все придется сжечь. Самого Сэйки это мало волновало. Для него любая религия была детскими сказками. Но кое-кто из его людей очень чувствителен к старым суевериям.

Господин, — произнес Сэйки, — вы уже ничем не поможете чужеземцу. Прошу вас, отдайте тело на попечение слуг.

Он не умер, — отозвался Гэндзи. — Он просто спит.

Спит?

Это невозможно! Сэйки присмотрелся поближе. Ужасающее зловоние, исходящее от чужеземца, вызвало у него тошноту. Но он увидел, что грудь раненого медленно поднимается и опускается, и услышал тихое посапывание.

Гэндзи передал Кромвеля Ханако и второй служанке.

Присмотрите за ним до возвращения доктора Одзавы. Если он начнет задыхаться, прочистите ему горло. Если придется — даже рукой.

Да, господин, — хором отозвались служанки. Они с трудом боролись со рвотными позывами. Но выказать хоть малейшее неудовольствие в присутствии князя — это было бы вопиющим нарушением этикета.

Взгляни-ка, как спокойно его лицо, — сказал Гэндзи, обращаясь к Сэйки. — Он видит целительные сны. Думаю, он выживет.

Это было бы чудом.

Он — христианин. Его религия — религия чудес.

Он еще не умер, господин, но вряд ли из этого следует, что он выживет. От него исходит зловоние смерти.

Возможно, нет. Думаю, он вряд ли мылся во время плавания. Может, отсюда и этот запах.

В дверях показался самурай из внешней стражи. Поймав на себе взгляд Гэндзи, он поклонился.

Господин, всадник привез срочное сообщение.

Приведите его.

Гэндзи сейчас с удовольствием снял бы окровавленную одежду и принял ванну. Ну что ж, придется с этим подождать.

Несмотря на скромную одежду и бритую голову, посланец был знаком князю. Его звали Таро. Полгода назад он вместе с еще двумя дюжинами лучших кавалеристов княжества Акаока и их командиром принял монашеский сан. Таро мог явиться лишь из нынешней своей обители, монастыря Мусиндо, и лишь с одной-единственной вестью. Гэндзи не нужно было выслушивать гонца, чтоб узнать, что он скажет.