— Конечно, в порядке, доктор. Но думаю, в этом нет необходимости. Мэлори уверяет, что нога больше не болит и что он бегает даже лучше, чем прежде.

— И все же лишний осмотр не помешает, — настоял иезуит. — Да и потом, это минутное дело.

Хозяйка велела лакею разыскать камердинера. Когда Мэлори пришел, Джейн удалилась, оставив их наедине.

— Доктор Фоконе, клянусь вам, моя нога здоровее, чем раньше, — смущенно сказал Мэлори. — Наверняка ведь вы явились сюда не по мою душу.

Иеремия развел руками.

— Но раз я уж все равно здесь, не помешает взглянуть и на тебя, Мэлори. Думаю, лучше будет подняться в твою комнатенку.

Оказавшись у себя, Мэлори уселся на край постели, послушно стянул с ноги чулок и поднял штанину.

Иеремия внимательно изучил затянувшуюся рану и попросил Мэлори согнуть и разогнуть ногу.

— Когда я вчера был здесь на ужине, мне показалось, что твоя новая хозяюшка была не в настроении. Да и выглядит она не бог весть как. Как она себя вообще чувствует? Не высказывала никаких жалоб? Ну там мигрень, головокружение, недомогание?

— Да нет, доктор, что-то не припоминаю такого, — покачал головой Мэлори.

— И все же бледность не дает мне покоя. Впечатление, что ее что-то мучит. Случайно, не знаешь, что это могло быть?

Слуга поджал губы и потупил взор. Не составляло труда догадаться, что он знал причину неурядиц в доме Трелони.

— Что-то не ладится между его светлостью и его супругой? — не отставал Иеремия. — Случаются перепалки?

— Нет-нет, сэр, что вы.

— Тогда в чем дело? Мэлори, пойми, я лишь хочу помочь им обоим. А это сделать возможно только тогда, когда обо всем знаешь.

Камердинер понял, что загнан в угол, из которого просто так не выбраться.

— Пару раз я слышал, как ее светлость плакала у себя в спальне. Мне кажется, она очень несчастна.

— А почему она плакала, не знаешь?

— Не мое дело встревать в дела хозяев, доктор.

Иеремия удивленно поднял брови:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что его светлость обходится со своей супругой… Ну, скажем, не с подобающей учтивостью?

— Ох, сэр, прошу вас, не расспрашивайте меня больше ни о чем. Я никогда не пойду на то, чтобы говорить плохое о хозяевах.

Иеремия тяжело вздохнул.

— Ну ладно, Мэлори. Попытаюсь сам проникнуть в эту тайну.

Поднявшись, Иеремия решительно направился вниз и велел горничной отыскать хозяйку дома. Джейн оказалась в гостиной.

— Миледи, могу я просить вас побеседовать со мной наедине? Всего пять минут, не больше, — призвав на помощь всю вежливость, обратился он к Джейн.

Во взгляде Джейн мелькнуло беспокойство, и она, с явным усилием кивнув, жестом предложила иезуиту занять стоявшее тут же кресло.

— Чем могу вам помочь, доктор?

— Понимаете, в последнее время меня мучает одна загадка, представляющаяся мне настолько запутанной, что, боюсь, в одиночку мне с ней не справиться. Вероятно, лишь вы могли быть настолько любезны, что помогли бы мне. Больше помощи мне ожидать неоткуда и не от кого.

Молодая женщина с неподдельным изумлением посмотрела на Иеремию.

— Отчего вы считаете, что только я в силах помочь вам?

— Уверяю вас, это так!

— А о чем идет речь?

— О вас. Наверняка вы помните тот наш самый первый разговор в доме вашего дядюшки. Вы тогда дали понять, что всем сердцем любите сэра Орландо и что никого на свете в мужья не желаете.

— Помню, — едва слышно произнесла Джейн и опустила голову.

— Теперь ваше желание стало явью, однако счастья вам не принесло. Почему?

Лицо Джейн исказила гримаса муки, уголки ее рта задрожали, а изумрудный взор уподобился холодному морю.

— Миледи, умоляю вас, доверьтесь мне, — вкрадчиво произнес Иеремия. — Расскажите обо всем, что между вами происходит.

— Как я могу?! — всхлипывая, воскликнула она. И тут иезуит понял, что она близка к истерике. — Вы ведь его друг.

