— Ты наглец! Невоспитанный дикарь! — брызжа слюной, завопил Килинг. — Присягай, а не то тебя живо отправят в тюрьму.

— Сия клятва была составлена после «Порохового заговора»[13] и направлена против папистов, но не против нас. Тем не менее приверженцы папы спокойно отправляют обряды, нам же не разрешают и всячески нас угнетают! Совесть не позволяет мне принимать эту присягу, ни эту, ни любую другую. Еще Христос призывал: «Не клянитесь!» И апостол Иаков говорил: «Прежде всего, братья мои, не клянитесь ни небом, ни землей, и никакой другой клятвою».[14]

— Палач! Заткни этому бунтовщику рот! — распорядился лорд — главный судья.

Палач Джек Кетч послушно поднялся со своего места и грязной тряпкой завязал рот возмущенному квакеру. После этого Килинг вновь обратился к присяжным:

— Господа присяжные заседатели, этот человек по имени Джордж Грей обвиняется в отказе от принятия присяги. Вы сами слышали, что он сказал. Сомнений в его виновности нет. Так что мы ожидаем вашего приговора.

Присяжных не потребовалось долго убеждать. Джордж Грей и все его единоверцы были объявлены виновными. Конвойные вновь отвезли их в Ньюгейтскую тюрьму, где они должны были дожидаться решения судьи — то ли пожизненного заключения, то ли ссылки в североамериканские колонии.

Между тем наступил вечер. Сэр Джон Килинг перенес рассмотрение остальных дел на следующее утро. Иеремия, пробираясь сквозь толпу спешивших покинуть здание суда, устремился к сэру Орландо. Тот, заметив иезуита, направился к нему.

— Что привело вас сюда, доктор? Уж не интерес ли к этим не знающим ни совести, ни чести квакерам?

— Вообще-то нет, — ответил Иеремия. — Не так давно я по чистой случайности своими глазами видел, как арестовывали этого самого Джорджа Грея. Неужели есть необходимость подвергать их столь жесткому наказанию? Они ведь не заговорщики.

Трелони презрительно махнул рукой.

— Вы слишком наивны, веря в то, что квакеры проповедуют отказ от всякого насилия, как утверждает их предводитель Джордж Фокс. И среди них достаточно опасных типов, которые не остановятся ни перед чем, вплоть до бунта против трона. Вот тогда вы, католики, у них попляшете! Так что, святой отец, не советую вам обременять себя избыточным сочувствием и великодушием к ним. Но вы ведь явно пришли сюда не для обсуждения темы квакеров, как я понимаю.

— Нет, милорд, мне было хотелось поговорить с вами с глазу на глаз.

Сэр Орландо медлил с ответом, понимая, какую именно тему затронет иезуит. Однако он не мог отказать Иеремии и предложил пройти на первый этаж здания в небольшую комнатку.

— Итак, в чем дело, доктор? — с покорной улыбкой спросил Трелони.

— Я помню, как вы посоветовали мне не вмешиваться в вопросы, связанные с вашим браком, — начал Иеремия. — Но душа моя протестует, когда я вижу вас и вашу супругу несчастными.

Судья помрачнел.

— Вы действительно считаете мою жену несчастной? Бог ты мой, да она имеет все, что только можно пожелать; она совершенно свободный человек.

— Она желает лишь одного: видеть вас рядом, сэр! И она считает, что вы ее не любите!

Сэр Орландо помрачнел еще больше.

— Но вы ведь знаете, что это не так!

— Да, милорд, я знаю, что вы любите свою супругу — любите так, что готовы ради ее счастья и благополучия отказаться от вашего заветного желания.

Судья бессильно упал на стул.

— От вас на самом деле ничего не скроешь. Вы правы. Я боюсь, ужасно боюсь потерять Джейн. Если с ней случится то, что случилось с Бэт, я… я не знаю, что со мной будет. Я никогда себе этого не прощу!

— Послушайте, вовсе не всегда беременность непременно сводит женщину в могилу. Большинство благополучно преодолевают это испытание, давая жизнь здоровым и крепким детям, — попытался возразить Иеремия.

— Но признайтесь, святой отец, ведь есть исключения! Джейн еще так молода. Она и не жила-то по-настоящему. И я не могу подвергать ее жизнь опасности по своей прихоти иметь детей.

