Когда разрушился Союз, Лев Николаевич переживал невероятно. Горько было видеть, что Победа предана, страна роздана по прихоти, при безмолвии народа. Подсчитал процент голосовавших в Верховном Совете за Союз. Сказал: «Смотрите, Оленька, как сейчас всё советское разрушится, даже брак. Собираться будет уже на других основах». Солдат Победы умирал вместе со своей страной...

Вслед за ним невероятно быстро и непонятно ушли его ученики и друзья. Во всех случаях это был преждевременный уход. Прошло 15 лет после смерти Л. Н. Гумилева, за это время с Россией случилось много бед — Чечня, «Курск», Дубровка, Беслан...

И все же в последние годы уже больше слышно радостных детских голосов. Будущее России создают поколения, не знавшие бед Гражданской войны. Ведь именно люди меняют окраску времени. Помня совет Льва Николаевича, вспомним только хорошее...

Лев Николаевич и Наталия Викторовна часто бывали за городом — в Пушкине, Павловске, Гатчине. Позже, когда им стало потруднее, им помогали (в том числе и мы с мужем) выезжать подышать свежим воздухом. Ездили мы и по Городу, и в пригороды. В Карелию не ездили. Л.Н. не очень нравилась местность со скалами. Любил среднерусские поля с открытыми пространствами до горизонта или дворцовые парки — то, к чему был больше привычен глаз и что не отвлекало от мыслей...

— Плохого лучше не вспоминать. Зачем? Вспомнишь, расстроишься, заболеешь. Нет, лучше не надо. Как они все пишут про войну, лагеря, не понимаю! — Плохо было очень в школе, просто убивали меня. Пришлось даже уйти в другую школу. Одного мальчишку очень хорошо помню... — А что с ним сталось потом? В драке пьяной до войны еще погиб... А мы сможем на машине до Бежецка доехать? — Конечно. — Тогда давайте этим летом поедем.

— Я и не думал, что доживу до живых людей. О том, что проживу столько, и не думал. Каждый день в лагере был как последний. Вот все думаю, почему после инсульта выжил? (Инсульт был с частичной парализацией.) Зачем меня Господь оставил еще жить, что я еще не сделал?

— Вы бы остались в памяти людей только любителем Чингисхана. (Разговор происходил в 1990 г., когда книги «Древняя Русь и Великая Степь» и «От Руси до России» находились еще в рукописях.) А Вы — кто, степняк?

— Я — русский.

— У Вас отец был офицер и патриот, его расстреляли... Л.Н. перебивает:

— Мой отец был поэт.

— Л.Н., позвольте остаться при своем мнении, его расстреляли как патриота, а Вы — его сын.

В поездках Л.Н. иногда комментировал окружающее, говорил, каким это место было раньше. «Вот тут Греческий собор был, а тут — такая-то часовня». Проспекты и улицы называл по-дореволюционному. Называл и литературные места: «Вот тут в доме у Пяти Углов Наталью Филипповну торговал Рогожин...»

Или вот — едем, в машине тишина, вдруг Л.Н.: «Проспект Скверника!» Это он фамилию партдеятеля Шверника переделал. Этот проспект опять переименован в 2-й Муринский. Помню, было удивительно, откуда он знает, как и какие трамваи ходили в далеком от центра районе Лесного корпуса. А он, оказалось, служил в путевой службе, рабочим, и ездил в Парголово на работу. Потом, студентом, ездил в Лесное к Орику, своему брату, студенту Лесной академии. В парке Академии они гуляли-ухаживали за одной девушкой. «Но я успеха не имел», — с грустью сказал Л.Н. Он описал это время «Зимней сказке».

По пути в Царское Село много раз пытались отыскать могилу деда — С. Я. Гумилева, не нашли. Как-то раз в дождливую погоду Л.Н. просит остановить машину. Осенний холодный дождь, ветер, а дорога просто как на картине Саврасова «Проселок», только осенняя. Это даже не лужищи, а канавы в вязкой глине. Н.В. остается в машине. Но Л.Н. упрямо «топает» вперед. Кругом запустение среди голых деревьев. Показались руины. Нет ничего, что бы напоминало былое великолепие. Тишина. Потом Л.Н. как-то особенно торжественно громко произносит: «Феодоровский городок!» Долгое молчание. Поворачиваем назад. При подъезде к Царскому дождь становится элегическим, а при подъезде к Екатеринскому дворцу уже только моросит. Как обычно, мы договариваемся о времени встречи, и вот уже Н.В. и Л.Н. отправляются по главной аллее перед дворцом «шуршать» золочеными листьями. Надо сказать, что в день своего рождения Л.Н. старался уехать из города, не отмечал он этот день. А вот именины — всегда. В день рождения на прогулке обдумывал план на наступающий год. Возвратясь, сообщает радостно: «Оленька! Я — спасу Россию!» И начинает свой длинный рассказ о князе Николае Трубецком... (Впоследствии он действительно начал работать над статьей на тему евразийства.)

