Но кто б оставил поле боя, Клинком врага не поразив, Не обагрив своею кровью Истоптанных несжатых нив! И знамя Картли не склонялось, Страну спасая от невзгод. Здесь утвердил свою свободу Непокорившийся народ. * * * Земля сокрыла у стены замшелой Клинки и стяг страны неборимой. Воителей немало здесь истлело, Войска водивших Азии и Рима. Гибка лоза, и гроздья рдеют, зрея, И неумолчны рек вспененных вздохи. Мертв Чингис-хан, и вечен сон Помпея. Спит Александр. Не встанут диадохи! ГОРИ — ПРЕДВОДИТЕЛЬ КАРТЛИ О, город, где зыблются тени Под зеленью шумных раин, Колеблемых ветром весенним, Слетевшим со снежных вершин! Повисли балконы с резьбою, Обвитые тонкой лозой; Дома — с черепицей простою, С щербатою, дряхлой стеной. Над городом ломанной глыбой Твердыня стоит у воды, А дальше, на рынке — и рыба, И в грузных корзинах — плоды. Мужали в труде палаваны, По праздникам игры вели, И в Индию шли караваны, Как к югу летят журавли. * * * Отсюда жемчуг шел в палаты Рима, А в Азию — паласы и шелка. На масляной кулак неутомимый Сшибался грозно с мощью кулака. Скрипит арба, сверкают фаэтоны, Мацонщики теснятся, как всегда. С утра у лавок не смолкает гомон, А ввечеру в пыли бредут стада. От века здесь щедры земные блага, Здесь на плоту поет ущелий сын, И дремлет город, освеженный влагой, Одетый в тень трепещущих раин. * * * Но он не спит, вскипеть готовый, — Котел над пышущим костром; Он разорвет свои оковы, Едва с нагорий грянет гром. Как отзвук неуемной боли, Сердца разящий вдовий крик: — Зураб, тебе страдать доколе?! — О, мать, все ближе смертный миг! И словно груз неся столетий, О сыновьях скорбит она: Один — в хрустальном Базалети, Другого погребла стена. Ужели даль не прояснится, Чтоб журавли могли лететь? Пусть станет вновь крепка десница, Чтоб строить, и писать, и петь! Давно кирка лежит без дела, Ржавеет в поле праздный плуг, Забыт клинок, в пыли кольчуга, Умолк чонгури нежный звук, А древний край простерт в бессилье, Пронзен копьем нещадных мук. Ответа нет! С ярмом скрипучим Звучит «Урмули» в лунный час, И ночь неодолимый сумрак На башни льет из черных глаз. И тьмы не сдвинуть ураганам Иль трубам, что к боям зовут. Лишь базалетские свирели Об уповании поют. Вершин седые веретена Мотают клочья дымных туч, Тая грома и пряжу молний Меж истомленных жаждой туч. * * * Издавна был опорой жизни Картлийский крепкий земледел, Но он забыл, с дороги согнан, Как в люди выбиться хотел. Он может дуб взвалить на плечи, С нагорий сбросить валуны, Но свергнуть не решится князя — Душителя его страны. Он слышит: «Мужичье — как свиньи! Лентяй валяется в грязи. Возьмешь за шиворот — заплачет, А волю дашь — уже грозит! Оборван весь, в лохмотьях жалких, — Но спорить он готов с тобой, А мы ведь с розовою кровью И даже с кровью голубой!» Его пинают беспощадно, Бьют по зубам — кому не лень. Под свист кнута несется ропот: «Как тяжек, господи, мой день!» * * * Над пыльным верстаком склоненный, Измучен люд палящим жаром, И ветер с гор не льнет прохладой К изнемогающим амкарам. Проходят дни в труде всегдашнем, Чтоб без забот гуляли баре; В дому — ни лишней корки хлеба, В деревне — ни зерна в амбаре. Хоть тяжко, быть покорным надо, Строгать и шить рукой усталой. Ручьи должны вливаться в море, Чтоб море вечно грохотало. Когда ж рассвет раскроет двери? Когда весна дохнет прохладой, Чтобы спасти людей из пекла Неугасаемого ада?! * * * Богатей прибрал умело, Льстиво княжий нрав хваля, И господские поместья, И дворянские поля. |