— Почему вы сразу не объяснили это своей супруге, а заставили ее думать бог ведает о чем?

— Ей этого не понять. Вы ведь ее знаете — она человек долга.

— Она имеет право знать правду, милорд. Вы что же, и впредь намереваетесь заставлять ее страдать от того, что чураетесь ее? Разве она заслужила подобное?

Сэр Орландо, вскочив со стула, принялся возбужденно расхаживать по комнате.

— Я все понимаю! И страдаю от этого. Но не могу я, не могу, боюсь оказаться даже близко от нее. Стоит мне взглянуть на нее, как меня охватывает непреодолимое желание обнять ее, поцеловать… И я боюсь, на самом деле боюсь, что утрачу над собой контроль и…

Он не договорил.

— Милорд, в смерти вашей первой супруги нет вашей вины!

— Нет, есть! Она умерла, потому что я требовал от нее детей… потому что в своем эгоизме постоянно подвергал ее жизнь опасности. И я никогда не смогу поступить так с Джейн. Слишком я ее люблю! И не хочу потерять!

Иеремия вздохнул. Он очень хорошо понимал опасения своего друга.

— Сэр, я не утверждаю, что вы не правы. Но и ваша жена имеет право знать, почему с ней так обращаются. Предоставьте ей самой решить, подвергать себя опасности ради потомства или нет.

— Говорю вам, Джейн молода. Она и понятия не имеет, насколько это серьезно.

— Милорд, прошу вас внять рассудку. Она, может быть, и молода, но далеко не глупа. Вы должны поговорить с ней.

— Не стану я с ней говорить.

— В таком случае придется мне, — решительно заявил Иеремия.

Сэр Орландо недоверчиво посмотрел на иезуита.

— Вы этого не сделаете!

Иеремия повернулся.

— Ваша жена имеет право знать всю правду, — бросил он, уходя.

И, не дожидаясь возражений Трелони, вышел из комнаты. Раздосадованный судья погрузился в долгое молчание.

Одним знойным июньским днем вдруг пропал Николас. Около полудня Ален послал подмастерье к одному из больных, и тот все не возвращался. Когда он не вернулся и к вечеру, Риджуэй собрался отправиться на его поиски, но, едва выйдя из дома, столкнулся с Уильямом.

— На вашем месте я пересидел бы эти дни дома, — предупредил Алена слуга леди Сен-Клер. — Разве вы не слышали, что голландцы высадились на побережье Франции и что наш флот готовится выйти в море?

— Слышал, но какое это все имеет отношение ко мне? — не понял Ален.

— По всему городу разосланы патрули, насильно рекрутирующие всех молодых мужчин в моряки. Сегодня дела хуже некуда. Лорд-мэру не выделили денег ни на пропитание этих бедняг, ни на выплату жалованья. Их всех согнали в Брайдуэлл и держат там под охраной, чтобы не разбежались.

Известие Уильяма встревожило Алена не на шутку.

— Я должен пойти на поиски Николаса. Может, и он среди них.

— Такое вполне возможно. Но окажись это так, как и чем вы сможете ему помочь? — резонно возразил Уильям. — Разве что на пару с ним послужить на корабле флота его величества? А это вполне осуществимо, стоит вам только на улицу нос показать.

— Но… я свободный гражданин города Лондона. Как это меня вдруг возьмут да заберут во флот?

— Я бы на вашем месте не тешил себя этим, сэр. Пока вы разыщете чиновника, который рассмотрит вашу жалобу, вас усадят на корабль, и делу конец. Поймите — вы не простой работяга. Вы врач! Хирург! А хирурги сейчас ох как потребны на флоте! Так что если уж они в вас вцепятся, ни за что не отпустят, можете мне поверить.

Ален понурил голову.

— Черт побери! Как мне быть, Уильям?

— А как остальным. Пошлите свою благоверную в военно-морское ведомство, пусть она там и передаст вашу жалобу.

Лекарь, будто осененный догадкой, взглянул на Уильяма.

— Скажите, а леди Сен-Клер смогла бы что-нибудь сделать для Ника?

— Ну уж наверняка раздумывать не стала бы, это я вам точно говорю, — ответил Уильям. — Но сейчас ее в Лондоне нет. Двор выехал в Виндзор. Боюсь, к ее возвращению будет поздно.