В последние годы часто гуляли «к Пушкину» или объезжали Город. Л.Н. называл эти вспоминания — «прощание с Городом». Круг около Марсова поля, Летнего сада (тут он ребенком был влюблен... в статую). Вот церковь Симеона и Анны, куда он сбегал из Фонтанного Дома. По каналам, через мосты, к Крестам. Тут выходили и молчали. Так же, как около Университета. Помню, как Костя показал место, где в будущем будет стоять памятник Льву Николаевичу. Гумилев промолчал. (Сейчас площадка перед БАНом уже занята — Сахаровым.)

Размышлял о будущем учеников: «Костя будет наукой заниматься, Слава — книги мои издавать». — «А N.7» — «А я его не знаю». — «Как не знаете? Он же много раз у Вас был дома, он же у Кости работает?!» — «Ну, да, я знаю его, но я его работ не знаю. А Вы вот — меня реанимируете». — ??? — «Вы же — реставратор». (Так потом и получилось — пришлось собирать из разрозненных кусков его лекции на телевидении.)

Да, стремительно стала меняться этническая картина мира. Ушли друзья и недруги Гумилева — те, кто сидел, и те, кто сажал их. В однополярном мире началась новая война — война с терроризмом, война, в которой нет фронта, диффузная война. Явно проступают черты новой этнической фазы и нового суперэтнического конфликта, по Гумилеву, — смещения...

Еще вот чему можно поучиться у Гумилева. В дни августовского путча 1991 г. на даче, когда мы все (Н.В., Костя и Лена Маслова) были крайне возбуждены («Анатолия Ивановича взяли!»), Лев Николаевич был спокоен, как обычно. Выкурил «беломорину» и кратко сказал: «Статья 58-я — измена Родине. Нам рекомендовали не волноваться. Следующая волна — русская».

Много было за это время пораженческих прогнозов для России, но мы видим — есть пассионарность, российский этногенез не закончен. И теория, созданная им на стыке наук, побуждает, к исследованиям в различных областях: истории, психологии, социологии, геополитике, культурологии, генетике, нейрофизиологии, математике, синергетике. Струна российской истории звучит.

Слово о Льве Николаевиче Гумилёве1169

В культуре России и мира Лев Николаевич Гумилёв — явление настолько большое, что всестороннюю его оценку не дашь и на многодневных чтениях. Отдавая дань памяти выдающемуся мыслителю, ученому и человеку, мы собрались не для дискуссий и выяснения отношений. Отложим их до будущих ристалищ, а сегодня у нас другой повод для встречи — две недавние даты. Одна из них — скорбная: в ночь с 15 на 16 июня 1992 г. — мученическая кончина человека, у которого злобно раскрылись лагерные язвенные швы; другая — его 80-летие, исполнившееся 1 октября.

Для меня это выступление — внутренний долг перед другом, с которым связаны 35 лет близости и взаимопонимания. Общаться с ним мне посчастливилось в годы подлинного расцвета его научного творчества.

24 июня 1916 г. 23-летняя Марина Цветаева, боготворившая Анну Ахматову, пропела в адрес трехлетнего сына двух поэтов («Имя ребенка — Лев, матери — Анна») не только «осанну маленькому царю», но и пророческую строку «Страшное наследье тебе нести» — словно предчувствовала уже тогда трагические судьбы обоих родителей и маленького «Львёныша».

В студенческие годы мы ничего о нем не знали. Лишь однажды, году в 35-м, на географическом факультете был шепот, что есть в Ленинграде такой студент — глубоко верующий (надо же, вторая пятилетка, а он все еще во что-то верует!), а на вопрос, что ему ближе — Москва или Питер? якобы отвечавший: