Куда ни глянь — сплошная беготня!

Офис и квартира адвоката Льва Михайловича Садальского находились в центре Сочи на улице Роз. Адвокат занимал весь четвертый этаж семиэтажного отреставрированного по всем правилам сталинского дома.

Журавлев некоторое время прохаживался по улице. Ему почему-то в голову не приходило, что он выглядит, мягко говоря, неадекватно обстановке: в помятом, скорее даже, в жеваном костюме, галстуке — среди людей, идущих на пляж в шортах, футболках и шлепанцах.

Возле подъезда дома стояла только одна машина — белая «волга» с краснодарскими номерами. Она-то и смущала Журавлева. Уже давно перевалило за восемь, и он, как человек дисциплинированный, не мог больше ждать и терять времени попусту. Наконец он решился. Осмотревшись по сторонам, перешел дорогу и юркнул в подъезд. Тяжелая высоченная дверь грохнула за его спиной.

Выждав несколько секунд, он начал медленно подниматься по лестнице.

Дорога в город заняла у него значительно больше времени, чем он рассчитывал. Несколько раз «газель» останавливали гаишники. Кому-то даже взбрело в голову заглянуть в кузов. Но никто не желал выгружать ящики с фруктами, за которыми скрывался беглец.

Водитель оказался на редкость сообразительным и проворным парнем, успевал стуком предупреждать о возможных неприятностях. Очевидно, хотел доказать свою схожесть с Робином Гудом. Надо оправдывать данный ему титул. Правда, увез он его на рынок, и, когда Журавлева раскопали, он понял, что до конторы адвоката придется добираться через весь город. На такси денег не имелось — вот он и опоздал к назначенному времени.

Журавлев поднялся на четвертый этаж и распахнул единственную дверь с бронзовой табличкой, гласившей: «Приемная доктора юридических наук Льва Михайловича Садальского».

Приемная соответствовала своему названию. Огромная комната с дюжиной кожаных кресел для посетителей и письменным столом секретарши перед массивной дубовой дверью, ведущей в кабинет мэтра.

Секретарши на месте не оказалось. Вероятно, она приходит позже, когда начинается прием.

Журавлев пересек приемную и взялся за бронзовую сверкающую ручку, но дверь сама открылась, и из нее вышел высокий солидный мужчина в отутюженном голубом костюме, белоснежной сорочке и галстуке в голубую, белую и синюю полоску. Брюнет с серебряными висками и безукоризненным пробором.

Журавлев не мог не посторониться, чтобы, не дай Бог, не испачкать изысканного франта. Всю картину портил глубокий шрам от нижней губы, через подбородок к скуле. Сантиметров шесть, не меньше. Первая мысль при виде выходившего у Журавлева мелькнула сама собой: «Почему бы ему не отрастить бороду и не скрыть это уродство?»

— Вы к Льву Михайловичу?

— Совершенно верно. Он меня ждет.

— Очевидно, вы немного опоздали. Мэтр сейчас занят. У него председатель банка, и они сочиняют какой-то сложный договор, а секретарша стенографирует. Если вам позволяет время, подождите немного. Думаю, они через полчаса закончат. Меня тоже попросили приехать позже. Что делать, банкиров сегодня принимают вне очереди.

Улыбка не красила этого человека. Она была кособокой, вторая половина лица оставалась неподвижной, словно парализованная. И еще Журавлеву показалось, что и глаз у него стеклянный. Красивый мужик — и так покалечен…

— Конечно. Время у меня есть. Я могу подождать.

Вадим отошел к окну. Посетитель ушел, и все затихло. Он видел в окно, как тот садится в машину. В ту самую белую «волгу».

Терпеливый. Другой бы заткнул нос и выскочил пробкой из приемной, а этот еще любезничает. Вот что значит — периферия. В Москве облаяли бы да послали куда подальше.

Минут через десять явился почтальон с кучей писем. Журавлеву пришлось расписываться за секретаря в получении почты. Все какое-то дело. Время шло, а Вадим продолжал ждать. Ничего другого ему не оставалось. Он понимал, что Садальский — единственный человек в этом городе, способный ему помочь.

