– Я вас понял.

– Но ведь вы пришли ко мне не только за этим? Если я правильно расшифровал радиограмму, вы рассчитываете получить от меня какие-то конкретные сведения. Вам нужно узнать, что нам известно о нацистско-советском союзе – реален ли он. Или это какая-то игра с обеих сторон.

– Да, это часть того, за чем я приехал.

– И этот великий вопрос не имеет ответа. Это загадка сфинкса. Именно это все мы хотим знать. Но меня, однако, разбирает любопытство: почему вы интересуетесь этим?

– Что ж, пусть оно продолжает разбирать вас.

– Разделение, – кивнул Хиллиард. – Сегментация. Что ж, в таком случае я скажу вам еще одну вещь. В течение более чем полутора лет я посылал в Вашингтон телеграммы с предупреждением о том, что Сталин собирается заключить с Гитлером договор о ненападении, и знаете, с чем я неизбежно сталкивался? С полнейшим и категорическим недоверием. Отказом считаться с моими аргументами. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – вот что отвечали мне эти идиоты. – Марксистское правительство ни за что не пойдет на сделку со своим идеологическим врагом». Вашингтон, похоже, не хотел понять простейшего факта, что единственная цель Сталина заключается в сохранении советской системы. А идеология не имеет к этому никакого отношения. Теперь это стало вопросом самосохранения.

– Вы знали, что они собирались заключить договор?

– У меня были источники.

– В Кремле?

Хиллиард покачал головой и улыбнулся с загадочным видом.

– Всем было известно, что Берлин и Москва ведут переговоры, но даже русские не знали, что они могут прийти к соглашению. Откуда это известно мне? Я расскажу вам одну историю. Когда немецкий министр иностранных дел Риббентроп прибыл в Москву, чтобы подписать договор со Сталиным, у русских не оказалось даже нацистских флагов, чтобы по правилам провести церемонию приветствия в аэропорту. Все обыскали, но так и не нашли. Конечно, ведь они шесть последних лет непрерывно нападали на нацистскую Германию; откуда бы у них взяться ее флагу. В конце концов они нашли несколько штук на киностудии в Москве, где эти тряпки использовались для съемок какого-то пропагандистского фильма, направленного против нацистов, который, конечно же, пришлось срочно переделывать.

– Но вы об этом знали, – настаивал Меткалф. – Вы знали о том, что сделка состоится. – Это означало, что Амос Хиллиард имел источник в немецком посольстве, подумал Меткалф.

– Секрет того небольшого успеха, которого я сумел добиться здесь, в Москве, – ответил дипломат, – состоит в том, что я научился думать так же, как Сталин. Признаюсь, это не очень приятный процесс. Но этот человек в высшей степени прагматичен. Я встречался с ним. Я имел возможность оценить его личные качества. Он жесток, но его жестокость обусловлена практическими целями. Я знаю, что он думает. Он видит, что Франция пала, что Велико-британия панически бежала с континента. Он видит, что Лондон не имеет союзников в Европе – ни одного! И Сталин знает, что у него не осталось других карт для игры. Он знает, что считаются только с сильными, а не со слабаками. И потому идет на все, чтобы держать немецкие танки вдали от советских границ.

– Так что ему очень на руку подарки фюрера: половина Польши, Прибалтика и Бессарабия.

– Совершенно верно. А Гитлер избежал опасности войны на два фронта, которая уничтожила бы его. С его стороны было бы полным безумием нападать на Россию, пока он еще не покончил с Великобританией. Это распылило бы его армию, истощило бы его ресурсы настолько, что он неизбежно потерпел бы поражение. А Гитлер, как бы плохо вы к нему ни относились, отнюдь не глуп. Что снова возвращает нас к великой загадке сфинкса, не имеющей ответа. Этот союз между Гитлером и Сталиным… насколько он реален? Что ж, позвольте мне попробовать дать на него ответ. Черт возьми, да, он реален. Он так же реален, как война. Он так же реален, как личные интересы его участников.

Меткалф кивнул, пытаясь привести мысли в порядок. Где-то в глубине его сознания зародилась идея, которая пока что полностью не оформилась.

– Но если этот союз реален, значит, нам крышка, – сказал он. – Вооруженный союз между двумя мощнейшими империями Европейского континента, имеющими огромные армии в несколько миллионов солдат! Они могут просто-напросто поделить Европу, а затем и весь остальной мир между собой, перекроить карту мира, а мы ничего не сможем им противопоставить!

