– Успокойтесь, Стивен, – ледяным тоном произнес Корки. – Я хотел, чтобы вы установили контакт с вашей, как вы выразились, «старой подругой», что вы и сделали. Первая стадия пройдена.

– Первая стадия чего? Корки, я не какая-то марионетка. И вы не должны считать, что можете дергать меня за ниточки, а я буду танцевать. За каким чертом я сюда приперся?! – Стивен вытер лоб и шею носовым платком.

– Стивен, вам будут говорить то, что вам нужно знать, и тогда, когда это будет нужно.

– Так не пойдет, Корки. Я торчу в поле, рискуя собственной шкурой…

– Вы доброволец, Стивен. Не военнообязанный. В любой момент, когда пожелаете, вы можете отправиться домой, и я с удовольствием отдам все нужные распоряжения. Но пока вы работаете на меня, главным будет секретность оперативной работы. Мы все играем в опасную игру. Тот кошмар, который произошел на парижской станции, должен служить постоянным напоминанием об этом и…

– А в чем состоит следующая «стадия», как вы выразились? – прервал нравоучение Меткалф.

Ответом ему было продолжительное металлическое шипение. Бежали секунды. Меткалф только-только спросил себя, не прервалась ли связь, когда Корки наконец ответил:

– Рудольф фон Шюсслер, как и все его коллеги в немецком посольстве, приехал в Москву, чтобы собирать информацию о планах русских. Гитлер запретил им проводить любой прямой шпионаж, опасаясь пробудить подозрения Советов. Это, естественно, осложняет их работу до невозможности. Нацисты отчаянно нуждаются в разведывательных данных о Советах, но не в состоянии получить их. Ну так вот, мы им эти данные предоставим.

– То есть?

– Вскоре вы получите папку с документами. Вам придется убедить Светлану передавать бумаги ее немецкому любовнику.

Меткалф чуть не выронил трубку.

– Что значит – передавать? – крикнул он.

– Мы имеем благоприятное стечение обстоятельств, – объяснил Корки. – Отец Светланы – видный генерал Красной Армии в отставке, герой революции и сейчас работает в Комиссариате обороны.

– Но он не занимает никакой серьезной должности, – возразил Меткалф. – Синекура, предоставленная пенсионеру. Чистая бюрократия. Лана сказала мне…

– Импровизируйте, сынок. Вы способны добиться гораздо большего успеха. Устройте ему продвижение по службе.

– Вы хотите, чтобы я использовал ее. Вот настоящая причина того, что вы послали меня сюда, так? – Стивен предполагал это, но хотел услышать от Корки подтверждение.

– Я сказал бы по-другому. Я хочу, чтобы вы завербовали ее. Я хочу, чтобы вы использовали фон Шюсслера. Использовали его втемную, как канал, по которому будет отправлена информация для Oberwermacht[78]. Стратегическая и тактическая информация, разведывательная информация, которая повлияет на принимаемые ими решения.

– Господи! Корки, вы просите, чтобы я поставил ее в невероятно опасное положение. Я хочу сказать: она же балерина, боже мой, просто балерина! Она не обученный агент разведки. Она не агент, она артистка.

– Да, Стивен, она артистка. Кое-кто из моих самых лучших агентов пришел из театра.

– А что, по-вашему, будет с нею, если она провалится?

– Стивен, – терпеливо продолжал Коркоран, – неужели мне нужно напоминать вам о том положении, в котором она уже оказалась? О том, что любой советский гражданин, якшающийся с иностранцами, в эти дни рассматривается как предатель. Но она не любой гражданин. Она известная балерина, плюс к тому ее отец видный генерал, плюс к тому она спит с немецким дипломатом. Забудьте о договоре между Гитлером и Сталиным – советская разведка должна очень внимательно присматривать за ней.