— Именно потому, что друг, я обязан знать обо всех его поступках! И ему от этого не легче, уж поверьте мне. Прошу вас, расскажите, что произошло?

Слезы полились по щекам Джейн.

— Ничего! — стиснув зубы, ответила она.

— Ничего?

— Когда он просил моей руки, я-то думала, что нравлюсь ему, что он любит меня, любит по-настоящему…

— Так и есть! — подтвердил Иеремия.

До него никак не доходил смысл того, отчего эта женщина так несчастна.

Джейн Трелони покачала головой.

— Нет, я ему неприятна. Возможно, далее отвратительна.

Слова Джейн буквально ошеломили доктора Фоконе, и в первую секунду он был не в силах произнести ни слова.

— Такого быть не может, миледи! Сэр Орландо обожает вас!

— Почему же в таком случае он ни разу ко мне не прикоснулся? — в отчаянии воскликнула она.

— То есть… он не выполняет свой долг супруга?

— Не выполняет. Он всегда приходит в спальню и ложится в постель поздно, думая, что я уже заснула. И встает в такую рань, когда я сплю. Целый день он проводит в суде или в Сарджентс-Инн.

Закрыв лицо руками, Джейн дала волю давно копившимся слезам.

— Когда я дома, он вообще не смотрит в мою сторону и почти не разговаривает со мной. Что мне делать? Как быть? Скажите мне, как я должна поступить?

Иеремия не знал, что и сказать в подобной ситуации. Поведение друга показалось ему необъяснимым.

— Миледи, твердо обещаю помочь вам, хотя еще и сам не знаю как. Но не утрачивайте надежду! Можете мне верить, я выясню причины столь непонятного поведения сэра Орландо.

С этими словами Иеремия поднялся и направился к двери. Полуобернувшись, он, вложив в свои слова всю убежденность, сказал:

— Я знаю, что он любит вас. И в это вы должны верить!

Иеремия, проведав одного из своих подопечных, собрался возвращаться к себе на Лондонский мост, как вдруг обогнавший его экипаж остановился.

— Доктор Фоконе! — послышался знакомый властный голос.

Иеремия подошел ближе.

— Ах, так это вы, мистер Форбс! Рад видеть вас в добром здравии! — вежливо приветствовал он главу семейства Форбс.

— Пустословие спокойно можете опустить, доктор. Усаживайтесь ко мне. Мне необходимо с вами переговорить.

Вздохнув, иезуит подчинился и уселся на переднюю скамью. Айзек Форбс нетерпеливо стукнул тростью по крыше, скомандовав кучеру ехать дальше.

— Что вас занесло в этот Богом забытый район, доктор? Здесь ошивается один только сброд.

— Это люди, сэр, и я пытаюсь избавить их от болезней, — спокойно, но с достоинством ответил Иеремия.

Старик Форбс презрительно фыркнул, но тему развивать не стал, а лишь покосился на иезуита.

— Похоже, вы предпочитаете исцелять тех, кому обычный лекарь не по карману, сэр.

Пастор понимал, куда клонит его собеседник, но решил промолчать.

— Вы ведь с меня за лечение внука и пенса не потребовали, доктор, — продолжал патриарх семейства. — Либо вы из тех, кто деньги ни во что не ставит, либо что-то у вас на уме.

Произнося этот монолог, старик пытливо всматривался в лицо пастора, однако тот выдержал взгляд.

— Я тут справился насчет вас в Королевской врачебной палате, так там о вас и слыхом не слыхали. Стало быть, и лицензии у вас нет.

— Верно, нет, — ответил Иеремия, стараясь говорить как можно беспечнее. — Я по примеру Томаса Сайдемана из Вестминстера целиком посвятил себя изучению простудных заболеваний. И пациенты мои, как вы совершенно справедливо подметили, без гроша в кармане. Судья Трелони наверняка поставил в известность об этом вашего сына, но тот, когда возникла необходимость, невзирая ни на что, решил послать именно за мной, да вдобавок посоветовал строго исполнять все мои предписания.

Айзек Форбс умолк, по-видимому, обдумывая сказанное иезуитом, и отвел взор. Иеремии оставалось надеяться, что его доводы возымели действие.

— Чудной вы народец — исследователи, — чуть свысока заметил старик. — Впрочем, и без этой лицензии Королевской врачебной палаты вы врач что надо, должен признать. Выходили моего внука. Поэтому прошу вас вновь обследовать его.