Они имеют своих людей, которые занимаются уборкой.

Так вот уборкой занимался именно этот тип.

Убийца из Sicherheitsdienst намеревался выполнить свое задание. Тот самый жестокий убийца, который задушил парней с парижской радиостанции, и Амоса Хиллиарда, и его хорошего друга Роджера Мартина…

И теперь собирался задушить Меткалфа.

Перед мысленным взором Стивена промелькнули образы мертвых, а проволока все сильнее врезалась в его шею, и только пальцы правой руки не давали удавке сдавить сонную артерию, врезаться в нежные ткани его шеи. Он ничего не видел, его глаза мучительно болели от едкого густого дыма, все предметы представали в виде расплывчатых пятен. Да и вообще, в этой непрозрачной белой пелене нельзя было разглядеть ничего, что находилось дальше нескольких дюймов! Он выгнул спину, резко повернулся, нанес потенциальному убийце удар ногой, а потом кулаком и почувствовал, что достиг цели. Но на сей раз душитель стоял слишком близко, и удары получились слабоватыми. Проволока сдавила шею еще сильнее и пресекла кровообращение, так что Меткалф теперь видел окна, через которые внутрь вливался лунный свет, всего лишь как точки света, блещущие в непрозрачном белом тумане. Он не мог дышать!

Нет, он не мог уступить убийце; он не мог позволить злодею из Sicherheitsdienst одолеть его. Ведь была Лана, все дело было в Лане. Она могла приехать в любое мгновение в автомобиле, за рулем которого будет Кундров, а еще через несколько минут приземлится английский самолет «Лайзандер», и они с Ланой сядут в самолет и прилетят в Англию, а потом домой, домой, где все опасности кончатся. Лана будет спасена; она станет свободной, а вся проделанная ими работа с документами, которые она передала фон Шюсслеру, получит подтверждение, и в нее поверят нацистские руководители самого высокого ранга.

Лана окажется в безопасности, а нацистская военная машина ввяжется в конфликт, который она ни за что не выиграет, и будет побеждена. Так должно случиться, так случится! Все зависело от приезда Ланы, от того, что они вдвоем сядут в «Лайзандер» и улетят отсюда прочь, к свободе и безопасности. От этого зависела судьба двух человек; от этого зависела судьба миллионов.

Он не мог позволить убить себя сейчас!

Единственной свободной рукой он нащупал сзади, под своим затылком, одну из рук нападавшего, руку, которая тянула удавку, с такой невероятной силой сдавливавшую горло Меткалфа. Снова выгнув спину, напрягая все свое тело, Меткалф ухватил два пальца убийцы, неимоверным усилием отделив их от кулака, и начал выгибать их, отрывать от проволоки. Убийца натянул проволоку еще сильнее, сильнее, чем Меткалф вообще считал возможным, и Меткалф находился на грани потери сознания. Его прижатая к шее, сдавленная словно капканом правая рука была бесполезна в борьбе, хотя при этом она спасала его, поскольку, не попади ее пальцы под удавку, тонкая проволока уже разрезала бы ему шею.

Все тело Меткалфа дрожало от изнеможения. Он не выпускал пальцев убийцы. Наконец его усилие увенчалось успехом. Он зажал два пальца в кулаке, выгнул их вверх и услышал негромкий хруст. Он сломал пальцы! Убийца заорал от боли и ярости; удавка сразу ослабла. Меткалф полной грудью вдохнул дым и даже не заметил его едкого вкуса. Взмахнув ногой, он попал во что-то твердое и массивное; что это такое, он не видел, но понял, что это одна из двухсотлитровых топливных бочек.

Да! Топливо! Нефть… скользкая нефть!

Если бы только он смог свалить бочку, вылить ее скользкое и вязкое содержимое.

Он переступил обеими ногами вперед, выпустил сломанные пальцы убийцы, рванулся в сторону, не обращая внимания на то, что удавка снова натянулась, и, навалившись всем телом, толкнул бочку. Бочка упала, трубка, по которой топливо подавалось к дымогенератору, выскочила, и жидкость хлынула через дырку наружу.

Но это было не машинное масло. В бочке оказался газолин, он не был скользким, и план Стивена не мог сработать.

