— Побереги патроны! — крикнул Елистратов. — Ты уже сделал из них решето.

Журавлев проверил и успокоился.

— Ты, как всегда, вовремя, Глеб.

— Извини, заминка вышла. Я привез тебе конверт.

— Конверт?

— Ну да, тот, что лежал в машине Зернова.

— Который час?

— Без пятнадцати девять.

— Почему же ты не отвез его прокурору?

— Э… нет. Ты взялся за эту работу, ты и вези.

— В девять часов мы должны быть в крытом концертном зале, где проходит конференция. Прокурор уже там.

— Шутишь? Там сплошное оцепление! Туда на пушечный выстрел не подойдешь. Вся милиция города сосредоточена на этом объекте. Ты знаешь, что за народ там собирается?

— Я-то знаю и обязан быть там.

— Сумасшедший!

— Мое состояние здоровья обсудим в дороге. Быстро в машину! Здесь нам делать нечего.

Через минуту на больничной аллее остались только трупы и догоравшие остовы машин.

Их машину остановили за несколько кварталов от концертного зала. Улица была перекрыта железными парапетами.

Сержант подошел к «москвичу». За рулем сидел Вадим Журавлев. Милиционер открыл рот и оцепенел.

— Живо позови мне старшего офицера! — приказал Елистратов.

Сержант увидел подполковника на соседнем сиденье и пистолет в его руках. Ствол был прижат к ребрам водителя.

В считанные секунды у машины стояло уже четверо блюстителей закона.

— Слушай меня, лейтенант. Я задержал самого опасного преступника города. Мне нужна патрульная машина и шофер. Сам сядешь за руль, а я с этим маньяком устроюсь на заднем сиденье. Приготовь мне наручники. Мы должны доставить убийцу к центральному концертному залу. Пусть Духонин отчитается перед депутатами о проделанной работе и предъявит народу преступника.

— Понял, товарищ подполковник.

В наручниках, под прицелом, Журавлева пересадили в патрульную машину. Елистратов сел рядом с ним, а лейтенант за руль. Загорелись маяки на крыше, и взвыла сирена.

Пять кварталов и шесть блокпостов миновали беспрепятственно. Перед выездом на площадь подполковник приказал выключить сирену.

Машина остановилась напротив дворца эстрады. У центрального подъезда стояло еще одно оцепление, возглавляемое самим полковником Духониным. Человек сорок милиционеров вытянулись в цепочку у подножия главной лестницы, на которую постелили ковровую дорожку и протянули ее до самых входных дверей — на манер знаменитых фестивальных демонстрационных проходов кинозвезд.

Духонин вырядился в парадный мундир и лично встречал подъезжавшие лимузины с дорогими высокопоставленными гостями. Чуть дальше стояла кавалькада мотоциклистов. Охрана была поставлена на самый высокий уровень.

Лейтенант оглянулся.

— Ну что?

— Извини, приятель! — Елистратов треснул его в лоб рукояткой пистолета.

— Зря мы все это затеяли, Вадим. И парню лоб попортили, и сами ни с чем остались. Уж мимо Духонина я тебя не проведу. И меня туда тоже не пропустят.

— Прекрати ныть, Глеб. Я думаю.

Пока он думал, возле лестницы появились двое подростков. Мальчуган лет пятнадцати с сестренкой. Они попытались пройти в здание, но их остановили.

Духонин с утра пребывал в хорошем настроении. Во всяком случае, делал вид, что он добренький и заботливый. Каждой высокопоставленной шишке отдавал честь. Живьем всех видел, а не по «ящику». А главное, что скандал в городе не коснулся депутатов и представителей высших эшелонов власти. Наступило затишье.

Духонин надменно выслушивал торопливую речь мальчишки, державшего за руку девчушку с напуганным видом.

— Как вы не понимаете, дяденька милиционер, мы с сестрой не можем попасть домой, а у нас там кошки не кормлены. Мама здесь работает в администрации. Ушли мы рано, а она опаздывала на работу и забыла оставить нам ключи. Мы на секундочку. Одна нога здесь, другая там.

— Не положено, ребята. Нельзя. Сами видите, какие люди приехали. Мало ли что?!

— А мы-то что? У нас даже денег нет, сестру покормить не на что. А мама теперь до позднего вечера здесь застрянет.

Милиционеры смотрели на ребят с сочувствием. Разве этого сухаря уговоришь?! Всю жизнь только о себе думал. А что они могли сделать? Только подмигивали малышке и пожимали плечами.

— Так, ребята, а теперь брысь!