У Меткалфа сразу всплыло в памяти лицо «прикрепленного» Кундрова. «Куда внимательнее, чем вы себе представляете», – подумал он. Но фон Шюсслер прилип к Лане вовсе не из соображений шпионажа, в этом он был уверен. Если бы его интерес к ней был каким-то образом связан с положением ее отца… но Лана не заметила ничего подобного даже после стольких месяцев общения. Нет, побуждения немца были только чувственными. Она была потрясающе красивой женщиной, и это являлось вполне достаточной причиной для того, чтобы пробудить в нем интерес. Кроме того, она была не простой балериной, а выдающейся примой, что многократно увеличивало значение его победы, которой он мог похваляться. Слабые и неуверенные в себе мужчины, такие, как фон Шюсслер, любили преувеличивать свои достижения, хвастаясь победами над женщинами. Как только он достиг успеха, шантажировав Лану, рассказав ей о том, что имя Михаила Баранова упоминается в досье, обнародование которого обрекало его на верную смерть, он перестал проявлять хоть какие-то признаки интереса к этому человеку.

– А как насчет ее отца? – продолжал упорствовать Меткалф. – Его я тоже подверг бы опасности.

– Ее отец… как бы это сказать потактичнее… не жилец на этом свете. Это только вопрос времени, вскоре и его арестуют, как и большинство его соотечественников, занимающих или занимавших высокие посты в Красной Армии.

– Но пока что он уцелел.

– Его имя входит в список. Так уж получилось, что нам это известно. НКВД называет эти списки «Книга смерти». Аресты идут последовательно, согласно плану. Его время наступит через несколько недель. Как только его арестуют, Светлана Баранова перестанет быть нам полезной в качестве канала передачи информации, так что время не терпит. И, как бы там ни было, неужели вы думаете, что НКВД уже не задается вопросом, не представляет ли она угрозу для безопасности страны? Она уже приговорена, только исполнение отсрочено.

– Она пошла на это не добровольно, – возразил Меткалф, в очередной раз вытирая мокрый лоб. – У нее не оставалось выбора.

– Прошу вас… И позвольте мне напомнить вам, что на наших глазах нацисты постепенно пожирают всю Европу. И даже не постепенно, исподволь – нет, они заглатывают огромные куски. Проклятая нацистская военная машина собирается распространить свой блицкриг на всю планету. Мир никогда еще не видел такой угрозы свободе. Франция побеждена, и у Гитлера не осталось врагов в Европе. Возможно, и Англия не выстоит. Если у нас есть шанс положить конец этому, то мы, будь оно все проклято, обязаны это сделать. Вот зачем вы приехали туда. Важнее нет ничего. И сейчас, как мне кажется, возможность сделать это что-то находится у нас прямо под носом. Было бы настоящим безумием не воспользоваться ею. Хуже чем безумием: это было бы преступлением. – Корки сделал паузу. Меткалф молчал. – Вы здесь, Стивен?

– И что будет в документах, которые вы хотите через нее передать фон Шюсслеру?

– В них будет нарисована картина для ОКВ, Oberkommando der Wehrmacht[79] и Гитлера.

– Что за картина?

– Некоторые живописцы используют масло, другие – акварель. А мы будем использовать цифры. Аккуратно выстроенные колонки чисел. Средние и точные величины численности подразделений, оснащения, списки дивизий, их численность, местоположение складов оружия. Набор данных, которые отведут глаза командованию вермахта и в конечном счете самому Гитлеру и представят облик Красной Армии так же ярко, как если бы картину писал какой-нибудь Ван Гог.

– Какого рода картина? – настаивал Меткалф.

– Портрет медведя, Стивен. Но очень милого. Этакого медвежонка, у которого нужно вовремя вырвать когти.

– Вы хотите, чтобы она передала фон Шюсслеру фальшивые документы, которые продемонстрируют, насколько Россия слаба в военном отношении?

– Это будут превосходные фальшивки, позвольте мне вас уверить. Сам Сталин не заметил бы разницы.

– В этом я нисколько не сомневаюсь.

«Мой бог, – восхищенно подумал Меткалф, – это же блестящая и подлинно дьявольская выдумка, совершенно в духе Корки».

– Если Гитлер решит, что вторжение в Россию будет развлекательной прогулкой, он ни на минуту не задумается, – сказал Меткалф. – Он просто вышибет дверь и ввалится!