Как показал проведённый командой президента мониторинг, более четырёх тысяч законодательных актов имеют коррупционную составляющую. Эти коррупционные возможности содержатся либо в самих законах, либо в подзаконных актах, принимаемых исполнительной властью, как рабочие документы, истолковывающие нормы принятого закона. Самым уязвимым звеном в этой цепи являются поправки к уже принятому закону. Лавина этих поправок требует особого осмысления, чаще всего их инициирует исполнительная власть, но с не меньшей инициативностью здесь выступают и сами депутаты.

В самом деле, почему в законы, принятые полгода, три месяца назад, необходимы поправки? Недосмотрели, изменилась ситуация? При отсутствии конструктивной и значимой оппозиции, а наш парламент именно таков, недосмотреть можно что угодно. Но дело, конечно же, не в этом. Бум по внесению поправок, как правило, начинается после очередных думских выборов. Заступает новая команда и обнаруживает, что в принятых ранее законах не учтён их интерес, и начинаются инициативные вибрации.

В этих условиях практически круговой поруки президент, объявляя борьбу с коррупцией своей первоочередной задачей во внутренней политике, должен осознавать, что с коррупцией будет «якобы бороться» сама коррумпированная власть. И она будет выбирать наиболее удобный для неё режим этой якобы борьбы.

Нашему президенту нравится общение, темп перемещения невероятный, диапазон тем зашкаливает. Но есть одно «но». Когда человек много говорит, надо много запоминать из сказанного. И тут несоответствие сказанного в одном месте со словами, произнесёнными в другом, настораживает. И образ якобы президента-либерала начинает тускнеть.

Одна из материализованных инициатив, которую поддержал президент, – закон о расширении прав и полномочий ФСБ, оказалась самой резонансной, хотя вряд ли авторы закона на это рассчитывали. И смягчающие поправки, внесённые в закон, не сделали его более объяснимым. Такое впечатление, что терроризм превратился в некую палочку-выручалочку для власти. Сначала, ссылаясь на терроризм и коррупцию после Беслана, отменяют прямые выборы губернаторов. Затем закон о борьбе с экстремизмом, который и есть побудительная среда для терроризма, где в качестве главных побудителей оказываются журналисты, которых возможно привлекать к суду за критику современной власти, являющейся, кстати, оплотом коррупции. Странно. Зачем ФСБ новые функции? Согласно докладу сенатора Серебрякова, с которым он выступал по этому закону, предваряя голосование по нему и последующих ответов на вопросы, заданные сенаторами, мы имеем любопытную картину, один из ответов Серебрякова можно счесть прозорливым сарказмом. У сенаторов вызвал недоумение тезис закона об ответственности за неподчинение чекисту. «И что тут такого? – ответил господин Серебряков, он же первый зампред Комитета по безопасности, – мы же не удивляемся, что существует ответственность за неподчинение милиции или наркоконтролю. Теперь ФСБ уравняли в правах с ними».

Браво, браво, сенатор! Это, конечно, большая радость для российской ФСБ. Она доросла до уровня нашей милиции. Теперь следует ждать врастания в эту суть и второй серии «оборотни в погонах». Суть та же, но погоны другие.

Удивительно: президент, обозначив борьбу с коррупцией своей первоочередной задачей, предложил осуществить проверку принятых законов на наличие в них коррупционной составляющей, одновременно вносит закон о ФСБ, который эту составляющую несёт в своей плоти. Как воспротивиться давлению милиции? Иначе говоря, не подчиниться ему? Очень просто – откупиться.

Почему ФСБ даруется право на подозрение? У ФСБ оно есть. Этим оно и занимается. Но мы пока не видим разительных перемен в борьбе с терроризмом. Война продолжается. Или мы считаем, что, расширяя поле подозрительности, мы создадим некую зону благонамеренности? Увы, нет. Неприязнь к ФСБ будет возрастать – сначала в арифметической, затем в геометрической прогрессии.

Нужно это ФСБ? Вряд ли. Но это непременно произойдёт. Так что, господин сенатор, ваши доводы, к кому приравняли ФСБ, ни с точки зрения иронии, ни с точки зрения сути малоудачны.

Наш президент склонен к импровизации, и это радует. Но не всякая импровизация во благо. Рассчитанная на одну аудиторию, а впоследствии процитированная в другой, имеет разное восприятие. Что хорошо для РСПП, оберегающей наших незабвенных олигархов, то не впрок на шахте, либо заводе, либо в институте. Было бы прекрасно, если эта фраза осталась в пределах РСПП, но так получилось, она миновала этот зал.

Видимо, президент переполнен ощущением модернизации и считает, что все устоявшиеся нормы есть препятствие на её пути. Я согласен с Юрием Болдыревым, который цитирует эти слова президента в «Литературной газете», улавливает их неадекватность времени, в котором мы живём. Тем более что сказаны они были в момент, когда РСПП продавливали смягчение Трудового кодекса для небедных работодателей с правом увольнять не одного плохо работающего, а совершать массовые увольнения, когда это считает нужным работодатель, иначе говоря, изгонять тех, кто стал не нужен. И президент, судя по всему, не возражает против этой инициативы.

А потом у работодателей появится желание сократить отпуска работников и другие социальные гарантии, что есть главное социальное завоевание нашего прошлого, которое отчасти было прошлым и нашего президента, оно дало ему, судя по всему, неплохое бесплатное образование. Те самые завоевания, которые скопировал капитализм, после чего перешёл в другую фазу социально ориентированного капитализма, ибо понимал, что с этим связано его успешное, либо неуспешное будущее.

Предоставление работодателям право «утрамбовывать» наёмных рабочих, которого добивается РСПП, есть крушение незыблемого конституционного права на труд.

Некое разночтение в блоке сдвоенной власти. С одной стороны, министры в своих отчётах перед премьером говорят о мерах и усилиях исполнительной власти по сокращению безработицы. С другой, работодатели подталкивают президента дать им право её увеличивать.

И как девиз те самые слова президента: «Если человек, нанимаемый на работу, готов работать только 8 часов, его надо гнать», Получается, что человек, готовый выполнить конституционный норматив рабочего дня, порочен по своей сути.

И ещё один не лишённый социальной нервозности аспект. Меня не покидает ощущение, что власть, неустанно отрекаясь от социалистического прошлого, в котором якобы правили бал все возможные и невозможные пороки, возвращает нас в атмосферу 90-х годов – такого же неприемлемого отношения к фундаментальному профессионализму, обладателем какового являлись люди старшего поколения. Обострялся не без умысла конфликт поколений.

Президент, как мне кажется, настороженно относится к старшему поколению граждан, они для него излишне консервативны. И он не скрывает этого. Президент преисполнен желания омолодить и повседневность, и политику. Он устремлён в будущее. И это можно только приветствовать. Но если из жизни исключается преемственность, а точнее говоря, эстафета поколений, то мы получим, один в один, комплекс младореформаторов. На Западе седые головы – ресурс, который ценится на вес золота. Но мы же не Запад. У нас суверенная демократия. Мы лишаемся взлётной полосы. Ибо взлёт в будущее реален, когда ты обрёл твёрдую устойчивость в настоящем. И эту устойчивость помогли тебе обрести много знающие и обогащённые жизненным опытом люди. Иначе не получится.