– Теперь я понимаю, почему наш общий друг вам доверяет. У вас стратегический склад ума.

– Сталин лично вел переговоры с Риббентропом, не так ли?

Хиллиард кивнул.

– Он не пошел бы на это, если бы не был искренне уверен в том, что дельце выгорит.

– А когда договор был подписан, дядюшка Джо произнес тост за Гитлера. Сказал, что тот молодец.

– Хороший парень.

– Вы знаете русский.

– Совсем немного, – солгал Меткалф. – Впрочем, достаточно для того, чтобы спросить дорогу.

– И теперь Советы покупают у немцев всякую всячину на миллионы марок: турбины, отбойные молотки, токарные станки и зенитные орудия. Объем поставок поистине рекордный. Как вы думаете, стала бы Германия продавать все это России, если бы не считала ее своим партнером в военных делах? Я так не думаю. Мы попали в безвыходное положение, Меткалф. Неужели вы думаете, что Вашингтон хочет ввязаться в эту войну? Считаете, что Рузвельт намерен бросить вызов и Советскому Союзу, и нацистской Германии?

– Значит, наша единственная надежда на раздор среди бандитов.

– Вы пытаетесь обмануть самого себя, Меткалф. Вы ударились в мечтания. Эти диктаторы знают, насколько они сильны в союзе друг с другом и что они имеют полную возможность поделить мир между собой. А еще я слышал от моих британских друзей здесь, что в правительстве Черчилля есть высокопоставленные деятели – хотя сам Черчилль к этому кругу не принадлежит, – настаивающие на заключении сепаратного мира с Германией против Советов.

Меткалф закусил нижнюю губу и немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Вы хорошо знаете штат немецкого посольства?

Хиллиард, похоже, внезапно насторожился.

– Довольно хорошо. А что вас интересует?

– В немецком посольстве есть второй секретарь, его зовут фон Шюсслер.

Дипломат кивнул.

– Надутая посредственность. Аристократ, принадлежит к старинному роду высокопоставленных чиновников и только благодаря происхождению получил работу в немецком министерстве иностранных дел. Ничтожество. И что же вы хотите о нем узнать?

– Вы имеете представление о его истинных политических пристрастиях?

– Ах, вот вы о чем, – понимающе кивнул Хиллиард. – В немецком посольстве и впрямь есть работники, которые, если можно так выразиться, не испытывают особого восторга от нацизма. Это лояльные немецкие патриоты, которые любят Германию, но ненавидят нацистов и готовы сделать все, что в их силах, чтобы свергнуть Гитлера. Члены глубоко законспирированного антинацистского сопротивления. Но фон Шюсслер? Едва ли. Он знает, с какой стороны его бутерброда намазано масло. Я не думаю, чтобы этот человек имел какую бы то ни было идеологию. Он сделает все, что ему прикажут. Насколько я могу судить – а я довольно часто встречаюсь с ним, наше общество здесь очень тесное, – он культивирует в себе довольно грустное и глубоко ошибочное самовнушение насчет себя как наследника славной прусской аристократии. Стремится к славе, тут не может быть сомнений. Но он не храбр. Слабый тщеславный человечек. Фон Шюсслер делает то, что ему говорят. Единственная его мечта – выйти в отставку с множеством орденских ленточек. И, как я краем уха слышал, написать свои мемуары. Христос свидетель, это все.

– Понимаю… – протянул Меткалф. Он верил суждению Хиллиарда. Слабый, тщеславный человечек. Не герой, не способен на смелый поступок, ни в коем случае не участник подпольной оппозиции Гитлеру. Похоже, не из тех, кого можно завербовать. Конечно, это всего лишь мнение одного человека, но если Хиллиард прав, то фон Шюсслер плохо вписывался в ту миссию, которую на него, Меткалфа, возложил Корки. Не способный на смелый поступок. Это ни в коем случае не было качеством, подходящим для потенциального двойного агента. И все же Коркоран послал его сюда, чтобы присмотреться к этому немцу как будущему информатору. Как мог Корки так сильно заблуждаться? Ведь у него же есть источник в Москве, этот самый Амос Хиллиард, который вполне мог сказать ему, что по этому поводу можно не беспокоиться. Меткалф почувствовал себя расстроенным.