Начальник УВД Сочи полковник Духонин тоже любил стоять у окна и наблюдать за жизнью улицы со стороны, особенно когда он выслушивал доклады подчиненных. За двадцать семь лет службы в органах ему так опостылели эти рожи, что он не мог уже никого видеть. Хорошо бы еще и не слышать, но полгодика придется еще потерпеть до пенсии, а там — провались они все пропадом с их проблемами.

Подчиненным эти доклады тоже поперек глотки стояли. Говоришь с телеграфным столбом и не видишь реакции. Не знаешь, что у полковника в голове творится. Того и жди, что в тебя пресс-папье полетит или что потяжелее, вроде мраморной пепельницы. Полковник — он такой, он может. Сорвется с цепи — и только держись. Самодур, одним словом, и никакой управы на него нет. Все ждали его отставки с не меньшим, а то и с большим нетерпением, чем сам Духонин.

Отчитывался капитан Сухарев. Он мог наблюдать только за лысиной полковника и тройной складкой жира на бычьей шее. Полковник в последние годы очень редко носил форму, одевался по-курортному, и без мундира его плечи казались узкими и покатыми, как дорожные откосы. Духонин уже заработал такой авторитет, что внешний вид его не беспокоил. И без того каждая собака на всем побережье его знает.

— Что еще? — буркнул себе под нос полковник.

Капитан пыжился изо всех сил. Лоб вспотел. Выпал ему жребий идти с докладом, и ничего хорошего от этого ждать не приходится. У Сухарева были свои козыри. Есть на кого валить. Глядишь, и пронесет.

— Мне кажется, товарищ полковник, Елистратов умышленно упустил этого парня. Случайностей не бывает, когда речь идет об убийстве. Тем более, что начальник криминальной милиции не новичок, а человек с огромным опытом.

— Что находилось в конверте, который вы нашли?

— Как полагается по инструкции, я отдал его командиру.

— Как зовут этого парня?

— Кузьма Таманцев.

— Убийцу, болван!

— Вадим Журавлев. Частный сыщик из Москвы. Я проявил инициативу, Никита Иваныч, и заехал в редакцию курортной газеты. У меня остался паспорт Журавлева. Там пересняли его фотографию, и уже в утреннем выпуске его физиономия с комментариями будет светиться на каждом углу. Материал поместят на первой полосе, снимок увеличат.

— Что сказал заправщик с бензоколонки?

Зря пыжится. Начальник на инициативу не отреагировал.

— Он ничего не сказал. Заправил «волгу», в которой сидели мужчины. Никого не помнит. Ударили по голове и оттащили за будку. Там мы его и нашли.

— Где подполковник Елистратов?

— Он вышел из машины на подступах к городу у первого блокпоста для дачи инструкций. Журавлев угнал его машину, но в город она не въезжала. Ее все гаишники знают.

Полковник резко обернулся. Лицо его было пунцовым, глаза лезли из орбит. Сухарев оцепенел.

— Ты что несешь, дубина! Мой заместитель подыгрывает убийце? Ты так и сдохнешь капитаном! Пошел вон! Как Елистратов появится в управлении — тут же его ко мне. Свяжитесь с Москвой. Мне нужно полное досье на этого сыщика. Все до мельчайших деталей. Понял?

Капитан закивал головой, как китайский болванчик, речи он лишился с первым выкриком. Через секунду его сдуло из кабинета.

Духонин вернулся к своему столу и плюхнулся в кресло, третье за этот год. Еще не научились делать такие, которые способны выдерживать его вес. От злости у него сводило челюсти. Весь день пошел насмарку, а он наметил на сегодня много личных дел. Полковник не любил, когда ломают его планы.

Духонину стукнуло шестьдесят, и полжизни он отдал органам. Начинал с постового. Понятно, что служба наложила свой особый отпечаток на и без того нелегкий характер милиционера. Быть другим он не мог и не хотел, уже не мальчишка. В закон и порядок полковник никогда не верил. Он умел служить и угождать начальству, а остальное — всего лишь грязная работа мусорщика. Попался — сиди. Не попался — воруй дальше. Ходить, рыскать, вынюхивать — все это по молодости хорошо, пока не надоело. А последнее время полковник и вовсе перестал ловить мышей. Все в управлении знали, что он отгрохал себе дворец в три этажа у берега и только дни считает до увольнения. Все. Свое получил — и сваливай.