И вдруг удавка на шее Меткалфа совсем ослабла.

Убийца закричал: его облило газолином, и топливо попало ему в глаза, временно ослепив. Немец инстинктивно отскочил назад. Меткалф, получив свободу, напротив, метнулся вперед и сразу же наткнулся на твердый предмет, окутанный непрозрачным туманом. Это был один из дымогенераторов; в нижней части можно было разглядеть голубой язычок огня – это догорало оставшееся топливо. Меткалф толкнул устройство в сторону немца, железный ящик опрокинулся и упал наземь у самых ног убийцы.

И тут же вспыхнуло яркое пламя.

Оранжевая вспышка, которая через долю секунды превратилась в огромную сверкающую шаровую молнию. Он услышал отчаянный вопль раненого животного и увидел огненный шар, неторопливо покатившийся в его сторону.

Боль была невыразимая, немыслимая, можно даже сказать, совершенная. Скрипач знал, что он горит живьем. Он орал, казалось, каждой клеточкой своего существа, как будто крик мог уменьшить муку, хотя на самом деле мука была нестерпимой.

Однако нестерпимее всего была не боль, а сознание того, что он не выполнит свое задание – что американец не будет убит.

Он орал, пока голосовые связки могли издавать звуки, до тех пор, пока огонь не поглотил его целиком. Он знал, что ему предстоит умереть: этот огонь было невозможно сбить, валяясь на земле. Слишком сильным был этот огонь, слишком жадным, да к тому же Скрипач уже утратил способность двигаться.

Но затем он с удовольствием заметил, что обоняние возвратилось к нему. Его ноздри заполнял всеподавляющий своеобразный запах, который он идентифицировал сразу. Это был, понял он, запах горящего мяса.

Его собственного горящего мяса.

Сквозь мятущиеся огненные вихри шаровой молнии Меткалф разглядел, что мужчина отчаянно машет конечностями. Крик был пронзительным, поразительно высоким, ужасно жалобным, не человеческим, а животным. Через несколько секунд движение шаровой молнии прекратилось, пламя взревело и взметнулось высоко в воздух, облизав деревянный каркас псевдоздания, который немедленно вспыхнул. Меткалф повернулся и побежал, а за спиной у него огонь победоносно овладевал конструкцией из дерева и ткани.

Он бежал, пока не оказался на мощеной площадке, и там рухнул наземь. Подобие здания, сделанное из фанеры и парусины, представляло собой огромный ревущий клуб огня. Его жар отчетливо ощущался даже на расстоянии в сто футов.

Убийца был мертв.

Оба убийцы были мертвы. Но где Лана, где Кундров? Он посмотрел на часы. По плану, самолет должен был приземлиться всего на мгновение, а он даже не установил сигнальные фальшфейеры. Если пилот не увидит сигнальных огней, он решит, что погрузка отменена, и не станет приземляться.

Направляясь шаткой рысцой к полю, которое было теперь освещено оранжевым светом горящего здания-приманки, он услышал визг тормозов. Обернувшись, он увидел Кундрова за рулем черного автомобиля. Дверь распахнулась, и Кундров выскочил.

– Боже мой! – выкрикнул русский. – Пожар! – Он подбежал ближе. – Вы… Вы ранены! Что случилось?

– Где она? – спросил Меткалф.

Кундров с мрачным лицом покачал головой.

Меткалф схватил его за плечи и встряхнул.

– Где она? – повторил он. Глаза у Кундрова были красные. – Ведь предполагалось, что вы заберете ее из замка. Что случилось? Что вы сделали с нею?

Кундров снова покачал головой.

– Ее там не было.

– Что значит – ее там не было?

– Там был фон Шюсслер. А она уехала.

– Уехала? Что, черт возьми, значит это «уехала»? НКВД приехал раньше вас? Что, что случилось? Будьте вы прокляты, неужели они приехали за ней раньше? Как это могло случиться?

– Нет! – крикнул Кундров. – Она сказала фон Шюсслеру, что в Москве беда, что она должна срочно возвратиться туда. Она попросила немедленно отвезти ее на железнодорожный вокзал.

– Но ведь все это было хитростью, она же хорошо поняла меня!