К тротуару подкатил лимузин, и из него вышел Егор Рубин со своими партнерами.

Духонин бросился гостям навстречу, словно извиняясь, что не успел открыть дверцу.

За оцеплением заработали затворы фотоаппаратов. Большую часть журналистов так и не пустили в зал. Слишком много желающих набралось.

Лика не была бы Ликой, если бы не воспользовалась хоть секундой замешательства. Детишки рванули вверх к дверям, и только в дверном проходе у мальчугана свалился с головы парик и на плечи упала тяжелая копна густых волос. Никто этого не заметил, кроме сидевшего в машине Журавлева.

— Утерла девка мне нос!

— О чем ты, Вадим?

— О том, что не здесь мне место. Слушай, Глеб. Подойди к тому лейтенанту, что сидит в шлеме на мотоцикле, и пригласи его в машину.

— Хочешь и ему от злости голову расшибить?

— Конечно. Если он согласится снять шлем. А ты его попроси об этом. Кто из нас подполковник милиции?

Елистратов сообразил, в чем дело, но не до конца.

Журавлев видел, как Елистратов подошел к офицеру, что-то ему сказал. Тот снял шлем, положил на мотоцикл и подошел к машине. Ему пришлось временно отдыхать рядом с шофером, получив сходную производственную травму. Зря он снял шлем.

Журавлев переоделся в белую лейтенантскую сорочку.

— Тебя же все равно не пропустят, Журавлев. Даже если не узнают.

— Сколько ступеней ведет к дверям? Елистратов посчитал.

— Восемь.

— Всего-то! А ширина дверей с метр будет, и открываются они вовнутрь.

— Ничего не понял.

— Увидимся в здании. Жди, я за тобой пришлю. Вадим вышел из машины, подошел к мотоциклу, сел на него, надел шлем и завел двигатель.

Брешь в оцеплении появилась после отъезда очередной машины, ковровую дорожку никто не перекрывал. Тут и начался цирковой трюк. Никто ничего не успел понять. Мотоцикл с ревом пересек площадь, взлетел на первую ступень и, пуская синий дым, поскакал по лестнице вверх. Ударив передним колесом по дверям и распахнув их, мотоцикл ворвался в здание. Тормоза не помогли. Мраморный пол оказался слишком скользким. Машину юзом пронесло через все фойе, и она влетела в зрительный зал.

Калигула, как известно, въехал в здание сената на коне. Вадим Журавлев с поправкой на время появился на конференции конгрессменов на мотоцикле.

Но если первый из названных героев проделал это из непомерных властных амбиций, то второй — по причине крайней необходимости.

В специальном кабинете, отведенном для выступающих, народу было больше, чем ожидалось. Ведущий конференции уже объявил о задержании открытия заседания на полчаса. Приглашенные, а их набился полный зал, тоже не очень торопились, и поток опоздавших все еще прибывал к зданию концертного зала.

Прокурор города Сочи сидел за столом и складывал документы по главам. Шесть пустых и смятых голубых конвертов валялись в корзине для мусора. Какое пренебрежение к бывшим хранителям страшной тайны! Но кто об этом знал, кроме двоих присутствующих?

Спикер Берзин прижимал к груди сына и от волнения не мог произнести ни одного слова. Здесь же присутствовали сын Зернова Леня и репортер Шура Шелест со своей подружкой. Все они собирались выступить свидетелями событий.

Самым безучастным оставался губернатор, который послал своего помощника найти на улице подполковника Елистратова и срочно привести его в кабинет.

— Не могу скрыть своей радости и гордости за торжество истины. Время пировать, а мы вынуждены вылить ушат помоев в зрительный зал. Некоторые из него выйдут в наручниках. Я уже подписал санкции на арест. Но это потом. А сейчас я хочу низко поклониться двум хорошим людям, без помощи которых мы так и остались бы прозябать в паутине коррупции. Я и наши жители, среди которых много честных бизнесменов, простые горожане и наши отдыхающие благодарим Вадима Сергеевича Журавлева и Ульяну Филатовну Адаеву за помощь в очень ответственном и важном деле. Простите за пафос, я прокурор и привык выступать в судах на публике, но сейчас… — Старик прослезился. Он передал героям по конверту и тихо добавил: — Благодарность от наших бизнесменов. Примите скромное подношение, но от всей души. — Последний жест прокурор сделал незаметно. Так ему казалось. - Эти люди прошли огонь, воду и медные трубы ради торжества закона!! - закончил восклицаниями свою речь прокурор.